Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 17 из 67 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Приблизительно те же чувства армутка испытывала и к этим мальчикам, которые то появлялись, то исчезали из ее окружения. Так было с самого детства, и иной жизни испорченная девочка, увы, не знала. Тем более что эти мальчики по своему поведению не многим отличались от предметов мебели — от стула или же от стола — так как просто безмолвно выполняли свою работу, для которой, как казалось Тилли, они и были предназначены. Разве вы будете испытывать жалость к стулу из-за того, что на нем постоянно сидят люди? Нет, он просто выполняет свою необходимую функцию, вот и все. Если бы девочка начала размышлять, она, несомненно, поняла бы разницу между стулом и человеком, но так как в целом никакие мыслительные процессы не были ей свойственны, то и постичь это немаловажное различие она, увы, не могла. Вот и сейчас Тилли довольно равнодушно посмотрела на вновь прибывшего слугу и даже намеревалась зевнуть, но что-то, однако, привлекло ее внимание. Парень был чудо как хорош собой, несмотря на отвратительную татуировку на полшеи — страстную любовь ее папаши. В целом перед глазами девочки мелькало много вполне симпатичных ребят, которые никогда не заинтересовывали ее по-настоящему. Тут, однако ж, было что-то такое, чего она себе даже не могла объяснить, но взгляд ее зеленых узких глаз дольше допустимого задержался на его гибкой сильной спине, черных, как и у всех армутов, волосах, ярких серо-голубых глазах, похожих на отполированные драгоценные камни, принадлежавшие самым лучшим кагилуанским мастерам. В общем, вполне посредственная внешность, если сравнивать с другими, ранее бывавшими в этой комнате рабами. Но тут было что-то еще. Девочка пытливо всматривалась в лицо незнакомца, но никак не могла отгадать эту загадку. Юношу посадили за другою парту, поблизости, и он, усевшись на стул, поднял, наконец, на нее свои удивительные глаза. Госпожа Тилли вздрогнула, так как почувствовала волну презрения, исходившую от этого ничтожного слуги. Наглец, несомненно, презирал ее, несмотря на ее красивые волосы, стянутые в косички и хорошенькое, как ей казалось, лицо. Просто немыслимо! Впервые в жизни Тилли покраснела, как будто и правда сделала нечто постыдное. — Повторите, пожалуйста, что я сказал, — проговорил профессор, и девочка переключила свое внимание на занудного преподавателя. Какая же это была скука — учиться! Тилли даже позавидовала тому наглому рабу, который развалился за партой и с насмешливым, презрительным видом разглядывал ее, ничуть не робея. Те, другие, с которыми приходилось сталкиваться девочке, имели привычку смотреть в пол, но уж никак не на нее! — Я не понимаю ваши расплывчатые объяснения! — сердито ответила госпожа Тилли и вдруг (совершенно немыслимо!) услышала, как слуга язвительно фыркнул. Невероятная выходка! — Что он здесь делает? — недовольным, капризным голосом поинтересовалась она, в первый раз в жизни стыдясь того, что не усвоила урок. Преподаватель кинул изумленный взгляд на свою своевольную питомицу. — Госпожа Тилли, этот молодой человек способствует вашему образованию и усвоению материала. — Вот как? И каким же это образом? Может, он и учиться будет вместо меня? — гневно произнесла девочка. Преподаватель потупился, испытывая некоторую неловкость. Затем он сказал: — Вы же знаете, блистательная госпожа, чьи очи подобны зеленому омуту, что вас запрещено наказывать за невнимательность и небрежное отношение к учебе? — И что с того? — фыркнула девочка, представив на миг себе эту нелепость — наказывать ее! — Так вот, наказывать за вашу нерадивость мы будем, по приказанию господина Ролли, этого молодого человека. Ваш отец полагает, что жалость к отроку будет способствовать лучшему усвоению информации в вашей прекрасной головке. Девочка еще раз удивленно посмотрела на красивого горделивого юношу. Это было какое-то новшество, болезненная прихоть ее папаши. Она, конечно, безразлично относилась к рабам, но представить, что кого-то будут наказывать за нее — одна эта мысль даже в ее испорченной голове показалась странной и чудовищно несправедливой. Преподаватель увидел изумление и смутное подобие жалости, которое промелькнуло в глазах его госпожи, и воспрянул духом, надеясь, что новейший метод наконец-таки прославит его методику преподавания и поможет ему обучить необучаемого. Это сулило ему огромную награду от своего работодателя, что не могло не обрадовать достопочтенного учителя, чьи труды в этом доме до сей поры были напрасны. Весь следующий час господин Волосатинс с усиленным рвением и с необычайной жестикуляцией объяснял своей подопечной правила. Мужчина заметил, что мальчишка слушает его с особенным интересом, и это так вдохновило достопочтенного учителя или, вернее будет сказать, окрылило, что он благосклонно добавил к уроку еще полчаса. Затем в класс неспешно вошел господин Ролли, которому хотелось посмотреть, как учится его девочка. Заметив хозяина, учитель поторопился задать Тилли простейший вопрос, на который мог бы ответить, по его скромному мнению, даже человек совершенно несведущий в этой области. Преподаватель с надеждой смотрел на ученицу, уже чувствуя, как венгерики обильно сыплются в его тощий кошелек. Госпожа Тилли растерянно посмотрела на отца, потом на учителя. Черноволосая девочка опять решительно ничего не поняла, но единственно потому, что наглый раб насмешливо наблюдал за ней на протяжение всего урока, откровенно насмехаясь. Ничего не ответить ей казалось стыдным. — Ну давай же, дорогуша, расскажи нам, что ты поняла, — ласковым голосом подбодрил ее отец, который был без ума от своей, такой красивой, дочери. — Я все поняла, — быстро ответила девочка, и учитель, холодея от страха, повернулся к ее отцу и, раболепно улыбаясь, сказал: — Ну вот видите, она все поняла. Думаю, нет смысла более мучить ребенка. — Давай, малышка, ответь на вопрос, — настойчиво попросил старый армут, которому показался подозрительным туманный ответ Тилли. — Мы говорили… говорили про армутский язык! — радостно воскликнула девочка, будто вспомнив что-то. В этом она, разумеется, была права, ибо урок так и назывался «Грамматика и лексика армутского языка». Название урока также было коряво выведено в ее тетради. Господин Волосатинс в страхе схватился за голову, старый армут нахмурился, и в этой самой многозначительной тишине послышался негромкий, но возмутительно-обидный смешок, исходивший со стороны их раба. Артур не смог его сдержать, как ни старался. Юноша в первый раз сталкивался с подобным невежеством. Справедливости ради надо отметить, что в Троссард-Холле тоже были ученики, обделенные способностями к наукам, были и лентяи, но даже они, наихудшие ученики его школы, казались куда умнее этой высокомерной девицы, которая не могла и двух слов связать. Старый армут в гневе посмотрел на блистательного педагога. — Если за неделю не появится результат, я буду вынужден отказаться от вас. Учитель поклонился до земли; слова хозяина привели его в совершеннейший ужас. Когда кто-нибудь из богачей отказывался от услуг того или иного работника, он, как правило, навсегда терял возможность хорошо устроиться в Мире чудес. Уходить из города и влачить бедственное существование достопочтимому учителю, вполне уже раздобревшему и привыкшему к комфорту, не хотелось. — А ты, дочка, внимательно посмотри на нашего слугу Бата, он вынужден будет претерпеть за тебя наказание, — поучительно сказал девочке толстяк, впрочем, про себя улыбаясь от удовольствия. Он сладко предвкушал момент, когда спесь сойдет с наглого лица мальчишки, на котором так и не появились признаки покорности и смирения. Артура вывели в центр класса прямо перед девочкой, которая испытывала смешанные чувства; с одной стороны, ей стало стыдно за свою тупость и неспособность учиться, с другой — она чувствовала, что слуга унизил ее и должен претерпеть наказание. Тилли высокомерно глянула на него, как бы говоря: «И поделом тебе». Но Артур не удостоил ее взглядом. Он гордо выпрямил спину, вызывающе глядя на своих врагов. Храбрый мальчик не знал, какое испытание его ждет, однако