Прекрасный вид окрестностей дворца, украшенного тенистой зеленью, цветами и фонтанами, парадные расчеты войск, собрание всего дворянства и купцов из южной губернии в своих богатых нарядах – все это поражало императрицу и её свиту. Свои впечатления от посещения города на Днепре Екатерина II высказала очень звучной фразой: «Жаль, что не тут построен Санкт-Петербург! Кременчуг – прекраснейшая местность, которую только я видела в своей жизни». Наконец настал день отправления «императорского поезда» далее на юг. Вся огромная свита рассаживалась по многочисленным каретам и повозкам. Полки и эскадроны стояли подле в парадных расчетах. Толпы народа с ликованием приветствовали императрицу, вышедшую на белоснежную мраморную лестницу дворца. Шествуя к своей огромной карете, Екатерина бросила взор на стоявшую здесь же с преклоненными головами сотню запорожских казаков. Потемкин подскочил к ней поближе и зашептал что-то на ухо. – Хорошо, пусть ко мне подойдет самый старший, – бросила она. – И ты, Григорий Александрович, тоже будь при нашем разговоре, коли уж так хлопочешь за них. Пока императрица беседовала с казачьим старшиной, вся его сотня стояла у императорской кареты, склонив головы. Наконец золоченая дверца раскрылась, и из нее выскочил радостный атаман. Именно здесь, в Кременчуге, и произошла встреча императрицы с казаками-запорожцами после ликвидации Сечи. Екатерина II откликнулась на их просьбу и дала свое торжественное согласие на восстановление войска. Для поселения запорожцам вскоре было определено свое место. Сначала им отвели земли на полуострове Тамань, а потом и восточнее по реке Кубань с целью защиты русских земель от набегов горцев. По инициативе князя Таврического, Потемкина Григория Александровича, указом от 8 января 1788 года было создано Войско верных казаков, впоследствии Черноморское казачье войско, которое будет служить России еще долгие и долгие годы. Салютуя и перекрывая крики толпы, ударили залпами орудия. Громогласное «Ура» волнами перекатывалось по солдатским шеренгам от полка к полку. Императорский поезд тронулся. Впереди всех на крупных гнедых лошадях скакал эскадрон лейб-гвардии Кирасирского полка. Все всадники в нем были в ярких золоченых кирасах. Самой первой после кирасир катила сверкающая сусальным золотом огромная императорская карета. Это было настоящее чудо своего времени. Она вмещала в себе гостиную на восемь человек, малую библиотеку, кабинет, карточный стол и всяческие прочие удобства. Запряжена она была четырьмя десятками лошадей. Помимо того, государыне предназначались шестиместная и четырехместная кареты, а также «большой почивальный возок». После «большой императорской» следом ехали четырнадцать богато разукрашенных карет для высшего общества, а дальше уже шли сто двадцать четыре крытые кибитки со всей остальной свитой и слугами. Еще сорок пять крытых повозок предназначались для сопровождавшей поезд охраны и в качестве запасных. Вся эта огромная, длинная кавалькада из карет, повозок и конных верховых представляла собой пышное и торжественное шествие. Потемкин очень хорошо знал вкусы и слабости Екатерины и не жалел ни сил, ни средств, чтобы представить тот край, которым он управлял, в самом лучшем свете. Им не упускалась никакая мелочь, способная омрачить взор путешествующих. На всем пути следования поезда срочно возводились дворцы и триумфальные арки. Растущие здесь леса и рощицы превращались в английские парки с разбитыми в них дорожками и красивыми беседками. На центральном тракте было выстроено семьдесят шесть станций, где были сооружены помещения для хранения припасов… На этих станциях надлежало «…держать три рогатые скотины, три теленка, по два десятка кур и гусей, два пуда крупитчатой муки, один пуд коровьего масла, пять сотен яиц, шесть свиных окороков, фунт чаю, полпуда кофе, бочонок сельдей, два пуда сахару, вина белого и красного по три ведра, пять десятков лимонов, а также пиво. Люди для кухни и вся прислуга должны быть опрятны и проворны». – Господин подполковник, на почтовой станции у Светловской народу сотен пять согнали. Из всех окрестных деревень, говорят, их собирали, чтобы императрицу встречать, – докладывал, пристроившись к скакавшему верхом Егорову, прапорщик Топорков. – Я на всякий случай один свой плутонг вперед послал, к следующей станции, вдруг