— Ни в коем случае. Я попытался было влезть в машину. — И не думай, приятель! — Он с силой захлопнул дверцу и умчался прочь, а я остался там, где стоял. Вдали послышалась сирена. Я дрожал от холода, но это помогало мне сохранять сознание. Я понимал, что теряю кровь, только не знал, с какой скоростью. Каждые несколько шагов мне приходилось переводить дух. Головокружение усиливалось. Я споткнулся и упал, ударившись коленями об асфальт. От боли на какое-то мгновение в голове у меня немного прояснилось, и я смог снова подняться на ноги. Насквозь промокшие ботинки хлюпали. Я постарался сосредоточить внимание на звуке, который издавали мои ботинки, и принуждал себя двигаться дальше. Шаг за шагом. Впереди квартала за три виднелись огни. Я знал, что смогу добраться до них. Шаг за шагом, не торопясь. Я прислонился к синей машине на минутку, всего лишь на минутку, чтобы немного отдышаться. 5 «Вот так! Вот и молодец!» Кто-то поднимал меня. Я лежал в машине, и теперь меня из нее вытаскивали. Впереди яркий свет. Это вывеска «Неотложная помощь», выведенная голубым пеонов. У дверей медсестра. — Потихоньку, браток. Не спеши! Голова у меня болталась. Я попробовал говорить, но язык был как деревянный. Я взглянул на человека, который помогал мне, — лысый старик с седой бородой. Я сделал усилие, стараясь тверже держаться на ногах, чтобы ему не приходилось меня поддерживать, но колени подгибались, словно резиновые, и меня отчаянно трясло. — Да ты совсем молодцом! Все обойдется, увидишь. Медсестра сделала шаг вперед, расплываясь в полосе света, падавшего из больничных дверей; она взглянула на меня и побежала назад. Вышли два стажера и подхватили меня под руки с обеих сторон. Приподняли от земли, так что я только носками ботинок бороздил лужи. Я свесил голову на грудь и ощутил капли дождя на затылке. Лысый старик побежал вперед открывать двери. Как приятно внутри, тепло. Меня уложили на стол с мягкой прокладкой и начали стаскивать одежду, но она промокла и пропиталась кровью: в конце концов им пришлось разрезать ее ножницами. Я лежал с закрытыми глазами, потому что верхний свет болезненно слепил глаза. — Надо сделать анализ крови на гематокрит и на совместимость, — сказал один из стажеров. — Приготовьте все для наложения швов во второй шоковой палате. Люди хлопотали вокруг моей головы: я смутно ощущал прикосновение рук и марлевых салфеток. Лоб стал холодный и потерял чувствительность. Теперь я лежал совсем раздетый. Меня протерли жестким мохнатым полотенцем и укутали в одеяло, а затем переложили на другой стол с мягкой прокладкой, который вдруг покатился по коридору. Я открыл глаза и увидел лысого старика, он сочувственно смотрел на меня. — Где вы его нашли? — спросил один из стажеров. — На улице. Лежал, привалившись к какой-то машине. Я сначала подумал, что это какой-то пьянчуга напился до бесчувствия. Понимаете, ноги чуть не на дороге лежали, поэтому я посчитал, что его могут переехать, и остановился, чтобы передвинуть. И тут смотрю — одет прилично, а сам весь в крови. Я не знал, что случилось, только очень уж он мне плох показался — вот я и привез его сюда. Меня вкатили в комнату, облицованную голубым кафелем. Над головой вспыхнули бестеневые лампы, и меня окружили внимательные лица. Резиновые перчатки надеты, марлевые повязки на месте. — Сперва остановим кровотечение, — сказал стажер, — а затем сделаем рентгеноскопию. — Он обратился ко мне: «Вы не спите, сэр?» Я шевельнулся и хотел что-то сказать. — Не разговаривайте. Возможно, у вас перелом челюсти. Сначала я зашью рану на лбу, а потом уж посмотрим. Сестра обмыла мне лицо, сперва теплой водой с мылом. На губке каждый раз оставалась кровь. — Теперь спиртиком, — сказал