Милославский усмехнулся как-то кривовато, затем сказал: – На самом деле вся эта… информация, которую я вроде как удерживал, выеденного яйца не стоит. – В смысле? – Я все равно не смогу без вас обойтись, так что беспокоиться о том, что когда-то я вас… «кину», или как-то так… не следует. Потому что это невозможно. Я удивленно уставился на него, ожидая продолжения. – Я хотел вас удержать на Ферме именно потому, что мне без вас никак. Вы – самый ценный член команды. – А, ну да, – кивнул я. – Я это заметил, когда катался в Красношахтинск за документами в отдел НКВД. Вы меня тогда всеми силами пытались сберечь. И вторая поездка, водой… как у Христа за пазухой себя ощущал. – Вторая поездка была вполне безопасной, если глупостей не делать, – ответил Милославский. – А вы бы их делать не стали, так что я не беспокоился. А во время рейда за документами я всего еще не знал. Многого не знал. Потом это изменилось. – Почему изменилось? – Мы работаем. Поэтому больше узнаем, – развел он руками. – И что узнали? И как? – Да больше по анкетам, тем, что вы заполняли, – сказал Милославский и выложил знакомые мне листы из папки на стол: – Узнаете? – Ну да. – Девяносто процентов верных ответов на те вопросы, на которые вы смогли ответить. – Достав из той же папки синий граненый карандаш, он поставил галочку возле итоговой цифры. – Десять процентов ошибок заложены были в сами вопросы, для проверки. Проверку вы прошли. – Что это дает? – озадачился я. – Надо еще сделать анализ крови сравнительный – мы вроде как придумали технологию, – задумчиво заговорил Милославский. – Но выходит так, что мы с вами земляки. – Наткнувшись на мой непонимающий взгляд, он объяснил: – Мы из одного слоя действительности. Только мы двое на весь Углегорск и окрестности. – Вы так сентиментальны? – поехидничал я. – Нет, я вообще не сентиментален, – покачал головой Милославский. – Но я имею все основания полагать, что пройти между слоями действительности могут только те, кто имеет отношение к обоим слоям. – Чуть подробней с этого места можно? Я уже понял, к чему он клонит, но хотел убедиться. Пусть до конца говорит. – Вы провалились оттуда сюда, как и я, – взялся объяснять профессор. – Но за вами проход не закрылся, он так и держится. Если все правильно сделать, то туда можно заново войти, я уверен. И вам, я думаю, сделать это проще, чем мне. Это ваш проход, не мой, в нем ваш отпечаток. Насчет себя я уже не могу быть настолько уверенным… но готов рискнуть. А кроме нас двоих больше туда никто не войдет. У меня сердце в желудок провалилось. И где-то там застряло, слабо трепыхаясь. – Никто? – повторил я. – Вообще? И что будет, если кто-то попытается? Милославский посмотрел на меня, потом кивнул понимающе, оглянулся на Настю. – Я думаю… пока только думаю… что канал вообще не сработает. В самом худшем случае он завернет в какую-то неизвестную действительность, может быть, куда хуже этого самого Отстойника. – Он постучал ладонью по столу. – Я бы не хотел ставить такие эксперименты на себе. Я понимаю, что вы планировали, но… – Он помолчал секунду, посмотрел в сторону Насти, болтающей с Тенго, затем продолжил: – Я бы не стал так рисковать на вашем месте. Жить можно и здесь. Даже очень хорошо жить, вы уже имели возможность убедиться. А если хотя бы мы двое сможем ходить туда и обратно свободно, то жизнь можно сделать намного, намного лучше. Я ничего не ответил – лишь вздохнул глубоко, пытаясь бороться с навалившимся на меня разочарованием. Тяжким разочарованием. – Послушайте, вы ведь почти вечную жизнь получаете взамен, – сказал Милославский. – И вы понимаете, что ваше положение на общественной лестнице тоже сильно изменится. Хотя бы потому, что вы жизненно необходимы мне. Мне не справиться одному. А я – один из столпов общества в Углегорске, надо мной всего один человек, если понятно объяснять. – Что за секретный отдел архива личных дел на Ферме? – перевел я разговор на другое. Этого вопроса он явно не ожидал, но не смутился, ответил: – Это дела с совпадениями. «Двойники» мы их называем. У меня до вашего появления «двойника» не было. Поэтому мое дело лежало в открытом разделе. Теперь уже нет. – Почему секретность? – На всякий случай: черт его знает, кто и как решит такими знаниями распорядиться? Люди здесь нервные, еще до каких-нибудь жертвоприношений додумаются. Предположим, все так и есть. Не то чтобы я ему до конца поверил – Милославский не тот человек, кому именно до конца верить хочется, – но вообще в логику всего происходившего его рассказ укладывается. И вот именно в то, что мы с ним из одного «слоя», я поверил. Просто потому, что он заваливал меня этими анкетами. А это значит, что он в них за что-то зацепился. И про «жертвоприношения»… вообще-то без них уже не обошлось. И мне очень интересно узнать, с кем «двойниками» были сестры Скляр. Об этом я и спросил: терять все равно