Ее величество решит все же дальше ехать без остановки. Округу мы осмотрели, ничего подозрительного там нет. Да, в Светловской плюсом к нашим еще два эскадрона от Мариупольского легкоконного полка стоят, они там тоже за порядком будут приглядывать. – Понял, Григорий, все правильно сделал, – одобрил решения командира полуроты Егоров. – Будем надеяться, что наш кортеж здесь остановится для обеда. Иначе там у нас дальше сил совсем мало стоит. Одна лишь полурота Кулгунина вдоль самого тракта растянута. Бум! Бум! Ударили салютом две маленькие пушечки при приближении поезда к станице. Сотни крестьян низко кланялись государыне, а вдоль всей дороги верхом стояли два легкоконных эскадрона. Здесь же виднелась и редкая цепь егерей. Пока кареты останавливались и из них неспешно выходили путешествующие, две стрелковые роты Егорова усилили цепь и рассыпались по всей станции и по селу. – Обедать будем здесь, – решила императрица. – А вот отужинаем мы уже в Елизаветграде. Играл оркестр, всюду сновали слуги и господа из свиты, егеря оттянулись немного назад, а ближнюю охрану взяли на себя прибывшие роты преображенцев. В Елизаветграде путешественники присутствовали при закладке соборного храма и, долго не задержавшись, отправились далее на юг. В Херсон государыня въехала в своей прекрасной карете, в которой сидела вместе с австрийским императором Иосифом II и Потемкиным. Этот город удивил даже искушенных иностранцев, бывших при свите. Крепость Херсона оказалась совершенно законченной. За ее стенами наблюдались огромные каменные казармы и множество прочих казенных зданий. Виднелось высокое адмиралтейство с богатыми магазинами, а в центре, перед крепостным арсеналом были выстроены в ряд разнокалиберные орудия. Вокруг самой крепости был раскинут приличных размеров и хорошо спланированный город с госпиталями, театром, несколькими церквями, деревянными и каменными частными домами и лавками. Григорий Александрович и здесь организовал пышную и весьма расточительную встречу. Чего только стоила одна дорога в полверсты от дворца, где остановилась императрица, и до верфи. Вся она, словно бы ковром, была полностью покрыта плотным зеленым сукном. На Херсонских верфях стояли совершенно готовые два линейных корабля и большой фрегат, которые и были спущены на воду с благословения государыни. Все виденное свидетельствовало о неутомимой и весьма успешной деятельности Потемкина. Даже Иосиф II, крайне недоверчиво и ревниво относящийся к реформам Екатерининского фаворита и к его проектам в Новороссии, и тот все же был вынужден заметить: «Celа а l’аir de quelque chose»[15]. При церемонии спуска военных кораблей на воду, как описывал немецкий врач Дримпельман, проявилось мелочное, но яркое честолюбие Потемкина: «Императрица явилась запросто, в сером суконном капоте, с черною атласною шапочкою на голове. Иосиф II тоже одет был в простом фраке. Князь Потемкин, напротив, блистал в богато вышитом золотом мундире со всеми орденами». После пятидневного пребывания в Херсоне путешественники отправились по новому тракту в Крым через Кизикерман и Перекоп. Год назад приказывая закладывать эту дорогу, Потемкин предписывал: «Дорогу от Кизикермана до Перекопа сделать богатою рукою, чтобы она не уступала римским, я назову ее: Екатерининский путь». Вдоль всей дороги в Тавриду были установлены верстовые столбы, а через каждые десять верст особые «мили». Мили эти представляли собой белоснежную часть римской колонны тосканского ордера, с шестигранным перехватом посредине и конусным завершением, и были установлены на постаменте. Вот возле каждой такой мили и был выставлен егерский пост, контролирующий окрестности вдоль дороги. Места эти для служивых были уже знакомые. Несколько раз за последние десять лет приходилось волкодавам проходить по ним в Крым и обратно. 