в мыслях он уже поставил перед собой три задачи: не опускать глаз, не показывать страх, держаться на ногах во что бы то ни стало. Толстяк хлопнул в ладоши, и в класс забежал один из его слуг, держа в руках разные инструменты для наказаний. Немного поразмыслив, хозяин выбрал длинную, гибкую трость с отделкой из кожи лучших армутских скакунов. — Вы должны осуществить правосудие и наказать юношу за нерадивое отношение к учебе, — веско сказал он учителю. Тот с какой-то неловкостью взял в руки трость. Ранее никогда хозяин не заставлял его применять силу на своих уроках. Господин Волосатинс неуверенно глянул в лицо Артуру, словно пытаясь прочитать в нем одобрение на последующую экзекуцию. Юноша смотрел преподавателю прямо в глаза, и от его честного и смелого взгляда мужчине сделалось не по себе. На самом деле господин Волосатинс вовсе не был жесток. Почему-то, когда старый армут сообщил ему об Артуре, он подумал, что мальчика будут наказывать другие рабы, но никак не он сам. Ему не хотелось самолично в этом участвовать. Одно дело смотреть на преступные действия со стороны, зная, что все равно не можешь им помешать, и совсем другое — когда эти действия напрямую зависят от твоей воли. Все-таки разница здесь очевидна. Мог ли он отказаться? В принципе да, ведь он не являлся бесправным рабом господина Ролли. Однако его слишком волновала собственная судьба, чтобы он еще снисходил до жалости к другим. Поэтому преподаватель легонько стукнул Артура тростью по руке. — Вы издеваетесь, господин Волосатинс? Вы кого наказываете, свою бабушку? — недовольно проговорил старый армут. Достопочтенный учитель в голосе своего работодателя почувствовал угрожающие нотки, которые могли стоить ему места. Поэтому второй раз он замахнулся без сожаления и промедления, пытаясь выслужиться за свой недавний промах. Мужчина с силой ударил мальчика по лицу тростью, оставляя на его щеке красную полосу. От боли Артур пошатнулся и одну руку по инерции прижал к лицу. — Свяжите ему руки за спиной! — приказал господин Ролли, и слуги тотчас же кинулись исполнять распоряжение хозяина. — Можете продолжать, — армут повелительно кивнул, и господин Волосатинс принялся безжалостно бить стоявшего перед ним беззащитного юношу по груди, плечам и рукам, оставляя на теле наказуемого явные следы ударов. Господин Ролли пристально всматривался в лицо Артура, надеясь прочитать в нем то, что он обычно находил в лицах других его рабов. Но тщетно. Мальчик побледнел, и по всему было видно, что трость причиняет ему сильную боль, но ни единого звука не вырвалось из его плотно сжатых губ, ни единого раскаявшегося взгляда! — Еще, еще! — в ярости кричал старый армут, совершенно взбешенный невероятной терпеливостью нового слуги. — Нет, хватит! — неожиданно крикнула Тилли. Впервые в своей жизни она почувствовала, что происходящее не только безумно и нелепо, но еще и совершенно недостойно. Впервые девочка ощутила укол совести, которая до сего момента дремала в ее сердце. Толстяк согласно кивнул, так как в своей семье во всем слушался дочь и жену. Ему подумалось, что, может быть, и вправду такая методика получения знаний окажется эффективной, и его девочка наконец-то сможет постичь все науки. Эта мысль несколько развеселила его, и, отдавая приказ увести пленника, он даже улыбнулся. С этого самого момента у Артура началась сложная жизнь. В то время как Тэнка весь день пропадала на кухне, помогая приготовить изысканные блюда для своих господ, он вынужден был часами сидеть в опостылевшем до дрожи классе и наблюдать за глупой, напрочь лишенной мозгов, богатой девчонкой. Затем неизменно следовало наказание, всегда разное, в зависимости от изощренной фантазии господина Ролли. Порою девочке удавалось что-то ответить, и тогда у Артура появлялась хоть какая-то спасительная передышка. Но чаще она была рассеяна на уроках, совершенно не слушала учителя и проявляла возмутительную тупость и неспособность хоть немного подумать. Тогда старый армут злился и вымещал всю свою злобу на Артуре. В такие дни бедолага едва приползал к месту своего