— Скажи еще раз… — рычу над ней, и все же привожу сдерживаемое желание в исполнение: со звонким шлепком опускаю ладонь ей на ягодицу, наблюдая как розовое пятно проступает на упругой коже. Ева хрипло стонет, и черт меня побери, если не становится еще влажнее. Похотливая бомба с глазами олененка. — Еще, профессор…трахни меня еще. Кто бы мог подумать, что меня, взрослого мужика, так будет заводить это слово? Лишь мужская гордость удерживает меня от того, чтобы не кончить на ее белоснежные ягодицы. Или в ее розовый рот. — Еще, — хнычет златовласка, беспорядочно шаря за спиной ладошкой. Находит мою руку и тянет к своей заднице. Да это просто космос какой-то. — Плохая девчонка, — шиплю, прежде опустить еще один шлепок. Ева отзывается незамедлительным стоном и пытается шире раздвинуть ноги. Раздается желанный треск рвущейся ткани, от которого мои тестостероновые рецепторы дуреют сильнее, приближая меня к финишу. Вдавливаю ладонь в бледную поясницу и наваливаюсь сверху, погружаясь вглубь Евы так глубоко, что на мгновение перед глазами меркнет свет. Златовласка громко взвизгивает, и мне приходится заткнуть ее порочный рот рукой: — Тебе нужно быть тише, иначе сейчас сюда вся охрана сбежится. Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь нас увидел? И снова развратный стон и новая порция влажности. Это ее тоже заводит. Охренеть. — Ева, — шиплю ей в ухо, — Я говорил тебе, что ты шлюха? Выхожу из нее и вновь вбиваюсь до упора, ловя в ладонь глухой стон. Повторяю снова и снова, пока стол со скрежетом не начинает двигаться с места. Влажные звуки становятся громче — Ева отчаянно крутит головой и мычит мне в руку, сигнализируя о финале. — Кончай, девочка. — подтягиваю ее к своему лицу. — Можешь кричать мне в ладонь, Златовласка пользуется любезным предложением, забивая мне под кожу сладкие звуки моего наслаждения. Я, наконец, могу отпустить себя, потому что собственная кульминация уже пару минут висит топором в воздухе. Зарываюсь в волосы Евы и трахаю ее под свой излюбленный темп. Оргазм практически валит меня с ног, а такого не было со времен шлюхи Дженны. Я едва не силой выдергиваю себя из горячего плена, и щедро мечу ягодицы златовласки собой. Каждый секс с ней просто охренительный. Немного отдышавшись, отрываюсь от распростертого тела и обшариваю стол на наличие салфеток. К счастью, они там есть. Еще раз смотрю на подрагивающие ягодицы златовласки и большим сожалением стираю следы нашего настольного марафона. Выбрасываю салфетки в урну и осторожно тяну Еву к себе за руку. Она прекрасна: синие озера широко распахнуты, щеки раскраснелись, губы искусаны. Опускает глаза на разорванные трусики, зацепившиеся за щиколотку, и тянется вниз. Я успеваю первым дотянутся до белого лоскутка и, сдернув его с маленькой ступни, засовываю в карман брюк. — Попробуй походить без белья, златовласка, — улыбаюсь, чтобы смыть ее надвигающееся смущение. — Уверяю, тебе понравится. Ева одергивает смятую юбку и приглаживает волосы, посылая ответную улыбку: — Заберешь себе в коллекцию? — Я похож на рокера? — шутливо хмурюсь. Не смотря на то, что мои мозги еще находятся там, где у остальных людей обычно натянуты трусы, я испытываю потребность заранее осечь сценарий, в котором Ева потупит глаза и скажет, что наша умопомрачительная обкатка стола — случайная ошибка, которая не должна повториться. Уж точно не после ее: «Трахни меня еще, профессор» Привожу ширинку в подобающее порядочному преподавателю состояние и говорю тоном, которым я обычно ставлю ультиматумы: — Предлагаю нас с тобой съездить пообедать. Златовласка либо еще не пришла в себя, либо находится в благожелательной сексуальной прострации, потому что она безропотно отвечает: — Я выйду первой, чтобы не вызывать подозрений. Через полчаса мы сидим в моем любимом кафе на Уилширском бульваре: я заказываю две порции салата и два капучино, с удовлетворением отмечая, что златовласка не выглядит затравленной или чересчур смущенной. — Поговорим на чистоту? — уточняю на тот случай, у