19 мая 1787 года Екатерина подъехала к Перекопу, а с 20 по 22 мая она пребывала в Бахчисарае. Двадцать второго мая государыня со свитой посетила Инкерман с видом на Ахтиарскую бухту и Севастополь. Здесь в это время уже существовал город с мощными укреплениями, госпиталями, с четырьмястами частными домами, адмиралтейством и сильным гарнизоном. Но, разумеется, главной достопримечательностью его был флот. На рейде Севастопольской бухты стояло пятнадцать огромных линейных кораблей, которые императрица в сопровождении свиты отправилась осматривать на шлюпках. Потом она поднялась на борт одного из них, и огромные парусники разом по ее команде покрылись белоснежными парусами. Черноморская эскадра устроила показательные маневры, а пораженная всем увиденным Екатерина поделилась своими выводами с московским губернатором Еропкиным П. Д.: «Весьма мало знают цену вещам те, кои с унижением бесславили приобретение сего края. И Херсон и Таврида со временем не только окупятся, но надеяться можно, что если Петербург приносит восьмую часть дохода империи, то вышепомянутые места превзойдут плодами бесплодных мест. Сюда приехавши, ищу причины такова предубеждения нерассудства… Сим приобретением исчезает страх от татар, которых Бахмут, Украина и Елизаветград поныне еще помнят… Сегодня вижу своими глазами, что я не принесла вред, а величайшую пользу своей империи». Близ Балаклавы государыню ждал еще один сюрприз. Григорием Александровичем для ее встречи была учреждена особая рота амазонок, укомплектованная из сотни жен и дочерей балаклавских греков под командованием супруги капитана Сарандова – Елены Ивановны. Экипировка амазонок состояла из юбок малинового бархата, отороченных золотыми галунами, и из курток зеленого бархата. На головах у них были белые тюрбаны с золотыми блестками и страусовыми перьями. Все амазонки имели на вооружении ружья с тремя патронами для подачи салюта. Сама встреча состоялась в конце аллеи из апельсиновых, лимонных и лавровых деревьев. Вышедший из кареты первым Потемкин испросил позволения у Екатерины стрелять всей выстроившейся Амазонской роте для подачи салюта. Но она запретила и подозвала к себе начальствующую над амазонками. Подбежавшей Сарандовой государыня подала руку, поцеловала ее в лоб и, потрепав по плечу, сказала: «Поздравляю вас, амазонский капитан! Ваша рота исправна. Я ею очень довольна». Елене Ивановне был пожалован бриллиантовый перстень в 1 800 рублей, а всем амазонкам было выделено десять тысяч. Вслед за этим рота была распущена. Таврический вояж продолжался. Екатерина проехала через весь полуостров. В старом Крыму специально для ее ночлега был отстроен небольшой дворец. Возле него свиту встречал Таврический легкоконный полк, набранный в основном из местных жителей. Кавалеристы отдавали честь государыне с преклонением штандартов. Очень эффектно выглядел эпизод ее встречи с многочисленными депутациями от татар, кабардинцев и других южных народов с их заверениями императрице в верности. Специально к приезду государыни здесь же был построен так называемый Екатерининский фонтан с павильоном, крытым черепицей, и в вычурном восточном стиле. Сверху, прямо над самим фонтаном, возвышалась беседка, где Екатерина изволила отпить чая с самыми важными своими гостями. Императорский поезд двигался на север в обратном направлении. Позади была Таврида и бескрайние херсонские степи. Словно венец путешествия по всему южному краю, под Полтавой должны были состояться большие воинские маневры. По задумке Потемкина на огромном поле перед высокими гостями должна была быть воспроизведена знаменитая Полтавская битва с имитацией всех передвижений шведских и русских войск. Количество задействованных воинских подразделений тут было гораздо больше, чем в маневрах под Кременчугом. Здесь, наряду с театрализованным действом, войска должны были продемонстрировать маневрирование на поле боя, тактические приемы и общую слаженность. Глава 4. Полтавские маневры, или «Больше дыма и огня!» – Алексей, твой батальон будет занимать вот этот редут, – указывал подполковнику его место в общей дислокации Кутузов. – Ваша задача – стрелять беспрестанно вхолостую по подходящим колоннам «шведов», затем чуть отступить с валов вовнутрь редута и уже потом поддержать штыковую атаку гренадеров полковника Левашова. Палите как можно чаще, залпами и вхолостую. Пусть от вашего редута грохот беспрестанный с клубами порохового дыма исходит! Трибуны свиты государыни как раз напротив этих укреплений стоят, вот вы и произведите впечатление на всех присутствующих. И вот еще что, – и генерал, видно, выбирая, как правильно начать разговор, сделал паузу и ковырнул сапогом кочку. – Тут, Алексей, ко мне один прусский полковник подходил, тот, что ныне в свите в качестве королевского посланника состоит. Просил он меня за него перед тобой слово