— Попрошу разойтись, — скомандовал милиционер, ткнул пальцем в жизнерадостного ирландского сеттера и спросил: — Чья это собака? Возникла легкая суматоха: хозяева быстро смекнули, что прогулка может вылиться в приличный штраф. Псы были практически мгновенно разобраны по поводкам. За исключением сеттера — он никак не желал осознать сложность момента и был твердо уверен, что люди в форме затеяли какую-то интересную игру. Пес отбежал в сторону и встал, задорно поглядывая на присутствующих и радостно виляя хвостом. Ему явно нравилось, что он в центре внимания. — Чарли, — позвала его хозяйка, — Чарлинька, иди сюда. Она сделала пару шагов в его сторону, Чарли напрягся… Хозяйка протянула руку, чтоб схватить его за ошейник, и у нее это даже получилось, но тут Чарли крутанул головой и вывернулся из ошейника. — Ну все, — огорчилась женщина, — теперь его не поймать. Теперь только когда нагуляется, сам и прибежит. — Это непорядок, — заявил милиционер. — Вы обязаны взять собаку на поводок. В ходе дальнейших дебатов стороны обменялись довольно резкими словами. В конце концов патрульному это надоело, и он пригрозил, что, если хозяйка не предпримет ничего для поимки пса, этим вопросом займется милиция. И будет стрелять, потому что есть закон: в общественных местах собаки должны быть на поводке и в наморднике. Толпа все это слушала, причем симпатии были явно не на стороне представителей правоохранительных органов. — Фига себе, — протянул стоящий рядом со мной подросток. — Такую собачку застрелить хотят. — А ведь нас тут много, — намекнула ему я, — надо бы помочь хозяйке… — Точняк! — подхватил мою мысль парень и немедленно бросил клич: — Народ, пошли ловить Чарли!!! Мы рванули в ту сторону, куда минуту назад побежал Чарли. На бегу я бросила взгляд в сторону сосредоточенных типов — они никуда не побежали. Это правильно, им нельзя отлучаться с места наблюдения. Я старалась держаться поближе к хозяйке. — Часто он у вас убегает? — Он вообще шебутной. Поэтому я вожу его сюда, хотя это запрещено, и не хожу за гаражи. Вырвется, убежит, еще под поезд попадет… — Давайте туда сходим, — предложила я. — Жалко будет, если его милиция найдет. Я, конечно, не верю, что они стрелять будут… — Зря не верите, — перебила меня владелица Чарли. — Прецедент уже был. Две недели назад добермана из автомата застрелили. К счастью, идти к железной дороге не пришлось: метрах в двухстах впереди нас, из-за здания океанариума выскочил Чарли. Заметив хозяйку, он замер в живописной позе: тело напряжено, правая передняя лапа чуть приподнята. — Вот паршивец! — ласково сказала хозяйка, явно гордясь своим любимцем. — Ведь знает, что ничего ему за это не будет! «Паршивец», хоть и не мог слышать этих слов, отреагировал очень живо. Он несколько раз подпрыгнул на месте, приглашая нас в новую игру, после чего лениво развернулся и потрусил в сторону музея. Глава 17 Здание Центрального музея Великой Отечественной войны представляло собой яркий пример того, что все надо строить в свое время. Задуманное и спроектированное в ту эпоху, которую мои родители называли «брежневской», построено оно было, когда над страной уже вовсю дул «ветер перемен». Жители района энергично протестовали против «облагораживания» Поклонной горы. Бабуля с упоением рассказывала о времени, когда Поклонку еще не срыли и она возвышалась над Можайским шоссе. Копоть и гарь оставались внизу, где проходила магистраль, а наверху были липовые аллеи, высаженные во время весенних субботников жителями близлежащих домов. Зимой здесь прокладывались лыжные трассы, а летом компании устраивали пикники. Это был цивилизованный лесок, маленький зеленый оазис почти в самом центре города. Протесты жителей не увенчались успехом. Экскаваторы срыли