– Индия гораздо взрослее, чем я была в ее возрасте, мама, – ответила Ли. – Не думаю, что тебе следует излишне о таком беспокоиться. – Отец из Люкера просто ужасный, как по мне. Он самый гадкий человек в мире, кого угодно спроси. – Это поэтому ты любишь его больше, чем меня? – спросила Ли. Большая Барбара не ответила, а Индия засмеялась. – Люкер не плохой, – ответила она. Люкер появился с подносом с напитками. Первым делом он подошел к Индии. – Смотри, Барбара, – сказал он, – смотри, как хорошо я ее выдрессировал. Что надо сказать, Индия? Индия встала из-за стола, отвесила поклон и проговорила, давясь от смеха: – Благодарю вас, отец, за то, что принесли мне бокал Пунт э Мес со льдом. Индия снова села, но Большую Барбару это не убедило. – Манеры у нее есть, но что насчет морали? – О, – беспечно ответил Люкер, – у нас с ней нет никакой морали. Всего лишь парочка угрызений совести. – Так и думала, – сказала Большая Барбара. – Из вас обоих ничего не выйдет. Индия повернулась к бабушке. – Мы отличаемся от тебя, – только и сказала она. Большая Барбара покачала головой. – Слышала ли ты когда-нибудь более правдивые слова, Ли? – Нет, – сказала Ли, случайно пролив половину чая со льдом на свое черное платье. Покачав головой от собственной неуклюжести, она встала и пошла переодеваться. Когда она вернулась через несколько минут, Люкер снова занял свое место на диване; он игриво предложил ей вернуть его обратно. – Ну что, – сказала Ли, садясь в кресло, стоящее перед всеми, – вы ведь до смерти хотите узнать тайну ножа, так? – Ты знаешь?! – воскликнула Большая Барбара. – Одесса рассказала мне на обратном пути в церковь. – Как вышло, что Одесса знала, а ты нет? – спросил Люкер. – Потому что это семейный секрет Сэвиджей и нет ничего, что Одесса не знала бы о Сэвиджах. – Мэриэн Сэвидж мне все рассказывала, – возразила Большая Барбара, – но она никогда ни слова не проронила о втыкании ножей в мертвецов. Я бы такое запомнила. – Давай поведай нам, – голос Люкера звучал нетерпеливо, несмотря на его расслабленную позу. – Принеси мне выпить, Люкер, и я расскажу вам то, что услышала от Одессы. И когда вы всё узнаете, не смейте упоминать об этом при Дофине, понятно? Ему не нравилось это делать, он не хотел вонзать нож в грудь Мэриэн. – Меня надо было попросить! – сказал Люкер. В клетке закричал Нэйлз. – Ненавижу эту птицу, – устало сказала Ли. Люкер ушел за выпивкой, вернулся уже с Одессой. – Ты хочешь убедиться, что она рассказывает все правильно? – спросил Люкер через плечо, и та кивнула. Перебирая вверх-вниз костлявыми черными пальцами по стакану с чаем, Одесса уселась в дальнем углу стола, где Индия вплотную склонилась над блокнотом с миллиметровой бумагой. Ли оглядела всех с серьезным выражением лица. – Одесса, ты же прервешь меня, если я скажу что-нибудь неправильно, да? – Да, мэм, разумеется, – ответила Одесса, закрепив сделку глотком чая. – Что ж, – начала Ли, – мы все знаем, как давно Сэвиджи живут в Мобиле… – С тех самых пор, как появился Мобил, – подхватила Большая Барбара. – Они были французами. Французы первые сюда пришли – после испанцев. Первоначально они звались Соваж. – Это маленькое отступление было сделано для Индии, которая закивала над своим альбомом. – Так вот, примерно в то время – примерно двести пятьдесят лет назад – Мобилом управляли французы, и Сэвиджи уже тогда имели вес. Губернатором всей французской области был Сэвидж, и у него была дочь, не знаю ее имени, может, ты знаешь, Одесса? Одесса покачала головой. – Итак, эта дочь умерла при родах. Ребенок тоже умер, и их похоронили в семейном мавзолее. Не в этом, в котором мы сегодня хоронили Мэриэн, тот был до него, и его больше нет. В общем, на следующий год умер ее муж, и они снова открыли мавзолей. Она сделала паузу. – И вы знаете, что там нашли? – подсказала Одесса. Никто не имел ни малейшего представления. – Оказалось, что они похоронили эту девушку заживо, – сказала Ли. – Она очнулась в гробу, сдвинула крышку и кричала, и кричала, но никто не слышал, и она ссадила себе руки, пытаясь открыть дверь, но так и не смогла, а еще ей нечего было есть, так что она съела своего мертвого ребенка. А когда она ела