замолвить. Небось, догадываешься, о ком речь? – Полковник, барон Корф, – кивнул Алексей. – Точно, он самый, – хмыкнул Михаил Илларионович. – Самому-то ему крайне неудобно к тебе обращаться, вот он теперь через меня это и делает. Про ваше состязание в искусстве стрельбы уже все наслышаны, и он прилюдно признал свое поражение. Просит вот теперь снизойти до его просьбы. Штуцер этот, который ты у него выиграл в честном поединке, он бы очень хотел обратно выкупить. Вещь эта, говорит, семейная, а уж ты это должен понимать. Я бы все же, Алексей, рекомендовал тебе согласиться и удовлетворить просьбу барона, – посоветовал Кутузов. – Сам же понимаешь: лицо, приближенное ко двору, и все такое. Кстати, он сказал, что готов заплатить выкуп за штуцер как за три новых и оценил это в сто наших рублей. «Ах ты жлоб!» – подумал Лешка, усмехнувшись. – Дешево же он его ценит, ваше превосходительство, – покачал он головой. – За такие деньги даже и наши обычные в Туле не купишь, уж я-то знаю, о чем сейчас говорю. А тут вещь, можно сказать, элитная, прекрасного прусского мастера работа, произведение искусства, а не простое ружье. Думаю, было бы даже унизительно и для самого барона оценивать так вот мелко свое оружие. Я считаю, что самое правильное – это приравнять его штуцер к десяти нашим. Но так уж и быть, Михаил Илларионович, только исключительно из-за вашего ходатайства, пять обычных штуцеров – и пусть он забирает свой. – Ну ты и купчина, Егоров, – со смехом проговорил генерал. – Эко ловко все завернул и про баронскую честь не забыл вставить, так что не отвертится, я думаю, теперь этот пруссак. Для многих здесь присутствующих будет весьма интересно узнать продолжение всей этой вашей истории. Ведь на слуху это дело сейчас. Всем же о чем-то было нужно в такой вот долгой поездке сплетничать. Все это так, только вот где же он их сейчас найдет-то, эти самые штуцера, а, Егоров? – Ну а это уже, ваше превосходительство, его личные трудности, – пожал тот плечами в ответ. – Все-таки не простой же он пехотный полковник, а ведь еще и барон, как вы сами сказали, «лицо, приближенное ко двору, и все такое»? – А-ха-ха-ха! – в голос смеялся Кутузов. – Ну ты и плут, Лешка! – погрозил он пальцем егерю. – Ладно, я ему все передам, вот пускай он сам их здесь и ищет. Я полагаю, что теперь-то ему назад уже пути точно нет. – Ваше превосходительство, Михаил Илларионович, у меня к вам просьба будет. – Алексей виновато посмотрел на генерала. – Вы уж извините, что я с ней к вам сейчас обращаюсь, проще было бы через Генриха Фридриховича все это сделать, но сами знаете, что его здесь нет и что у него какая-то особая миссия. – Да говори уже, не тяни, Егоров, – подбодрил Кутузов. – Чего нужно? – Я перед поездкой на юг, сразу же после Кременчугских маневров, рапорт о положении на Бугской линии и под Очаковым с дальнейшими прогнозами передал для главы военной коллегии, – пояснил Алексей. – К начальнику канцелярии недавно обратился, чтобы узнать его дальнейший ход, так погнали меня. Разговаривать вообще не хотят. Даже не пояснили, что с ним там стало и рассмотрели ли его вообще. Вы же там вращаетесь в верхах, может быть, сможете узнать его судьбу? – Да легко, – кивнул Кутузов. – Сегодня же уточню за ужином, мое место как раз подле вице-президента коллегии Валентина Платоновича Мусина-Пушкина. А он человек покладистый, думаю, что сможет мне по нему все пояснить. * * * Войска начали занимать свои места на поле Полтавской битвы еще затемно. Слышался глухой топот тысяч ног, позвякивание оружие и негромкая перебранка командиров. – Егеря отдельного особого батальона Бугского корпуса? – спросил стоящий у огромного сереющего в темноте земляного редута офицер-распорядитель. – Вам сюда, занимайте свои места на этих валах. Выстраивайтесь там в шеренги и по сигналу готовьтесь открыть частую стрельбу. Сначала вам надлежит бить залпами, а при приближении неприятеля вы ударите россыпным боем и уже потом отходите. Как только гренадерский полк Левашова пойдет из глубины редута в штыки, так и вы поддержите его тоже. Больше дыма и огня, подполковник, больше шума, не забывайте, что на вас смотрит сама императрица! Волкодавы забрались на верх земляных валов и рассредоточились там в три длинные и густые шеренги. – Можете пока отдыхать, братцы, – разрешил им командир. – До