нее есть возражения. Ева понимающе опускает глазами и кивает, выдавая нервозность лишь тем, что сминает в ладони салфетку. — Скажу как есть, поэтому давай обойдемся без обид, договорились? Дождавшись согласного кивка, продолжаю: — С первого дня нашего автомобильного петтинга у меня сложилось определенное представление о тебе, Ева, а дальнейшие события, вроде встречи в супермаркете с твоим мужем, меня в нем убедили. Ты красивая и страстная девушка, и как я уже говорил, ты мне нравишься. Я не научен расшаркиванию, поэтому скажу, что… —. тут я все же вынужден подбирать в голове замену фразе «этот аморфный тюфяк тебя не достоин», потому что не хочу оскорблять ее выбор, — твой муж не дает тебе того, что тебе нужно. Я не знаю, по какой причине ты до сих пор живешь с ним, но осуждать и тем более принуждать, а также советовать тебе я не стану. Как я уже говорил, мне не нужны отношения, а ты связана узами брака, которые я разрушать не собираюсь. Ты нравишься мне, и сегодняшний наш эксперимент в очередной раз убедил, что именно тебя я хочу видеть в своей постели. Я знаю, что тоже нравлюсь тебе, поэтому эти отношения будут приятны нам обоим. На мои секс услуги у тебя будет безлимит. И обещаю не звонить тебе по ночам и не дышать в трубку. — не удерживаюсь от улыбки и добавляю: — Ты, кстати, звонить можешь. С удовольствием выслушаю твое милое сопение. Что скажешь, златовласка? Вижу как Ева сосредоточенно сводит светлые брови к переносице и втягивает тонкие ноздри. Опускает взгляд в стол и снова поднимает на меня: — Мне нужно время подумать, Ник. Для меня это серьезная сделка с совестью. Жду, пока официант поставит перед нами блюда с салатами и согласно киваю: — Надеюсь, до завтра тебе времени хватит. 21 Ева Дорогой домой я убеждаю себя, что мне нужно побыть эгоисткой и перестать испепелять себя муками совести. Что я исчерпала все свои аргументы и женские уловки, чтобы наладить нашу с Джейком интимную жизнь, и винить он может только себя. Умом понимаю, что так оно и есть, но на душе все равно остается грязный осадок. Как не крути — измена это плохо, а я безнравственная слабачка. Но, кажется, сейчас я впервые начинаю понимать, чего я все это время была лишена. — Как дела в университете? — осведомляется мама, когда мы сидим на ее сверкающей чистотой кухне и пьем свежезаваренный чай из фарфора толщиной с папиросную бумагу. — Нормально, — отвечаю уклончиво, держа в памяти мой наверняка заваленный тест. — Скоро экзамены. Мама изящно опускает чашку в блюдце и смотрит на меня со значением: — Я договорилась о твоей стажировке в фирме Мейсона. Думаю, если проявишь себя хорошо, поработаешь год ассистентом, а потом тебя рассмотрят на должность бухгалтера. От подобной перспективы меня передергивает так, что несколько капель проливаются из чашки на белоснежную накрахмаленную скатерть. Бухгалтер. Каждый день смотреть в компьютер и считать скучные цифры, возиться с кипой бумаг и составлять отчеты. Худшая из работ, которую возможно представить. — Я просматривала вакансии, мам. Есть неплохие должности в отделах маркетинга…собирать статистику, например, делать анализ…. — Аналитиков пруд пруди, Ева. Сегодня эта должность есть - завтра ее нет. А бухгалтер — это стабильная работа, которая будет востребована везде и всегда. Поэтому если у тебя появилась мысль двигаться в этом направлении, настоятельно рекомендую тебе от нее избавиться. Я не для того столько лет плачу за твою учебу, чтобы ты протирала кресло в задрипанной комнатушке в компании немытых хипстеров. Моя мама работает главным бухгалтером в универмаге бытовой техники уже много лет, и ничто не способно изменить ее своеобразные представления о том, как выглядит устройство современных компаний. АйТи специалист для нее - это немытый патлатый чудик, а все кто работают в рекламе - раздают листовки на улице. — К тому же, что я скажу Мейсону? "Извини, но моя дочь настолько глупа и неблагодарна, что отвергает предложенную ей помощь и хочет набить собственные шишки"? И в этот момент