Я беру ее руку. Духота вокруг нас затаила дыханье. Она тащит меня за собой через кусты, придерживая ветки, чтобы они не били меня в лицо. Я достаю ей лишь до локтя. Она необыкновенно высокая. – Вы – вдова? – Это не дерзость, я просто пытаюсь понять, почему она всегда в черном, а остальные нет. – Господь с тобой. Я никогда не была замужем. Я в трауре по отцу, он умер три месяца назад. – А у меня не было отца. – Был, ты просто его не помнишь. – И мама так говорит. Змея снова иронически улыбается. Я поднимаю голову. – А вы знаете, кто мой отец? Я задаю вопрос, как будто мне не очень-то и интересно, и продолжаю тащиться за ней, ведя по земле палочкой. Если она поверит, что мне все равно, она может проболтаться. Но она не говорит ничего. Под ее ногами ломаются стебли – оглушительный звук в звенящей тишине. Жар дрожит, колеблется в странном призрачном свечении. Мы выходим на лужайку и видим, что небо сгустилось в лиловую тьму. В конюшнях бьют копытами лошади, кто-то бежит по двору с охапкой покрывал. Потом налетает ветер, и зазубренная стрела желтого пламени с треском вонзается в огород, безжалостно пронзая ряды клубники и салата. Я крепче сжимаю костлявую руку змеи. Она не ускоряет шага. – Мы все искали тебя, дитя. Одна из кухонных девчонок сказала, что тебя нигде нет. Свет становится фантастическим, пугающим. Дом вырастает перед нами. Я тяну ее за руку. – Бежим. – Нет нужды. Ее расчет точен. Как только мы всходим на террасу, первые огромные капли задевают мое плечо. Я вижу Любимую, уже полностью одетую, в украшениях, она бежит к нам через гостиную, распахивает стеклянные двери, она встречает нас, будто мы вернулись с войны. – Не говори ей ничего. Никогда. Ясно? – шипит змея, наклоняясь. – Обещай. – Это приказ, не просьба. – Хорошо. Дождь обрушивается на террасу. * * * Алиса всегда знает, что происходит в доме. Вначале самолюбие мешает мне признать собственную неосведомленность. Театральный бинокль – жалкая замена лакеям, горничным и кухонным сплетням. Слуги в доме проходят по коридорам, словно призраки, они поразительно вездесущи. Их могут уволить в любой момент, а между тем они – хранители невероятных секретов. Вот что объединяет меня с Алисой Джонс: запретное знание и бессилие. «Но теперь, в долине унижения…» – «Бо-ять-ся», – по слогам читает Алиса. Теперь она легко узнает слова, которые часто встречаются. Но все еще спотыкается на комбинациях букв, которые видит впервые. Иногда она впадает в такой гнев, что срывает зло на книге. У Баньяна на корешке образовалась выбоина. Мы сидим в пустой телеге на скотном дворе. Когда она доходит до Аполлиона, я спрашиваю про змею. – Расскажи про черную шелковую женщину, которая похожа на змею. – Луиза Эрскин. Правда, вылитая змея. Надо сказать кухарке. – Кто она? – Младшая сестра хозяина и подруга хозяйки. Они все выросли вместе. Она иногда проводит здесь по полгода. Она раньше приезжала с отцом. Но он становился странным, бормотал и бесновался. И он был старый и больной, и она за ним смотрела. Потом он умер. – Она сказала, что он умер… – Она ничего. В прошлом году вычесала мне всех вшей. Было ужасно больно. Она поймала меня, когда я пыталась стащить рахат-лукум из гостиной на прошлое Рождество. И избила до синяков. Старайся ее не злить. Но она никому не сказала. Ни Гарольду, ни матери. Я думала, скажет. А она не сказала. Я уже подготовила длинную речь для мамы, на случай если меня выгонят. – Но все воруют. – Да. Но есть определенный предел, который нельзя переходить. И нельзя попадаться. – Сальваторе украл у Франциско вино, чтоб заплатить карточные долги. – И что? – Франциско грозился его убить. Не выгнать. Убить. За личное предательство. Потом Франциско дал ему еще один шанс и заплатил все его долги. Алиса рассмеялась: – Моя мама говорит, что твой генерал – настоящий джентльмен. Так. Ну-ка, давай еще абзац. – Тебе понравится. Это битва. «Не долго шел он в безопасности. На него вдруг напал ярый враг, шедший к нему навстречу через поле. Имя ему – Аполлион. Наружность его была отвратительная. Вместо одежды тело его было покрыто рыбьей чешуей (чем он особенно гордился), крылья его были как у дракона, из живота его выходил дым и огонь, а пасть его была точно львиная». – Прекрасно, – вскричала Алиса. – Рыбьей, это от слова «рыба»? Я видела