начала сражения еще часа три, даже четыре есть. Разрешаю присесть, нечего тут навытяжку стоять. Сухари вон погрызите, коли позавтракать в лагере не смогли. Только никуда со своего места не отходить, вокруг гвардейские караулы и патрули, не хватало еще им в руки попасться. – Да это вряд ли, ваше высокоблагородие! – усмехнулся Лужин, подкручивая свой черный ус. – Уж мы-то, чай, никак не попадемся этим парадным шаркунам. Водицы бы вот нам принести, мало ее совсем запасли, а ну как ждать долго придется? Да и сухарики бы ей смочить. Алексей подумал и решительно махнул рукой. – Только чтобы быстро. И ты, Федор, как сержант, за самого главного. Из каждой роты забирай по пять солдат, и единой колонной идете к реке с флягами. Полчаса времени вам на все про все! Два десятка под предводительством старшего унтер-офицера потопали к речке, а перед подполковником стоял уже навытяжку очередной проситель. – Ваше высокоблагородие, у наших пионеров пять зарядов без начинки лежит за плечами, – объяснял непонимающему командиру совершенно очевидное главный оружейник батальона. – Ну, вот и чего они их без толку всю дорогу-то таскали? Ну, вон же господин охфицер, который нас сюды выставлял, сам ведь вам сказал, чтобы больше дыма и огня здесь было. Дескать, надобно государыне императрице угодить. Всего-то пять зарядов, ваше высокоблагородие, а с дымными шашками у нас такая красотища получится! – Нет, Афанасьев, нет, я тебе сказал! – отрезал подполковник. – Я хорошо помню, как ты в Крыму чуть было половину Ахтиарской бухты не взорвал вместе с этими бедными водовозами-турками. На шаг от войны с османами ведь мы тогда были. «Мане-енько пороховой мякотки подложил», – передразнил он Рыжего. – Нет, я сказал! – Ну, ведь хорошо же получилось! – со вздохом отошел грустный унтер-офицер от Егорова. Мимо протопала колонна гренадерского полка. Здоровяки солдаты занимали свое место в глубине редута. – Егоров, Алексей, это не твои там, у реки, с караулом преображенцев лаются? – полковник Левашов, проходя мимо вала с группой своих офицеров, кивнул себе за спину. – Шибко уж больно лаются, как бы там дело и до драки не дошло. – Ах ты ж барбосы! – выругался Лешка. – Вот и сходили по воду. Все-таки нарвались на паркетников. Пошли, Живан, выручать будем наших оболтусов! – кивнул он своему заместителю. – Да зачем, Алексей Петрович, вон они и сами уже подходят, – показал тот на приближающийся к редуту отряд. Два десятка егерей несли наполненные фляги и… трех связанных, с заткнутыми кляпами преображенцев. У одного из них на нарядном и красивом мундире горели золотом капральские галуны. – Ваше высокоблагородие, вода доставлена в расположение батальона, – докладывал Лужин. – По дороге были атакованы пикетом условного противника, требующего от нас сдачи в плен. На наш ответ, что русские не сдаются, они грозились открыть огонь, после чего были нами обезоружены и доставлены к вам. Из пленных никто не пострадал. Мы это… мы аккуратненько с ними. «Лужину палки и разжалование в рядовые с переводом в самый захудалый полк. Меня в лучшем случае в капитаны и на гарнизонную роту в Сибирь», – думал с тоской Егоров. – Афанасьев! Афанасьев, морда ты рыжая! – выкрикнул он резко. – Ну и где тебя вечно носит, когда ты вот здесь мне нужен?! – Дык я же тут, ваше высокоблагородие… – подскочив, начал тот сразу оправдываться. – Не перебивать, когда господа офицеры говорят! – рявкнул в сердцах Егоров. – Сколько у тебя безоболочных зарядов всего в запасе имеется? – Так пять же, господин майор, – ответил тот, пожимая плечами. – Я ведь вам давеча сам об этом докладывал! – А если вдруг хорошо поискать? – с каким-то хищным прищуром спросил его командир. – Ну, так-то, конечно, еще парочку найду, – прикинул тот. – Только вот разрядить их сначала нужно, чтобы никого картечинами не побило. – Учти, Афанасьев, у тебя есть полчаса времени на все, чтобы эти фугасы надежно установить. Видишь, вон уже светать начинает, и поле становится видно. – Подполковник обвел рукой открывающиеся с вала окрестности. – Только смотри у меня, Василий, чтобы никого из наступающих не побило! Лично мы с тобою за это ответим! – Есть за полчаса фугасы установить! – радостно воскликнул тот. – Все будет хорошо, Алексей Петрович, вы только не волнуйтесь! – и, резко развернувшись, унтер побежал к своей команде.