он. — Немного пощиплет. Стажеры переговаривались между собой, разглядывая мою рану. Один из них зажал изогнутую хирургическую иглу в иглодержателе и приблизился ко мне. Я ожидал боли, но ограничилось лишь легким покалыванием. Зашивая рану, он сказал товарищу: — Ты смотри, какие чистые края у пореза. Прямо будто хирург поработал. Медсестра наложила жгут мне на руку и взяла кровь. — Сделайте ему заодно противостолбнячную прививку. И укол пенициллина. — Мне он сказал: — Моргайте: один раз — значит да, два раза — значит нет. К пенициллину у вас нет аллергии? Я моргнул дважды. — Вы уверены? Я моргнул единожды. Должно быть, я снова потерял сознание. Когда я открыл глаза, то увидел у себя над головой огромный рентгеновский аппарат. Кто-то раздраженно говорил: — «Полегче, полегче!» — И сознание опять покинуло меня. Очнулся я уже в другой комнате. Эта была окрашена в светло-зеленый цвет. Стажеры, разглядывая на свет еще совсем мокрые рентгеновские снимки, обсуждали их. Потом один из них вышел, а другой приблизился ко мне. «У вас вроде все в порядке, — сказал он. — Возможно, расшаталось несколько зубов, но ни одного перелома как будто нет». Голова понемногу прояснилась; я уже пришел в себя настолько, что мог спросить: — А рентгенолог уже читал эти снимки? От этого вопроса стажер замер. Он явно испугался, подумав о том, о чем подумал я, — а именно, что снимки черепа очень трудно читать, для этого требуется натренированный глаз. Кроме того, он не мог понять, как я сообразил задать такой вопрос. — Нет, рентгенолога в данный момент тут нет. — А где же он? — Пошел выпить чашку кофе. — Верните его, — сказал я. Рот у меня пересох и онемел, челюсть ныла. Я потрогал щеку и нащупал большую опухоль, очень болезненную. Неудивительно, что они подозревали перелом. — Какой у меня ге-матокрит? — спросил я. — Извините, сэр? — Понять меня было трудно, язык распух, и речь стала невнятной. — Я спрашиваю, какой у меня гематокрит? — Сорок, сэр. Простите, сэр, вы врач? — Нет, просто хорошо осведомленный обыватель. Стажер смутился. Вынув блокнот, он спросил: — Вы когда-нибудь лежали в этой больнице, сэр? — Нет, и теперь здесь лежать не буду. — Но вас доставили сюда с ранением… — Да перестаньте вы записывать. Меня зовут Джон Бэрри. Я работаю патологоанатомом в Линкольнской больнице. — Он убрал свой блокнот. — Я не ложусь в больницу и заводить на меня историю болезни необязательно. — Но, сэр, если на вас совершили нападение и ограбили… — Ничего подобного не было, — сказал я, — просто я оступился и упал. Вот и все. Глупая оплошность… — Сэр, но характер ушибов на теле… — Меня не заботит, что я нетипичный случай. Я просто говорю, что со мной произошло. — Но… — Хватит, — сказал я. — Довольно спорить. Позовите-ка лучше, мне сюда Хэмонда. — Кого, сэр? — Доктора Хэмонда, старшего ординатора. — Слушаюсь, сэр. — Он повернулся уходить, и тут я решил, что обошелся с ним слишком уж сурово. В конце концов он всего лишь стажер и на вид довольно славный малый. — Кстати, — сказал я, — это вы накладывали мне швы? У вас неплохо получилось. — Спасибо, сэр! — Он широко улыбнулся. Я остался в одиночестве, и поневоле все мое внимание сосредоточилось на боли. Больше всего меня мучил живот; он болел так, словно я проглотил кегельный шар. Я перевернулся на бок, и мне стало легче. Через какое-то время появился Хэмонд. — Привет, Джон. Я не видел, как тебя привезли. — Неважно! Ребята тут постарались на славу. — Что с тобой случилось? — Да так, несчастный случай. — Счастливо отделался, — сказал Нортон, наклоняясь над раной и разглядывая ее. — Поверхностное височное ранение. Из тебя кровь так и хлестала. А глядя на анализ крови, этого не скажешь. — У меня селезенка большая.