гору, оставив лишь маленький холмик (наверное, чтобы не менять название, а то вроде как «гора» — а никакой горы не осталось). Мы в детстве, а до нас мои родители в их детстве, а еще до этого — многочисленные поколения, чье детство прошло в этом районе, были твердо уверены, что именно на этом холмике стоял Наполеон Бонапарт, ожидая ключи от Москвы. Ключей он не дождался, зато посмотрел на пожар, уничтоживший большую часть города. Впрочем… Горожане отстроили его заново. Есть такая особенность у больших городов — всякий раз отстраиваться заново. Я как-то раз взяла в прокате диск с фильмом «Страсти по Андрею», рекомендованный мне Добрыней. Фильм меня потряс. Особенно эпизод с пытаемым монахом, когда он спокойно так, зная, что через минуту ему в рот зальют расплавленный свинец, говорил: «Вы все равно уйдете, а мы опять все отстроим…» Впрочем, я отвлеклась. После того, как гору срыли (предварительно спилив чудесные липовые аллеи), получившееся пространство обложили каменными плитами, построили фонтаны, подсвечивающиеся вечерами жутковатым красным цветом, и возвели монументальное, помпезное, неуютное и некрасивое здание. Перед зданием водрузили стелу, переплюнувшую даже «женщину с бомбой», что у развилки Кутузовки с Большой Дорогомиловской. По замыслу автора стелы, на высоте ста двадцати двух метров от земли должна была парить богиня победы Ника, вокруг нее — поющие ангелы. Идея хорошая; Ника, как нам известно из древнегреческих легенд, была крылатой, стало быть, больше не ходила, а летала. Однако ж воплощенная в камне и металле композиция производила издалека странное впечатление: более всего она напоминала жука, пришпиленного булавкой. Но стела — это было еще не самое страшное. Гораздо хуже был памятник в виде длинной очереди людей — дар городу от популярного скульптора. Злые языки, коих на проспекте проживало немало, утверждали, что он пытался подарить этот памятник Израилю, чтобы его установили около Стены плача. Дипломатичные израильтяне вежливо поблагодарили и… отказались. Сначала памятник поставили там же, где и красные фонтаны, но довольно скоро перенесли, спрятав его за зданием музея. Поговаривали, что с протестом выступили жильцы тех квартир, чьи окна выходили на Поклонную гору. Видеть ЭТО каждый день из окна — тяжелое испытание даже для крепкой нервной системы. Другая версия переноса памятника гласила, что, дескать, из-за него было много аварий. Неподготовленные водители, завидев скульптурную композицию, в ужасе били по тормозам. Теперь он находился в таком месте, откуда его не было видно ни из окон, ни с дороги. От переноса памятник, однако же, своих пугающих свойств не растерял — когда зазевавшиеся туристы заворачивали за угол здания музея, их там ждал сюрприз. Поэтому, особенно в жаркие летние дни, неподалеку от монумента постоянно дежурила «скорая», дабы успеть оказать первую помощь гражданам со слабым сердцем. И только относительно недавно от памятника появилась существенная польза — уже несколько голливудских десантов высаживалось на Поклонке для съемок фильмов ужасов. Статистов набирали из жителей окрестных домов, платили хорошо, поэтому желающих было всегда много. Я тоже как-то раз приняла участие в подобном мероприятии, а заодно поинтересовалась, чем так полюбилось это место кинематографистам из далекой Америки. «Васья, понимаешь, это большая экономия бюджета. Не надо дорогих декораций, — объяснил мне оператор Боб, когда мы с ним пили пиво в летнем кафе около фонтанов. — Здесь все отлично придумано — кровавые фонтаны, а та скульптура… — Он мечтательно закатил глаза. — Если бы это придумал я… Да за такой эскиз можно было бы получить кучу денег». В данную минуту в сторону памятника бежал Чарли. Мы с хозяйкой быстро шли за ним, временами