заключения и совершенно без сил падал на солому, которая служила невольникам подушками. Полная апатия завладела всем его существом, и все его прежние заботы, как в дурмане, уходили прочь, а в сознании оставались только часы сидения в классе и неизбежное испытание, которое следовало после. Помимо прочего, господин Ролли стал проявлять удивительную непоследовательность в предоставлении пищи; несколько раз он как будто забывал покормить Артура, и тогда бедный юноша вдобавок ко всему мучился от голода. Тэнка и Лэк, как могли, старались облегчить ему жизнь. Тэнка промывала и смазывала ему раны заживляющей мазью, которую смогла добыть где-то на кухне, Лэк делился своей порцией воды и еды. Никому из них не приходилось так тяжко и ни на ком так не отыгрывался старый армут, как на своем строптивом работнике, который, как и прежде, отказывался просить пощады. Друзья никогда не мешали ему отдыхать и даже переговаривались шепотом, но в целом все их слабые попытки оказать ему помощь не имели успеха — с каждым днем Артур все больше погружался в омут беспамятства, откуда уже не было возврата. Несколько раз во время особо жестоких экзекуций он от боли терял сознание, но его неизменно приводили в чувство, с ног до головы окатывая холодной водой. Бедному юноше даже мечталось как можно чаще терять сознание, поскольку это хоть ненадолго вырывало его из лап той мучительной боли, которая сковывала все его тело. Он чувствовал эту боль, пока лежал на своей соломе, равно как и когда сидел в классе, безучастно слушая объяснения учителя. Потом к этой глухой незаживающей боли прибавлялась новая, и он опять терял сознание и забывался. Однажды, лежа на соломе возле своего временного пристанища, он как во сне услышал следующий разговор. — Бедняга, — говорил Лэк. — Боюсь, он не протянет долго. Хозяин жирного живота совсем озверел. Надо отметить, что Лэк стал чуть храбрее; например, он уже не боялся отпускать в адрес господина Ролли нелестные эпитеты и прозвища. Поведение Артура, его смелость и несгибаемая воля положительно сказались на этом испуганном, забитом мальчике, который уже без страха высказывал свое мнение. — Нет, не говори так, я запрещаю тебе! — воскликнула девочка и заплакала. Она приходила в ужас каждый раз, когда видела Артура, возвращавшегося после своих дневных экзекуций. Она мечтала о том, как расправится с толстяком и всей его свитой, но пока это были лишь мечты. Девочка не знала, как помочь своему другу, прекрасному принцу, который был для нее, конечно, больше, чем просто друг. Она не расспрашивала юношу о том, что происходит в классе, где училась госпожа Тилли, так как видела, что эта тема мучает его. Всю информацию Тэнке удавалось узнавать в основном от других слуг, которые так или иначе в течение дня могли пересекаться с Артуром. Они также поведали ей, что госпожа Тиллитта — очень красивая девочка, отчего Тэнка мучилась еще сильнее, переживая, что ее Артур проводит с соперницей так много времени. Бедняжка уже и думать забыла про далекую и таинственную Диану, которая стала для нее не более чем бестелесным призраком. Ей казалось, что Артур уже давно позабыл ее. Но это, конечно, было неправдой. Мальчик вспоминал Диану каждый день; образ стройной сероглазой девушки иногда даже появлялся перед его мутным воспаленным взглядом, когда он смотрел, как Тилли отвечает свой урок. Тогда он был вполне счастлив, и загадочная улыбка появлялась на его бледных губах. В такие моменты госпожа Тилли недоумевала, ведь совсем недавно слуга испытывал к ней лишь презрение. Неужели он наконец по достоинству оценил ее качества? Неужели он больше не будет смеяться над ней? Но взглянув в его мечтательные глаза, она вновь чувствовала отчуждение, граничащее с ненавистью. В чем-то Лэк, несомненно, был прав, когда говорил, что из шатров нельзя выбраться. Время текло монотонно, дни проходили один за другим, и ничего не менялось в жизни несчастных путников, по воле злого рока попавших в призрачный Мир чудес, город хитрецов и обманщиков, пороков и грехов. Артур явственно понимал, что, если он не придумает, как