Я нахмурился. – Катись отсюда, ко всем чертям, – сказал я и легко толкнул лягушатника в сторону двери. Тот пошатнулся, но не упал. – Ты! Ты… Ты любишь… Ты любишь, я знаю! – кричал он и размахивал указательным пальцем. – Ты здесь нашёл Бога. А где Бог, там и любовь… А я пришёл к нему на суд… И знаешь, что… Я приду к нему не один… Я принесу ему жертву… Жертву его любви… Адриан поднял дрожащей рукой свой пистолет, направил на меня и несколько раз нажал на курок. Я равнодушно смотрел, как он впустую щелкает в мою сторону. – Дай! Дай мне забрать его с собой, слышишь?! Дай! – кричал обезумивший Адриан, без конца нажимая на курок. Он опустил руку, оскалился, взревел и, вновь подняв пистолет, приложил дуло к своему виску, щелкая спусковым механизмом. – Ааа! – кричал Адриан в агонии. Я двинул ему ногой в живот, пистолет улетел на пол, а сам француз выкатился на улицу, вынеся спиной дверь. Эндрю валялся на земле и рыдал навзрыд. Я схватил его за мочку уха и сказал напоследок: – Смерть, ещё нужно заслужить. Больше француз в моей жизни не появлялся. Вечером я как обычно закрыл магазин и направился к дому Сальмы. Там меня ждали черные вороны и сердечная тоска. Сегодня я решил разбавить её темным элем вместо обычного гранатового сока. Когда я вышел во двор, у меня подкосились ноги: в комнате у Сальмы горел свет. Вместе с посветлевшим окном, осветилось и моё сердце – я вдруг услышал его отчетливое ускоряющиеся биение и нарастающий шум. Вороны с дикими криками начали новый тур боев без правил за право первого укуса мучного лакомства. Они летали над моей головой и подгоняли к месту событий. Сегодня их было так много, что в окнах дома стал загораться свет, и появляться встревоженные люди. В одном из таких я и увидел знакомый фигурный силуэт… Это была Сальма. Она смотрела на детскую площадку, показывая на неё рукой кому-то за спиной. Я видел только её тень, но, несомненно, это была она… Изгиб её талии, её изящные пальчики, её пышные, играющие волосы и томные манерные движения – все это могло принадлежать только ей. Я бросил батон в эпицентр птичьего торнадо и успел сделать несколько быстрых, решительных шагов к её подъезду, как вдруг увидел вторую тень, в окне Сальмы и остановился… Это был мужчина. Большая мужская тень словно поглотила маленькую хрупкую и стала одним большим черным пятном. Я увидел, как его огромные лапы обхватили талию Сальмы с двух сторон и превратили божественную грацию, в черную бесформенную дыру, уничтожив планету любви на орбите моего сознания. В тот момент, мне хотелось ворваться в круговорот ворон, отобрать у них остатки батона и швырнуть его изо всех сил в огромное черное пятно, закрывшее собой свет моей жизни… Они целовались… Он обнял её сзади, она повернула к нему голову, и он жадно впился в её губы. Я видел только как небольшой вихор на его макушке колебался из стороны в сторону в продолжительном и страстном поцелуе. Может, не стоило мне вытаскивать патроны из обоймы пистолета Адриана? Ведь в таком случае, я не услышал бы треск своего сердца и последующий душевный паралич. Я развернулся и пошёл к своим воронам. Они радостно прыгали вокруг меня, наивно полагая, что в моих карманах лежал второй батон белого хлеба. Но если бы даже он и действительно существовал, то лежал бы сейчас в осколках стекла на полу в комнате Сальмы, а не в вечно голодных желудках свирепых птиц. Сегодняшний вечер был необычно холодным. Холод студил моё тело, а потерянная любовь душу. Я не знал, что предпринять и, сидя на детской лавочке, закутался в теплый меховой свитер по самое горло, ожидая, когда в окне Сальмы погаснет свет. Ждать пришлось недолго. Когда свет погас, из подъезда вышел высокий немного полноватый мужчина в больших квадратных очках. Он подошёл к припаркованному автомобилю и достал из сумки пачку сигарет. Некоторое время он тщетно пытался зажечь спичку, после чего осмотрелся по сторонам и, увидев меня, пошёл в мою сторону. – У вас не будет огоньку? – спросил он, когда подошёл. Я дал ему зажигалку, смотря в пол бессмысленным взглядом. – Как же сегодня холодно, прям морозец схватил, – начал он глупый трёп о погоде. Я молчал. – А вы живете в этих домах? – поинтересовался он. – Нет, я не здешний, – ответил я, зачем-то соврав. – Вам крупно повезло, что вы не с этих кварталов. Тут даже квартиру приходится продавать с большим трудом. Никто не хочет здесь селиться. – Вы продаете квартиру? – спросил я. – Да квартиру жены. Вот приехали забрать