— Да хватит тебе сердиться, а? — А тебя вообще никто не спрашивает! — огрызнулся Дуэйн. Барт ретировался, жестом показав, что сдается. — Хорошо, хорошо. — Он мельком взглянул на Мэтти, посылая молчаливый сигнал: «Удачи тебе, дорогуша!», после чего удалился. — Это всего лишь шина, — сказала Мэтти. — От тебя, наверное, искры сыпались по дороге. Как ты думаешь, сколько народу видело, как ты едешь? — Какое это имеет значение? — Здравствуйте! Это же «Бумер». Сидя за рулем такой машины, ты должна держать марку. Люди видят автомобиль и думают, что за рулем тоже кто-то стильный и классный. А ты мчишься со спущенным колесом, это же антиреклама. Из-за тебя обо всех водителях «Бумера» будут думать плохо. И обо мне. — Но это всего лишь шина. — Вот заладила одно и то же! — Но это правда. Дуэйн брезгливо поморщился и выпрямился. — Сдаюсь. Она сглотнула слезы. — Дело ведь не в шине. Верно, Дуэйн? — Что? — Ну, эта стычка. Между нами что-то происходит. Его молчание лишь усугубило ситуацию. Он не смотрел ей в глаза, а обернулся на механика, который направлялся к ним. — Эй! — крикнул механик. — Барт велел поменять шину. — Да, займись, пожалуйста. — Дуэйн замолчал: его внимание привлекла «Тойота», которая только что въехала на стоянку. Из машины вышел мужчина и принялся разглядывать одну из новеньких «БМВ». Пригнулся, чтобы прочитать дилерскую маркировку на лобовом стекле. Дуэйн пригладил волосы, поправил галстук и направился к потенциальному покупателю. — Дуэйн! — окликнула его Мэтти. — У меня клиент. — Но я твоя жена. Он обернулся и пробуравил ее ядовитым взглядом. «Хватит. Прекрати, Мэтти». — Что мне нужно сделать, чтобы привлечь твое внимание? — крикнула она. — Купить в твоем салоне машину? Тебя только этим проймешь? Во всяком случае, другого способа я не вижу. — Ее голос дрогнул. — Не вижу. — Может, лучше оставить эти попытки? По-моему, они бессмысленны. Она посмотрела ему вслед. Видела, как на полпути к покупателю он на мгновение остановился, расправил плечи, нацепил улыбку. Его голос неожиданно стал мягким и дружелюбным, когда он поприветствовал клиента. — Госпожа Первис! Мэм! Она сморгнула слезы и повернулась к механику. — Мне понадобятся ваши ключи, если не возражаете. Я отгоню машину в бокс и поменяю резину. — Он протянул ей свою замасленную руку. Не говоря ни слова, она передала ему связку ключей и обернулась, чтобы еще раз увидеть Дуэйна. Но он даже не взглянул в ее сторону. Как будто Мэтти была невидимкой. Пустым местом. Она не помнила, как доехала домой. Опомнилась лишь за кухонным столом перед стопкой с почтой, в ее руках все еще были ключи. Сверху лежал конверт с банковским счетом, выписанный на имя господина и госпожи Дуэйн Первис. Господин и госпожа. Она вспомнила тот день, когда ее впервые назвали госпожой Первис, и ту радость, которая охватила ее при этом. Госпожа Первис, госпожа Первис. «Госпожа Никто». Ключи упали на пол. Она уронила голову на руки и заплакала. Малыш брыкался у нее в животе, а она все плакала и плакала, пока не заболело горло, пока стопка почты не намокла от слез. «Хочу, чтобы он стал таким, как прежде, когда любил меня». Сквозь собственные всхлипывания она услышала скрип гаражной двери. Слезы разом высохли, в сердце всколыхнулась надежда. «Он дома! Вернулся, чтобы попросить прощения». Мэтти так резко вскочила со стула, что опрокинула его. Вне себя от счастья, она бросилась к двери. И с недоумением уставилась на единственный автомобиль, стоявший в полумраке гаража. Это была ее машина. — Дуэйн! — позвала она. Краем глаза она увидела узкую полоску солнечного света, которая пробивалась из приоткрытой боковой двери. Мэтти направилась к двери и, уже захлопывая ее, услышала за спиной шаги. Ужас сковал ее, и сердце бешено забилось, когда она догадалась, что в гараже есть кто-то еще. Она повернула голову. И в то же мгновение ее встретила темнота. 