переходя на бег и выкрикивая «Чарли, Чарли». Пес не особо напрягался, но дистанцию держал примерно метров сто пятьдесят. — Надо его поймать, — озабоченно сказала хозяйка. — Он запросто может через проспект побежать. Мы прибавили шагу, Чарли тоже. Между нами по-прежнему были все те же сто пятьдесят метров, и ни сантиметром меньше. Добежав до памятника, Чарли совершенно не испугался, беззаботно задрал ногу, искоса посмотрел в нашу сторону и побежал к проспекту. — Я знаю, куда он теперь побежит, — схватилась за сердце хозяйка. — Один раз мы его водили на ту сторону. Он к переходу побежал… А там собаки… Подземный переход приблизительно на середине Поклонной горы существовал уже давно. «Та сторона», которой так боялась Чарлина хозяйка, примыкала к железной дороге (белорусское направление). Когда-то, «давным-давно», как рассказывала моя бабушка, на «той стороне» был яблоневый сад. Когда спиливали липовые аллеи и срывали Поклонку, яблоневому саду каким-то чудом удалось уцелеть. Ненадолго, на каких-то полтора десятка лет, после чего вдруг выяснилось, что проводить линию метро в сторону Давыдково подземным способом городу накладно. Быстро был сделан новый проект, сильно удешевляющий строительство, но не оставивший от яблоневого сада ни одного деревца. Метро построили, огородили забором. Но, как это часто бывает, «ничейную» землю быстро обжили стаи бездомных собак. — Его уже однажды там подрали сильно… — Хозяйка из последних сил старалась бежать и говорить. — Неделю отлеживался, ухо порвали, холку потрепали… Но все равно туда прется… девочки у них там, видать, духовитые… Вдруг она задышала так тяжело, что я испугалась и предложила: — Вы мне поводок и ошейник дайте, я вперед побегу. — Держи, — она устало сунула мне в руки поводок. — Я постою, немного отдышусь, а то сердце прихватывает. Чарли сидел у перехода и задумчиво смотрел на звезды. Немного поодаль стоял мужчина, в котором даже на расстоянии в пятьдесят метров можно было опознать сотрудника Службы безопасности. Я мысленно похвалила себя за то, что оказалась совсем неплохим аналитиком. Я так и думала, что они будут поджидать меня у подземных переходов. Вот интересно, они до самой МКАД стоят? Я остановилась — подождать, когда меня догонит хозяйка Чарли. Теперь, даже если у них есть ориентировка и моя фотография, он вряд ли обратит на меня особое внимание. Они привыкли действовать в рамках поставленной задачи. Так, к примеру, вот этот, что сторожит подземный переход, особое внимание будет уделять одиноким женщинам. Две женщины, пытающиеся поймать убежавшего сеттера, уже в ориентировку не вписываются. Тут Чарли на минутку отвлекся от созерцания звездного неба и обнаружил, что мы совсем близко. Он немедленно вскочил, задорно пролаял что-то издевательское и бросился в подземный переход. — Перехватите его, — крикнула я дежурящему сотруднику, на бегу размахивая поводком, — мы его уже сорок минут поймать не можем. Мужчина даже не тронулся с места. Потому что в его задачу входило поймать меня, а собака… Собак пусть ловят другие. Мы с хозяйкой тяжелой трусцой пробежали мимо эсбэшника и спустились в подземный переход. Чарли в переходе не было видно, но, судя по доносившимся издалека звукам, он уже вторгся на чужую территорию. — Дерут, — охнула Чарлина хозяйка, и мы вновь перешли на галоп. Найти место, где «драли» Чарли, было легко, гораздо труднее оказалось установить, кто именно в темной колышущейся куче у забора и есть Чарли. Хозяйка отважно схватилась за первые попавшиеся торчащие из кучи ноги и попыталась выдернуть из общей свалки их обладателя. Первая попытка оказалась неудачной: вместо красавца сеттера у нее в руках оказалась средних размеров облезлая дворняжка. Только с четвертой попытки нам удалось