я вдруг отчетливо понимаю, что мама озвучила именно то, чего я, не отдавая отчет, желала все эти годы: набить собственную шишку. Всю мою жизнь, стоило мне попытаться шагнуть в сторону с проторенной дороги, меня подхватывали и тянули обратно, там где гладкий серый асфальт и нет возможности упасть. И я с завистью смотрела на бегущих по бездорожью, спотыкающихся и встающих заново, собирающих по дороге цветы, разбивающих палатки, втайне мечтая, что однажды тоже так смогу. — Думаю, именно так тебе и нужно сказать Мейсону, мам. — сосредотачиваюсь на волоске, выбившемся из идеальной маминой прически, чтобы не встречаться с гнетом ее взгляда, от которого путаются мысли. - Что я неблагодарная дрянь и хоть что-то в своей жизни хочу решить сама. Уфф. Я, правда, это сказала, и все еще не провалилась под землю. Впервые сказала что-то поперек маме. Если маму и поражена моей дерзостью, то она совершенно этого не показывает. Лишь поджимает губы, оставаясь уравновешенной и спокойной. — Ева, ты моя единственная дочь и если ты думаешь, что я буду молча наблюдать, как ты по своей мимолетной прихоти разрушаешь свою жизнь, ты очень сильно ошибаешься. И да, я считаю, что с твоей стороны в высшей степени неблагодарно, вот так отплатить мне за все, что я для тебя делаю. Это сейчас тебе кажется, что ты знаешь лучше, чем я, но это не так. Поэтому не вижу смысла выжидать, пока ты наиграешься в самостоятельность и прибежишь ко мне за помощью. Мне двадцать три, но рядом с мамой я чувствую себя, словно в четырнадцать. Именно в четырнадцать я поняла, что лишена пространства для маневра, когда сказала, что свой день рождения хочу отметить в кафе У Барни, где делают самые лучшие профитроли и молочные коктейли. Тогда мама ответила, что это заведение не вызывает у нее доверия, и праздник я отмечала в кафе, в меню которого были безлютеновые десерты и отсутствовали профитроли. - А что если я не приду, мам? Ты вообще допускаешь мысль, что я когда- нибудь самостоятельно смогу стоять на ногах? Придет когда- нибудь время, когда мне разрешено будет принять самостоятельное решение? Может быть, тебе бы и не пришлось платить за мою учебу, если бы ты не настояла на моем поступлении на экономический! А теперь я заложница своей вечной благодарности тебе. Думала, это закончится с получением диплома, но нет. Теперь ты устраиваешь меня в фирму к Мейсону, и дай угадаю! - я тоже должна быть тебе благодарна за это! За то, о чем даже не просила! Я тяжело дышу, словно пробежала миль сто. Вот, я это сказала. Высказала маме все, что не давало мне покоя все эти годы. Кажется, стало немного легче. Мама молчит, сцепив тонкие пальцы. Я никогда так с ней не говорила, и, догадываюсь, сейчас ей не слишком приятно. Я и не сомневаюсь в том, что каждое ее решение было продиктовано заботой обо мне, но рано или поздно она должна понять, что душит меня ею. - Мам, - тяну руку через стол и сжимаю ее ладонь. - не обижайся. Мама смотрит на мою руку, затем переводит взгляд на меня, и ее лицо смягчается. - Я не обижаюсь, Ева. Кто-то из нас двоих должен быть умнее. Но решения своего менять не собираюсь - ты пойдешь на стажировку к Мейсону. Точка. Почему-то именно в этот момент, я впервые осознаю, что меня никто не слышит: ни мой муж, ни моя мать. Двум самым близким людям совершенно наплевать на мои желания. - Передавай Джейку привет, - говорит мама в дверях, вручая мне пакет, набитый органически полезной едой. - В следующий вторник у вас годовщина, не забыла? Я забыла. Впервый раз за всю нашу совместную жизнь. - Конечно, помню, мам. - вру, бессознательно берясь за дверную ручку. - Вот и замечательно. - она расцветает в доброжелательной улыбке и бережно целует меня щеку. - Женщина должна помнить о таких событиях. Семья - это... Не дослушав очередную лекцию о мудрости и необходимости женщины быть терперливой, я вылетаю за дверь. Подбегаю к лифту и нервно тычу кнопку, словно за мной гонится свора собак. Хочется сбежать, от мамы, от Джейка, от себя. От своего тупого бессилия.