такое в меню. Ры-ба. Рыба. Научи меня остальному. Почему он называется Аполлион, что это значит? – Не знаю. – Видишь – и ты знаешь не все. – Я и не говорю, что все знаю. Франциско говорит, Аполлион правит Царством Мира Сего. – А я и не хочу другого, хоть мама и поет в церкви про Благословенную Иную Землю. – Она посмотрела в книгу, словно ожидая увидеть там чудовище, и вытянула ноги, так что они высунулись из тени на солнце. * * * Обед начался в четыре. Каждое блюдо ужасно задерживалось. По приказу Франциско мне пришлось съесть целую гору овощей и картошки. Солнце по-прежнему освещало лужайку, но уже было почти шесть, и жар начинал спадать. Дэвид Эрскин отметил не только мое присутствие за столом, но и мою дневную жизнь. У меня кусок застрял в горле. – Франциско, ты знаешь, что этот ребенок готовит восстание на моей кухне? – Вот как? – Он учит судомоек читать. Все рассмеялись. Мое лицо залил предательский румянец. – Разве не так, молодой человек? – весело спросил Дэвид Эрскин. – Да, сэр. – Я беззвучно сглатываю. Меня поймали с поличным. – Что ты с ними читаешь, моя радость? – спросила Любимая, чуть сердито, словно защищаясь. – «Путешествие пилигрима». Все снова рассмеялись. – «Путешествие пилигрима» не научит революции, Дэвид, – заметил Франциско. – А жаль. – Увидишь, в следующий раз это будут «Права человека»[9], и не говори мне, что он еще не знает их наизусть. Теперь все они смеялись над Франциско. Меня отпустили с крючка. Только Луиза все еще смотрела на меня. Она слегка улыбалась. Но ничего не говорила. Дамы поднялись и направились в гостиную пить кофе. Но мне не удалось ускользнуть с ними, укрывшись за шалью матери. Когда мы проходили мимо Дэвида Эрскина, он потянулся и поймал меня за руку. Вблизи его лицо казалось очень красным, из него торчали белые волоски, повсюду пестрели черные точки и дырочки. – Не волнуйся, дорогой. Учи девчонок читать. Я не возражаю. Его дыхание отдавало гнилыми зубами и застарелой пищей. Мне удалось вырваться и удрать на лестницу, в смятении и ярости. * * * Август простирался перед нами – вереница сияющих дней с поздними вечерними грозами. Дэвид Эрскин, в убедительно испачканной рубахе и крестьянских штанах, удалился в поля, чтобы лично руководить жатвой. От арендаторов его отличал лишь свалявшийся парик. Взрослые иногда ходили посмотреть, но их хватало ненадолго, и они тащились домой, жалуясь на изнеможение, солнечный удар, крапивницу, шмелей и боли в животе. Мы с Алисой бок о бок работали в огороде. Кормили кроликов, уток и цыплят. Другие дети, кто старше, кто младше Алисы, никогда не оспаривали ее исключительного права на мое внимание. Однажды вечером из деревни пришла пешком ее мать, чтобы посмотреть на меня. Она кормила очередного вопящего младенца. Мне удалось увернуться от свертка, который она протянула мне со словами: «Алиса третья из девяти, пятеро живы, слава Создателю!» Она была, должно быть, на несколько лет младше моей матери, но выглядела старше, толще и гораздо здоровее. Она ходила в часовню, а не в церковь, но настаивала, чтобы викарий крестил всех ее детей – ради них она и посещала все главные церковные праздники, вопреки советам своего священника. На церковные службы иногда приходили и паписты, которых Дэвид Эрскин легкомысленно принимал у себя под крышей. А ведь такое тесное общение могло запятнать его на всю жизнь. У матери Алисы были твердые взгляды на права женщин. Она считала, что женщинам должно быть позволено проповедовать в церкви. По этим вопросам она часто расходилась со старейшинами своей общины, но они не оставляли свою дорогую заблудшую сестру. Гораздо труднее было понять, почему она не оставляет их. Во время церемонии знакомства мы с Алисой стояли плечом к плечу у конюшен. Кухарка вышла посмотреть. – Значит, это и есть знаменитая девочка-мальчик миссис Балкли, о которой мы столько слышали, – сказала миссис Джонс, окинув меня долгим взглядом. Младенец принялся жалобно хныкать. Она передала его кухарке. – С такой кожей нужно носить шляпу. Ты только посмотри, – обратилась она к кухарке, – одна сплошная веснушка. Алиса, принеси шляпу из маслобойни. Алиса всегда слушалась мать. Она кинулась выполнять распоряжение. Миссис Джонс ущипнула меня за щеку. Мне это не понравилось, но мне понравилась сама миссис Джонс.