вытащить Чарли. Он был сильно возбужден, никак не желал заканчивать битву, крутил головой, дабы максимально осложнить нам процесс надевания ошейника и пристегивания поводка. Но все же совместными усилиями нам удалось наконец обуздать беглеца. Чарли громко фыркал, выражая свое несогласие с подобным произволом. Остальные участники драки кучковались возле забора и периодически гавкали на нас. — Спасибо вам огромное, — с чувством произнесла хозяйка наглого сеттера. — Одна бы я его не поймала так быстро. Я немедленно решила извлечь конкретную пользу из ее благодарности. — Мне кажется, — начала я, — нам не стоит возвращаться через Поклонку. Милиция запросто может еще там ошиваться. Давайте пройдем до того перехода, что в начале площади Победы. Женщина была на все согласна, и мы не торопясь пошли вдоль проспекта. Чарли бежал впереди, зорко поглядывая по сторонам, вполне довольный собой. Пока мы шли до нужного перехода, я отметила как минимум еще двух мужчин, смахивающих на сотрудников СБ. Мужчины сторожили входы-выходы к станции метро «Парк Победы». У следующего перехода мы любезно распрощались с хозяйкой Чарли, она пошла на ту сторону, а я, посмотрев на часы, двинулась вдоль проспекта в сторону центра. До гостиницы «Украина» топать не менее тридцати минут, времени же у меня осталось совсем немного. Сейчас двадцать минут двенадцатого — через сорок минут Ира с Валерой уедут в аэропорт. Они, конечно же, оставят ключи у консьержки, но будет лучше, намного лучше, если я все же успею появиться до их отъезда. Не придется объяснять малознакомой тетке, на каком основании я собираюсь поселиться в чужой квартире. Я шла и думала о том, что люблю Кутузовский проспект, но есть у него одна особенность: после того как срыли Поклонную гору, проспект превратился в продуваемую ветрами трубу. Об этом забываешь, если большую часть времени ездишь на машине, но быстро вспоминаешь, когда приходится идти пешком. В данный момент ветер дул мне… чуть пониже спины, то есть был попутным. Это вселяло некоторую надежду, что я доберусь до места назначения вовремя. Без пяти двенадцать я входила во внутренний дворик жилого крыла гостиницы «Украина». Около второго подъезда стояло такси; Валера загружал чемоданы в багажник. Вещей было столько, что среднестатистическому человеку их хватило бы для кругосветного путешествия. Но я знала, что Ира всегда везет с собой если не половину, то хотя бы треть своего гардероба. Она сама не своя будет, если целый день проходит в одном и том же наряде. — О, это ты, — заметил меня Валера, загрузивший третий чемодан и взявшийся за ручки дорожной сумки. — Иди, Ирка еще наверху, нервничает, тебя ждет. Я пулей взлетела на третий этаж и столкнулась с подругой в дверях. — Слава богу, ты успела! — воскликнула она и сунула мне в руки ключ. — Султана кормить надо утром, корм на кухне, в шкафчике у окна. Когда будешь уходить, закрывай все окна, а то он имеет привычку шляться по карнизам. Да, впрочем, ты все сама знаешь, чай, не в первый раз. Это точно, подумала я, не в первый. — Провожать нас не надо, — продолжала Ира на ходу, — консьержку я предупредила. Встречать нас тоже не надо, Валера заказал такси на день прилета. Спасибо, что согласилась нас выручить. Я кивнула — мол, для того друзья и существуют — и закрыла за ней дверь. Лифт с гудением поехал вниз. Наконец я осталась одна. Присев на пуфик, я сняла ботинки и достала из-под вешалки «гостевые» тапочки. В прихожую медленно вышел Султан, втянул носом воздух, уловил собачьи запахи (а после тесного общения с целой кучей дворняжек пахло от меня разнообразно и сильно), фыркнул, развернулся и удалился в спальню с видом оскорбленного до глубины души наследного принца, которому вдруг предложили поработать