уже нечего. – Серых, – коротко ответил Милославский. – Он ушел с Фермы как раз тогда, когда они провалились в Отстойник. У него уже была теория, а у нас еще нет. Он ушел и начал… гм… «эксперименты». – В месте моего провала… – Думаю, что это сделали именно они, не адаптанты, – кивнул Милославский. – Согласен с вами. – И почему провалился я? – Точно пока сказать не могу, но думаю, что «дыра» из вашего… то есть нашего слоя действительности уже существовала… вы же практически из дома провалились? – Да. – Когда-то там что-то случилось. Какое-то кровавое злодейство, если можно так выразиться. Не знаю когда, может, при государе Иване Васильевиче Грозном, а то и раньше. И из него получилось… ну как воронка, узкая и длинная, – он начал рисовать что-то карандашом на обороте моей анкеты, – вот такая, как вихрь, который метался между слоями действительности, пока не налетел на встречный вихрь, – он нарисовал вторую растянутую спираль, пересекающуюся с первой, – и они замкнулись. В этот смерч попали вы, сработали, вместе с темнотой и заглянувшей туда Тьмой, катализатором. Бац – и вы здесь. – В стороне от места жертвоприношения, – усомнился я. – Да, но аномалии магнитного поля ощущаются по довольно большому участку, абсолютной точности не требовалось. Я же сказал, что воронка. – Он несколько раз с усилием провел карандашом по расходящейся части нарисованного вихря. – Вот по всей этой зоне и возможен разброс. – Стоп, – накрыл я ладонью схему. – А почему Серых не мог войти в этот тоннель? Убитая Скляр была его двойником. – Думаю, что все не так просто. И я пока не знаю, что именно там непросто. Но жертва ему не помогла. Не доделали они что-то, не сумели. Они поехали домой, разочарованные, а в тоннель затащило вас, и он до сих пор с вами связан. Думаю, что смерть этой женщины его просто «заякорила», не дала угаснуть. И ей совсем не надо было быть чьим-нибудь двойником, тут мог быть кто угодно, уже живущий в Отстойнике. – Перехватив мой взгляд, он добавил: – Я понимаю, что это трагедия и это гнусность, но… в чем-то нам с вами повезло. Больше «заякоренных» тоннелей мы не знаем. И он вполне мог бы быть пригодным для кого угодно другого, а получилось, что для нас. – По-нят-но, – сказал я по слогам. – Вы возвращаетесь? – Я подумаю. До завтра. Потому что готов ручаться, что вы сегодня обратно возвращаться не будете, так ведь? – Так, мы здесь же ночуем, – подтвердил мою несложную догадку собеседник. – Вот за завтраком я вам наше решение и скажу, – выдал я. Милославский хмыкнул, поморщился, но в итоге сказал: – Договорились. * * * – Черт, я пьяный, и я объелся, и при этом должен думать. И не просто думать, а над смыслом жизни. – Ну напрягись, – сказала Настя, сидящая у зеркала и расчесывающая волосы. – Ты ему веришь? – Как тебе сказать, – пожал я плечами. – В то, что он рассказал… в смысле, в факты – верю. А в то, что его интерес во мне как в пропавшем и снова найденном брате, как в индийском кино, – нет. У таких людей, как профессор, не бывает прямых мыслей и прямых ответов. Вместо ответа ты получаешь версию, более или менее приближенную к реальности. Приближенную ровно настолько, насколько Милославскому нужно, чтобы от тебя чего-нибудь добиться. Сейчас он добивается того, чтобы я был у него под рукой. – Зачем? – Зачем-то. Может, он меня собирается жертвопринесть в моем же генераторном сарае, чтобы открыть проход для себя любимого. А может, и нет. А может быть, канал может держаться, только если один из нас здесь, а другой там, но мне он этого не говорит. А может, он просто с поваром на Ферме договорился пустить меня на котлеты. Он котлет из меня поест и станет «проходным» в мой личный канал на ту сторону. Не знаю. Тяжело повздыхав от обжорства, я встал с кровати, дотопал до стола и налил себе полный стакан воды из графина. В номере было прохладно, и вода тоже не слишком нагрелась. Залпом выпил в смутной надежде, что упавшая сверху вода как-то утрамбует пищу в брюхе. – Но теории у тебя есть, – усмехнулась Настя. – Теория как дырка в заднице – у каждого своя есть, – повторил я чьи-то слова, не слишком следя за логикой. Остановившись у стула, через спинку которого был переброшен ремень с кобурой, вытащил кольт, убедился, что патрон в патроннике, поставил его вновь на предохранитель и положил на тумбочку у кровати. Пусть под рукой лежит: как-то неправильно все вокруг. – У тебя много теорий, так что сравнение некорректное, – был я пойман на отсутствии этой самой логики. – Может, и так, – не стал я спорить. – Я все равно пойду туда, если переход откроется, – неожиданно сказала Настя. Она даже волосы расчесывать не прекратила, пока это говорила, поэтому я не понял сразу, что было сказано. Только через пару секунд дошло – вроде как дубинкой по голове тюкнуло. Сильно так тюкнуло. – Не понял… ты серьезно? – Мы собирались уходить вместе – вместе и пойдем.