– Мы как тот билборд, – Джордан указала на него рукой. – Стремный, обшарпанный. С ошметками старых афиш и реклам. С нас сорвали все, что у нас было. Кто-то сам, кому-то помогли… – Завтра на него наклеят что-то новое, – ответил ей Арти. – Может, и на нас тоже, – подхватила Мейси, пока этот Новый год окончательно не превратился в вечер слез. Очень хотелось снова стать маленькой, ждать чуда и сказки, радоваться и не думать о том, что завтра снова придется бороться. С самим собой в первую очередь. – Главное, что мы все есть друг у друга. И это была самая лживая фраза, прозвучавшая в эту новогоднюю ночь в палате, где семеро потерянных людей загадывали себе и близким чуточку счастья. Глава 3 #broken Мне нравится, что ты сломана, Сломана, как и я. Может, это и делает меня дураком. Мне нравится, что ты – одинока, Одинока, как и я. Мы могли бы быть одиноки вдвоем. lovelytheband – broken Очередной год без тебя, Алекс. Знаешь, с тех пор у меня впервые есть друзья – настоящие, – но тебя все равно не хватает. Я все время жду, что ты придешь. Ответишь на сообщения. Наорешь на меня, что я не позвала тебя на встречу с твоими любимчиками. Но они знают про тебя, Алекс. Я рассказала – все рассказала, прости. Сейчас Новый год, который мы все встретили в больнице – ребра все еще помнят жаркий поцелуй с ограждением. Но знаешь, кажется, словно я – самая счастливая среди нас. Они клевые, Алекс, но словно проклятые. Смотрю на них, на нас всех и думаю: кто придумал, что с наступлением Нового года начинается новая жизнь? Словно – раз! – сменилась цифра в дате и сразу стало хорошо. Легче. Ярче. Появилась надежда. Самый большой человеческий самообман. Ничего не меняется. Если не менять. С наступлением полуночи не отпустит, если внутри все болит. И уж тем более – если доболело до пустоты. Новый год – это просто новый год. Следующий. Новый день, в котором ничего не иначе. В котором тебя снова нет. (январь 2017, запись в дневнике Никки) * * * Дома все было не так. Вообще все было не так. Родители словно с цепи сорвались. За то, что Джо почти не появлялась, а потом и вовсе пропала. За то, что встретили Новый год неизвестно где, за нервный срыв, о котором им сообщили из больницы. Хорошо еще, что страховка покрыла расходы. Они обвинили Джордан в том, что та недосмотрела за сестрой. Эмма, все еще воспринимавшая мир сквозь пелену лекарств, никак не могла понять, при чем здесь Джордан? Разве не они – родители? Разве не они несут ответственность, если уж и перекладывать ее с самой Эммы? Стоит ли говорить, что Джордан в ответ кричала, ругалась, а потом рыдала до самого утра? Эмма понимала, что сестре и без ее срывов и упреков родителей катастрофически плохо, но сил не хватало, чтобы поговорить. Сил вообще ни на что не хватало. Лекарства превращали ее в овощ, которому все хорошо. Всегда. Или не так – все равно. Абсолютно ровно. Вокруг тебя мир, в котором тебя ничего не волнует. Внутри тебя – точно так же. Мило, спокойно и бесконечно, отвратительно ровно. Для человека, который всю жизнь катался на американских горках настроения и пропускал через призму эмоций каждый шаг и каждый вздох, мир просто оглох, ослеп, потерял вкус. Ты словно смотришь отвратительно нудное кино, которое не можешь переключить, но и втянуться не выходит. Именно поэтому сегодня утром Эмма выстроила на столе оранжевые баночки, гремящие в руках словно музыкальные шейкеры, хрустящие блистеры и пообещала себе, что больше ни одна капсула, ни одна гребаная таблетка не помешают ей разобраться с происходящим. Прошло уже три дня нового года, а она до сих пор не очнулась от предновогоднего кошмара. Рано или поздно ей придется столкнуться с реальностью: с предательством Лео, новой любовью Дома, разрывом Скай и Троя, сломанной сестрой… И с самой собой. Эмма осторожно постучала в дверь к Джо – им нужно было поговорить. Они самые близкие, они сестры – вместе они переживут все на свете. Но внутри оказалось пусто. Видимо, пока Эмс не могла вырваться из плена странных снов, Джо успела сбежать. По делам, на радио, просто в кафе – куда угодно, лишь бы подальше от нее. От их семьи, которая