золотарем. Через час, когда я приняла душ и сделала себе чаю, Султан объявился на кухне. Он запрыгнул на диван и разлегся там. Я достала из шкафчика клубничное варенье, щедро положила его в розетку. Потом достала листочек с номером телефона незнакомой Татьяны, которая, возможно, была психологом, взяла в руки телефон, чтобы набрать Татьянин номер… И тут позвонил Вадим. Глава 18 Мы знакомы уже почти три года. Наверное, с большой натяжкой то, что происходит между нами, можно назвать «отношениями». По крайней мере, первые два года я думала именно так. Он появлялся и исчезал, когда ему вздумается. Он категорически не желал знакомить меня со своими друзьями и тем более с родственниками. У него были очень высокие требования к внешности «его девушки»: если мы договаривались встретиться в будние дни, я не могла сразу же после работы рвануть на свидание — сначала нужно было заехать домой, принять душ, сделать укладку, заново нанести макияж, выбрать платье. Он не нравился никому из моих знакомых. Костя, мой любимый шеф, через день ругал себя за то, что нас познакомил. На самом деле Костик был ни в чем не виноват, просто он однажды пригласил меня на свой день рождения. Дата была некруглая, но значимая в жизни любого мужчины — Косте исполнилось тридцать три года. Вечеринка, посвященная этому событию, имела место в модном концептуальном клубе «Креатифф», знаменитом в первую очередь не своей кухней или винной картой, а оригинальной развлекательной программой, включавшей тематические вечера с рассказами о звездах немого кино и просмотром фильмов с участием этих самых звезд. Сначала в «Креатиффе» тусовалась богема, но потихоньку клуб стал несколько более буржуазным, его полюбили топ-менеджеры известных и не очень известных компаний. Руководство клуба быстро поймало волну, ввело фейс-контроль и слегка поменяло интерьер, сделав его, как ни странно, еще более богемным. В тот вечер я не собиралась с кем-либо знакомиться, заехала только поздравить Костю. Вручив имениннику бутылку его любимого вискаря «Famous grouse», я собралась потихоньку свалить, но уже прилично поддатый Костик вцепился в меня и потащил в угол, где сидели «очень хорошие его друзья». Правда, оказалось, что «друзья» — это обобщение. Там сидел один Вадим, и я моментально пожалела, что приперлась в старых джинсах и свитере, что на голове овин, а запланированный поход в косметический кабинет так и не состоялся по причине банальной лени. Вадим был высок, красив, темноглаз, темноволос. Мной он не заинтересовался совершенно. Поддерживал разговор явно из вежливости. На мое счастье (хотя по прошествии времени я начала сомневаться, такое ли уж это было счастье), я нащупала тему, которая оказалась ему интересна. Выяснилось, что Вадим пишет диссер на какую-то мудреную тему. И ему очень нужна редкая монография, выпущенная много лет назад очень маленьким тиражом. Таким маленьким, что сей научный труд невозможно было найти даже в Интернете. Ни один из немногочисленных владельцев монографии не удосужился (или не захотел) перенести текст в Сеть, чтобы всякий мог им воспользоваться. Я знала, что искомая монография есть у моих родителей, о чем немедленно сообщила Вадиму. В его глазах промелькнул слабый интерес ко мне. Не как к женщине, а как к неожиданно появившейся возможности добыть нужный материал. Мы обменялись телефонами, договорившись созвониться и пересечься на неделе. Я выдержала, хотя пальцы каждый день так и норовили набрать заветный номер. Я била себя по рукам и продолжала ждать. Через пять дней я дала себе еще два дня на ожидание, чтобы, если результата не будет, позвонить самой. Он вышел на связь в десять вечера последнего, седьмого дня. — Привет, это Вадим. Ты меня помнишь? — спросил он, слегка смущаясь.