выбраться отсюда в ближайшее время, то он уже не сделает этого никогда. Силы постепенно оставляли его, и он чувствовал себя скорее игрушкой, набитой перьями, но никак не живым человеком. У него двоилось сознание, и порою он был неспособен отличить реальность от фантазий, что было, несомненно, плохим предзнаменованием. Иногда, лежа на соломенной подстилке, юноша ощущал сильную лихорадку, и его тело начинало колотиться в ознобе. Ему было жутко холодно, хоть на улице даже ночью стояла невыносимая жара. Неужели то были проявления той странной болезни, о которой однажды обмолвился господин Ролли? В любом случае, надо было срочно что-то придумывать, так как с каждым днем все становилось только хуже. С другой стороны, мальчика всюду сопровождали под конвоем, и пока он бесконечно долго выслушивал учителя, руки его все время были накрепко связаны. После уроков, ближе к вечеру, его приводили на спальное место и грубо кидали на солому, будто мешок с картошкой. Здесь его удерживали кандалы, но и не только они являлись препятствием к побегу. Мальчик к вечеру чувствовал себя настолько истощенным и морально, и физически, что у него были силы лишь на то, чтобы провалиться в беспамятство до того момента, как слуги толстяка вновь придут за ним. Однако вскоре произошло одно обстоятельство, которое, несомненно, положительно сказалось на всей ситуации. Артура привели в класс еще до того, как пришли учителя и оставили сидеть наедине с госпожой Тилли. Юноша аккуратно сел за свой стол, морщась от боли. Теперь даже сидение на одном месте доставляло ему невыразимые мучения, так как на его теле уже не осталось ни одного живого места, не тронутого плетью, палкой или просто кулаком. Артур посмотрел на девочку, неестественно прямо сидевшую перед ним. Она зачем-то нацепила на себя выходное платье и выглядела в принципе неплохо, но Артур до такой степени презирал ее, что этот нарядный и не вполне уместный вид вызвал в его душе не что иное, как волну глухой неприязни. — Не надоело строить из себя идиотку? — язвительно поинтересовался он у девочки, надеясь вызвать в ней ответные реакции. Госпожа Тилли дернулась, как от удара и незамедлительно покраснела. Затем она обратила свои прекрасные зеленые глаза на мальчика. — Не надоело подставлять спину хозяевам? — так же язвительно ответила она. Артур безразлично пожал плечами, в то время как внутри у него все содрогнулось от жестокости ненавистной ему девицы. — У меня нет выбора: подставлять спину или нет. Но у тебя есть — ты можешь начать учиться. Причем не из-за меня, не из-за учителей, которые готовы разбиться перед тобой в лепешку, не из-за твоего чокнутого папаши-садиста, а просто для самой себя. Неужели тебе никогда не хотелось узнать больше, чем ты знаешь о мире, в котором ты живешь? — Артур старался говорить пренебрежительно, но в разуме своем он понимал, насколько тонко ему надо вести эту игру, не спугнув и при этом не оттолкнув девчонку. Госпожа Тилли какое-то время молчала, явно обдумывая свой ответ. Артур внутренне сжался, так как от этого ответа, возможно, зависела в какой-то степени его судьба. — Учиться так скучно… — наконец доверительно сказала она ему, причем в ее голосе не было гнева, либо же неудовольствия. Артур возликовал. — Скучным может оказаться любое занятие, если к нему подходить как к чему-то скучному и ненужному. А ты подумай о том, что каждый урок — это дверь, которая приведет тебя в неизведанное место. Но только от тебя зависит, сможешь ли ты найти ключ и открыть ее. — По-моему, ты просто печешься за свою жизнь, — вспыхнула девочка, впрочем, оказавшись недалеко от истины. Артура мало заботила ее образованность. — Как и любое живое существо, — пожал плечами мальчик, грустно улыбнувшись. Он сам не осознавал в полной мере своего влияния на девочку, которое являлось, без преувеличений будет сказано, колоссальным. По какой-то неизвестной причине госпожа Тилли всем своим сердцем устремилась к этому несчастному заключенному, как, наверное, любое растение тянется за первыми лучами солнца. Девочка чувствовала в нем