портила Джордан жизнь. Мама повторяла, что это Джо показала Эмме плохой пример, а папа снова тыкал носом в несуществующий шанс на карьеру. А у нее же сердце разбито! Эмма сама бы сбежала, но она была так слаба, что уснула бы на пороге, едва решившись. Она спустилась в гостиную, убирая за уши непослушные волосы, которые давно стоило постричь. Без лекарств просыпалась паника: словно она отодвигала боль как могла, а теперь она вся огромной волной подступала, лизала пятки, обещая холодное и глубокое погружение. Будто во сне Эмс дошла до кухни – в желудке защекотало. Последние пару недель она питалась как попало, если вообще питалась. А тут мама наготовила столько еды – ведь ей прописали хорошее питание, – что можно было полбольницы накормить. Эмма включила телевизор на музыкальный канал, чтобы хоть немного разбавить тишину и унять панику, и отрезала себе кусок пирога с рыбой и сыром. Как давно она не ела маминой еды! Это ведь особый вид заботы – вкусности, которыми их с Джо всегда баловала мама. Даже когда они были наказаны, еда всегда оставалась отдушиной. Не зря же говорят, что еда мамы или бабушки (кому-то, может, и с папой-кулинаром повезло) приготовлена с любовью. Эмма буквально ощущала, как наполняется маминой любовью. Все хорошо, ей не страшно, ей почти не больно… Вот только лента «инстаграма» твердила обратное. Вот фото «LADEes» – так стали себя называть фанатки группы – на новогоднем выступлении, вот очередное загадочное фото Лео с не менее загадочной подписью «lost in illusions, burned in hate[4]», в которой так легко узнавалась отсылка к Джо, если знаешь, к кому отсылать. Эмма открыла их переписку и скривилась: он так часто называл ее другом, был так мил и заботлив, что стоило сразу догадаться о тотальной фальшивости в каждом слове. Намазывая арахисовое масло на тост, Эмс быстро набрала сообщение: Друзья не лгут, знаешь такое? Как ты мог??? Ты мудак, Лео! Ее ломало, мысли метались, превращались в кашу из обиды, жалости и злости, и Эмма плакала, продолжая есть – мгновенная радость от вкуса притупляла чувства, дарила наслаждение и ощущение защищенности. Проекцию любви. Ты не офигела? У тебя я тоже один виноват?! Телефон обжигал руки – было противно читать такое, но отступить – еще хуже. Ты врал мне в лицо! Называл другом, а потом кинул… А то что твоя сестра-идиотка нам базу сожгла, как тебе это? Почему все забывают, что она лишила нас всего! Не преувеличивай. Всего точно лишить не могла – совести в тебе не было задолго до нас. Эмма уже рыдала – так больно ей было. Лео успел стать для нее старшим другом, почти старшим братом, а теперь… Кто она? Кто они? Я верила тебе. Давай будем честными: ты хотела потусить с нами и разведать информацию о Доме. Я подыграл. Вы, Куперы, в упор не видите правды. Что ты, придурок, знаешь о правде?! Что она у каждого своя. Правда Лео выглядела отвратительно. Она отдавала дешевыми фанфиками о фанатках и кумирах, скрипела на зубах песком, который занесло в их чудесную розовую сладкую вату ветром притворства. Разве действительно все было так? Разве они навязывались? Игрались в чувства? Твоя правда – это просто то, что удобно тебе. Так не поступают с друзьями, с людьми вообще. Эмма знала, что в верхнем ящике морозильника всегда найдет пару видов мороженого. Прямо как в мелодрамах: рыдать и есть холодное лакомство большой ложкой прямиком из коробки. Классика жанра, как говорится. Банальная отвратительная классика. Давай сойдемся на том, что я – мудак, и вы с твоими истериками оставите меня в покое? Не оскорбляй мудаков – им далеко до тебя, очень далеко. Спасибо, конечно, за урок, но иди ты к черту! Сказал бы ей кто полгода назад, что она пошлет солиста «LADE», Эмма в ужасе впала бы в истерику. А сейчас… Сейчас истерика поглощала ее, вот только ужас здесь был ни при чем. Это была боль. Глухая, стонущая внутри – она поднялась от пяток и затопила Эмму целиком, заполняя рот горькой водой разочарования. Эмма осела на пол и зарыдала в голос, как рыдают по кому-то – ведь в ней сейчас тоже умирала восторженная и милая девочка, сломанная реальным миром выгоды и иллюзорных отношений.