ребенка, складывала его кости в углу и затем накрыла их его одеждой. А потом умерла от голода, вот что нашли, когда открыли мавзолей. – Этого бы не случилось, если бы ее забальзамировали, – сказала Большая Барбара. – Часто люди чернеют за минуту на столе для бальзамирования, и это значит, что в них осталось немного жизни, но после того, как входит жидкость для бальзамирования, никто уже не просыпается. Кто бы ни был рядом, когда я умру, прошу, позаботьтесь о том, чтобы меня забальзамировали. – Не думаю, что это конец истории, Барбара, – упрекнул ее Люкер за вмешательство. – Ну, – сказала Большая Барбара в свою защиту, – история и так ужасающая, не знаю, что еще может случиться. – Так вот, когда обнаружили мертвую женщину и кучку костей на полу мавзолея, все были так расстроены, что решили сделать все, чтобы в будущем такого не допустить. С тех пор на каждых похоронах глава семьи вонзает нож в сердце покойного, чтобы удостовериться, что тот точно умер. Они всегда проделывали это во время службы, чтобы все видели и больше не волновались, что мертвец очнется в мавзолее. Идея была не такая уж и плохая, если учесть, что в те времена, скорее всего, не знали о жидкости для бальзамирования. Индия оторвалась от миллиметровки и внимательно слушала Ли. Однако ее карандаш увлеченно скользил по странице, и время от времени она смотрела вниз и как будто удивлялась картине, которая там вырисовывалась. – С тех пор каждый, кто рождался в семье Сэвиджей, получал на крещение нож, и этот нож оставался с ним до конца жизни. После смерти этот нож вонзали в грудь, а затем клали ему в гроб. – А потом это стало ритуалом, – сказал Люкер. – Я про то, что Дофин ведь не вонзил нож полностью, да? Он просто чуть-чуть ее надрезал. – Правильно, – подтвердила Одесса, – но и это еще не все. – Не могу поверить, что это не конец! – воскликнула Большая Барбара. – Незадолго до Гражданской войны, – продолжила Ли, – жила-была девушка, которая вышла замуж за Сэвиджа, и у них родилось двое детей, девочки, а третий ребенок был бы мальчиком, но умер при рождении. И его мать умерла следом за ним. Их хоронили вместе в одном гробу, прямо как в первый раз. – Они и в младенца нож воткнули? – спросила Индия. Ее карандаш выводил в блокноте штриховку, но хозяйка не обращала на него внимания. – Да, – сказала Одесса. – Да, – подтвердила Ли, – разумеется. Отец мальчика сначала воткнул нож в ребенка, а затем вытащил – должно быть, было ужасно даже осознавать, что это придется сделать. Церковь была полна, и отец вынул нож из маленького ребенка. Он плакал, но собрался, поднял кинжал высоко и опустил в грудь своей жены… – И? – подтолкнул Люкер, когда она остановилась. – И она с криком очнулась, – тихо сказала Ли. – Она очнулась от входящего в нее ножа. Кровь брызнула во все стороны, залила похоронные одежды, ребенка и мужа. Она схватила его за шею и притянула к себе в гроб, а затем гроб перевернулся, и все трое выкатились в проход. Она сжала руки у него на шее и так и умерла. Потом у них были настоящие похороны… – А что случилось с мужем? – полюбопытствовала Индия. – Женился второй раз, – сказала Ли. – Это был прапрадедушка Дофина, и именно он построил Бельдам. Большая Барбара начала рыдать, не только под влиянием истории, но и из-за уходящего дня, выпитого скотча и растущего чувства потери. Люкер, заметивший это, в утешение разминал бедра матери ступнями ног. – Так вот почему они теперь больше не втыкают нож до конца? – тихо спросил Люкер. – Верно, – сказала Одесса. – Они всего-навсего касаются груди острием – это символическая часть, – продолжила Ли. – Но мертвецу вкладывают нож в руки, и это уже не часть ритуала. Предполагается, что если кто-то очнется в гробу, то сможет убить себя ножом. – А Мэриэн Сэвидж не забальзамировали? – спросил Люкер? – Нет, – ответила Барбара, – Ботвелла не бальзамировали, и она сказала, что тоже не хочет. – Что ж, – прагматично заметил Люкер, – если бы всех Сэвиджей просто бальзамировали, не пришлось бы беспокоиться о ноже. – Ты теперь Сэвидж, – обратилась Индия к Ли. – А у тебя есть нож? – Нет, – ответила Ли удивленно, потому что раньше об этом не думала. – У меня нет, я не знаю, что они сделают…