6 Маура сделала шаг, и яркое полуденное солнце сменилось прохладным полумраком церкви Пресвятой Богородицы. Поначалу она смогла различить лишь тени: смутные очертания скамей и одинокий силуэт прихожанки, сидевшей в первом ряду со склоненной головой. Маура скользнула в проход и опустилась на скамейку. Пока глаза привыкали к темноте, она позволила себе расслабиться, наслаждаясь благословенной тишиной. Прямо над ней находилось витражное окно, в насыщенных тонах изображавшее женщину с пышными локонами; она с вожделением смотрела на дерево, на котором висело кроваво-красное яблоко. Ева в райском саду. Женщина-искусительница, соблазнительница. Разрушительница. Маура ощутила прилив беспокойства и перевела взгляд на другой витраж. Хотя она и воспитывалась в католической семье, в церкви ей всегда было неуютно. Разглядывая изображения святых мучеников, она не могла отделаться от мысли, что, сотканные из плоти и крови, они не могли быть безгрешными. И их жизненный путь наверняка был усеян и пороками, и ошибками, и мелочными желаниями. Она, как никто другой, знала, что совершенство не свойственно природе человека. Она поднялась со скамьи, повернулась к проходу и замерла. Прямо перед ней стоял отец Брофи, и свет, лившийся из витражных окон, окрашивал его лицо разноцветными тенями. Он подошел очень тихо — Маура не слышала его шагов — и вот теперь они стояли друг перед другом, не решаясь нарушить молчание. — Надеюсь, вы еще не уходите, — наконец произнес Даниэл. — Я зашла на минутку, просто чтобы отвлечься, подумать. — В таком случае я рад, что успел застать вас. Поговорим? Она оглянулась на дверь, словно обдумывая возможность улизнуть. Потом вздохнула. — Да. Пожалуй. Женщина, которая сидела в первом ряду, обернувшись, наблюдала за ними. «Интересно, как это выглядит со стороны? — подумала Маура. — Молодой священник. Привлекательная женщина. Шепчутся под взглядами святых». Отец Брофи, казалось, разделял неловкость Мауры. Он бросил взгляд на прихожанку и произнес: — Лучше не здесь. * * * Они вышли в парк Ямайка-Ривервей и побрели по тенистой аллее вдоль реки. В этот теплый день компанию им составляли бегуны, велосипедисты и мамаши с колясками. В таком многолюдном месте священник и встревоженная прихожанка вряд ли могли стать причиной для сплетен. «Так у нас и должно быть, — думала Маура, ныряя под развесистые ветви ивы. — Никаких поводов для скандала, ни намека на грех. То, чего я больше всего хочу от него, он не может мне дать. И все равно я здесь, рядом с ним». Все равно мы вместе. — Я все думал, когда же ты зайдешь, — сказал он. — Я собиралась. Но неделя была очень тяжелая. — Она остановилась и устремила взгляд на реку. Гул городского транспорта заглушал плеск бегущей воды. — Сейчас я все время думаю о смерти. — А раньше не думала? — Думала, но не так. Когда на прошлой неделе я присутствовала на вскрытии… — Ты присутствовала на них много раз. — Да, но я не просто присутствовала, Даниэл. Я сама проводила их. Держала в руках скальпель, резала. Я делаю это почти каждый день и никогда еще не тревожилась по этому поводу. Может, я и огрубела на этой работе и уже не задумываюсь о том, что на самом деле режу человеческую плоть. Но в тот день вскрытие коснулось меня лично. Я смотрела на труп и видела себя на секционном столе. И теперь я не могу взять в руки скальпель, не вспомнив о ней. О том, какой была ее жизнь, что она чувствовала, о чем думала в тот момент, когда… — Маура запнулась и вздохнула. — В общем, тяжело возвращаться к работе. Вот и все. — А это обязательно? Вопрос святого отца, казалось, озадачил ее.