источник некой живительной силы, которой у нее самой не было. Незнакомец, каждый день сидевший рядом с ней и претерпевавший за нее наказания, имел в себе некий духовный стержень, о чем весьма смутно догадывалась госпожа Тиллитта. Люди, всю жизнь ее окружавшие, делились на две категории: одни были безразличны к ее судьбе, другие же, напротив, так сильно завидовали, что готовы были ненавидеть только из-за одной этой зависти. При этом все они были одинаково мелочны, эгоистичны, хитры, злы, жадны, гневливы, трусливы и порочны. И весь этот круговорот жалких людей вокруг госпожи Тилли никогда не прекращался и был ее маленьким миром, который казался ей настолько же естественным, насколько были для нее естественны ее собственные руки или же ноги. У нее совершенно не было друзей, да и она едва ли понимала значение этого слова. И вот теперь перед ней сидел человек, гораздо выше ее в моральном и духовном смысле, и девочка это сразу же почувствовала. После родилось чувство стыда, хотя пока еще смутно очерченное и неопределенное, словно размытый после дождя песок. И все же это были благодатные ростки чего-то нового и хорошего, внезапно появившегося в ее сердце. Однако сперва госпожа Тилли подумала, что влюбилась. — Я постараюсь сегодня все понять и ответить, — неожиданно пообещала девочка и, надо отдать ей должное, вполне сдержала свое обещание. Оказывается, когда даже самый неспособный и нерадивый ученик захочет чему-то выучиться — он это сделает, ибо нет необучаемых, но есть много безвольных лентяев. Господин Волосатинс был доволен как никогда: его козлиная бородка подрагивала от радостного предвкушения своего вознаграждения. Действительно, его манера с особым рвением истязать слугу возымела свои плоды, и госпожа Тилли наконец-то стала способной ученицей! Когда девочка в точности ответила отцу урок, тот радостно захлопал в ладоши. Толстяк был так счастлив, что даже не испытывал больше ненависти к Бату, напротив, он настолько расщедрился, что приказал вызвать доктора и осмотреть многострадального слугу. Этот счастливый день Артур провел в тенистой прохладе платанов, лежа на мягких кушетках цвета куркумы, набитых гусиным пухом, а достопочтенный господин Льгинкис осматривал и залечивал его страшные раны и только в негодовании цокал языком. — Вам следовало бы несколько дней находиться у меня, — заметил врач с осуждением в голосе, будто это Артур сам был виновен во всех своих злоключениях. — С удовольствием соглашусь с вами, — вежливо, но с едва ощутимой иронией заметил мальчик. Невероятно, но больше всего на свете изможденному бедняге хотелось сейчас находиться здесь, в тени сада, чувствуя, как обезболивающая мазь снимает воспаление с кожи. После всех проведенных манипуляций врач предложил своему пациенту напиток — то был чудодейственный эликсир, вероятно на базе алкоголя. Артур выпил его с неприкрытым отвращением, так как не переносил вкус спирта. Однако после ему заметно полегчало и захотелось спать. Господин врач оставил пациента на кушетках, снабдив также сытной едой, и Артур с наслаждением закрыл глаза, решив немного отдохнуть. — Невероятная жара сегодня, а ветер прохладный! Немудрено и простудиться! — вдруг послышался над ним чей-то гнусавый возмущенный голос. Артур лениво приоткрыл глаза и увидел перед собой долговязого худощавого юношу с такой бледной полупрозрачной кожей, что, казалось, сквозь него можно было смотреть словно в окно. На незнакомце был теплый байковый халат, в который вышеуказанный субъект был завернут с невероятной тщательностью и даже какой-то маниакальной педантичностью. Халат доходил ему до самых пят, а тощие бледные кисти торчали из рукавов так несмело и боязливо, словно их обладатель опасался нечаянного соприкосновения с воздухом. Чудилось, что будь это только возможным, юноша с головой бы обмотался своим одеянием, что, конечно же, казалось удивительным при такой жаре. Незнакомец разговаривал сам с собой, и по всему было видно, что он даже не обратил внимания на лежащего на кушетках мальчика.
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!