кое-какие вещи. – Ясно, – ответил я. – Удачи вам и вашей супруге. – Спасибо, – ответил он. Я встал и решил уйти, прежде чем из подъезда выйдет Сальма. Но едва я дошёл до угла, как услышал, что автомобиль пузатого завелся, и он уехал. Вместе с тем, свет в окне Сальмы вновь горел. Немного подумав, я вновь направился к подъезду и, поднявшись на третий этаж, робко позвонил в дверь. Дверь без промедления открылась, и я увидел её… Я забыл всё, что хотел сказать, как только увидел бесконечно солнечные карие глаза Сальмы и почувствовал пряный аромат её тела. Просто стоял и смотрел на неё, как тогда, в день нашей первой встречи. Я даже чувствовал себя вновь виноватым, что не смог устоять, не смог просто уйти, оставив её счастливой, захотев увидиться. – Брайан?! – воскликнула она с улыбкой. – Вот так неожиданность! – Я просто шёл мимо, – начал лепетать я. – И увидел свет у вас… – Да, да, но… – глаза её забегали из стороны в сторону. – Я очень рада тебя видеть, но я сейчас уезжаю, и я не одна…Ты… Как ты вообще? Увидев её потерянное лицо, я быстро пришёл в себя. Мне хватило лишь капельки её теплоты и последней улыбки в свою коллекцию, чтобы уйти навсегда и оставить счастье – счастьем, а не вечной борьбой и трагедией. Наши судьбы не должны пересекаться, я понимал это и принимал все как есть. – Сальма, я лишь хотел сказать…Вернее, сделать… В общем… Я полез в сумку и вытащил пакет с деньгами Адриана, что мне удалось сберечь. – Это вам, – сказал я и протянул ей мятый сверток. Сальма напряглась. – Что здесь? – спросила она недоверчиво. – Тут…Тут деньги. – Деньги? Какие деньги? – не понимала она. – Деньги за все, за магазин, за витрину, за… Я обещал помочь, – твердо сказал я и поднял на неё глаза. – Здесь хватит, чтобы оплатить лечение вашей мамы. Точно хватит. Сальма смотрела на меня несколько секунд, не сводя глаз и практически не моргая. – Брайан… Лучше верни их туда, где ты их взял. – Что? Я! Нет! Что вы! Я не украл их! Это… Это вам! – затараторил я под её обвинительным взглядом. – Пожалуйста, возьмите! – Брайан! – произнесла она тяжелым голосом. – Сальма! Я не украл, не украл! – оправдывался я не умолкая. – Брайан! – Не украл! – Брайан, мамы больше нет! – крикнула Сальма и слово «нет» громким эхом отозвалось по всему подъезду. Я молчал и стоял с протянутой рукой. – Как нет? – задал я очередной тупой вопрос. – Нет, – развела руками Сальма. – Она умерла на прошлой неделе. Я продаю квартиру и у меня появился мужчина. Он скоро придёт. Я опустил глаза и кусал обветренную на холоде губу. – Ладно, – сказал я. – Простите меня. После чего тяжело развернулся и зашагал по лестнице. Мне хотелось швырнуть этот злосчастный пакет в мусоропровод. Тоже мне, нашелся мужчина обещаний. Кого я пытался обмануть? Зачем? Ведь мы попрощались ещё тогда, в день, когда она поцеловала меня в щеку, в самый лучший день моей жизни… Надо ж было так всё испортить. Надо ж было, приперся к ней с этим сраным пакетом. Кому и что я пытаюсь доказать? Холодная голова всегда больна. Чувственные женщины знают об этом. Моё место здесь. Среди ворон и темного эля. Бывшая пристань любви, стала пристанью одиночества. Здесь блуждал только злобный, отчаянный волк, что обречен к бесконечному и бессмысленному возвращению к месту, где его приручили и научили любить – продуктовому магазину №22. Каждое утро я приходил сюда с надеждой, что когда-нибудь здесь вновь станет светло от игривых огоньков в карих глазах, а воздух наполнится пряным великолепием моей любви. Я ждал чуда и копил удачу. Но теперь мой магазин потускнел и пропитался болью. Я решил сменить вывеску. Тонущему кораблю требовалась мемориальная доска светлой памяти. Теперь над моим магазином горела неоновая надпись алого цвета: «Моя любимая Сальма», а чуть ниже я вывел имена и фамилии родителей, что вложили свои жизни в прекрасного человека, что топит лёд, огнем своей души, даже в самых холодных и потерянных сердцах. А дальше просто глушил боль работой. Встречал продуктовые машины, помогал с разгрузкой, вёл учет товара, убирался, закрывался и гасил неоновый свет в своей серой жизни. Вечером меня ждали вороны и вновь потемневшее окно светлого человека. Каждый новый день стал похож на предыдущий. Я откровенно скучал и бездействовал. Ветер перемен перестал свистеть сквозь огромную дыру в моём сердце, а разум требовать несбывшихся надежд. Я шёл по пути смирения и защищал память своего мимолетного любовного забвения службой в «Моей любимой Сальме».