– Но взамен мы эксклюзивное право на результаты получаем? – спросил он. – Пока между собой не определитесь, кто за главного и с кем мы общаемся, – нет, – ответил я, положив ложку в опустевшую тарелку. – Вас двое, а мне потом непонятки мешать будут. – Понятно, – кивнул Болотов. – Это мы решим. И если решим, то… – Скажем так: мы склонны договориться и начать постоянное сотрудничество, – опять увильнул я от прямого ответа. – Но для этого нам нужен четкий расклад от вас: кто с нами общается, кого мы информируем об успехах и неуспехах – в общем, вся организация работы. – Хорошо, – вздохнул Болотов. – Мы с Егором это дело обкашляем, затем к разговору вернемся. Завтра. – Завтра, – кивнул я. – Наташа, солнышко, – повернулся Болотов к дочери, – скажи, пусть горячее подают. А я разолью покуда – можно еще по чуть-чуть, теперь уже не повредит. С этими словами он взялся за бутылку. * * * Обед затянулся часа на четыре: хозяином Болотов действительно оказался гостеприимным. Провалились они с дочерью в Отстойник давно, лет восемь назад, оказавшись в темноте на складе его фирмы, торговавшей спортивной обувью. Здесь тоже не растерялись и, оказавшись одними из первых, сумели занять ступеньку повыше. Обратно Болотов не собирался – ему и тут неплохо было, равно как и его дочери; и продолжительность жизни в десять раз бо́льшая его очень даже привлекала. «Мне бы уже к шестидесяти было, а так как провалился, так и до сих пор себя чувствую», – объяснял он. Но вот возможность иметь путь отступления все же бы ему пригодилась, как он думал. «Тьма ведь напирает малость, да и кто его знает, как оно дальше пойдет?» – запасной аэродром он хотел иметь, что и разумно, в общем-то. У Егора мотивация была вроде бы сходная, но думаю, что он просто не откровенничал. Мне показалось, что он поглупее Болотова, жаднее и злее, так что он еще и на какой-то доход рассчитывает. Ну да и ладно, какая бы ни была, а сотрудничать с ними придется. Жаль, реально жаль, что Углегорск для нас закрыт, – все было бы проще, но мы своего дела не бросим, а защита нам теперь тоже нужна. Десять трупов за одну ночь – есть причина нас в расход списать, как мне кажется. Объелись. Реально объелись, когда в гостиницу вернулись, Сергей нас завез – я уже дышал еле-еле, даже водка в организме растворилась бесследно, не вызвав никакого опьянения. Обожрался даже, это слово куда точнее определяет мое состояние. Кормили у Болотова очень вкусно, давно так не ел, и потчевал он гостей активно, так что когда Федька по прибытии в гостиницу собрался куда-то еще идти куролесить, у нас на такое сил не было. – Я – спать, – сказала Настя. – У меня нервы и обжорство, пусть я стану толстой, но я – спать. А ты? – Да и я, пожалуй, – постучав себя по вздутому брюху, сказал я. Но хочешь насмешить бога – расскажи ему о своих планах. Едва в номер вошел и дубленку на вешалке разместил, в дверь постучали. Я приоткрыл на цепочке, держа правую руку на кобуре с кольтом, и увидел знакомого дежурного. – Вас там люди спрашивают, в ресторане сидят, – сказал он. – Что за люди? Он протянул мне записку, свернутую конвертиком и запечатанную. Открыв ее, я прочитал написанные карандашом слова: «Владимир Васильевич, прошу встретиться со мной как можно быстрее. Все на деле не так, как выглядит, вам не надо меня опасаться. Жду в ресторане. Искренне ваш, проф. В. Милославский». Я кивнул, сказал дежурному: – Приду сейчас. Дверь закрылась. Из ванной выглянула Настя, спросила: – Что там? – Милославский общения жаждет. Сюда приехал, в ресторане сидит. Она кивнула с таким видом, словно именно этого и ожидала, сказала, вновь натягивая свитер: – А пошли поговорим. И проверила, есть ли патрон в стволе ее парабеллума. Ну и я тогда кольт проверил. Милославский сумел удивить. Он был не один. Вместе с ним за столиком сидели Иван, что было еще вполне понятно, и Тенго Абуладзе, что уже ни в какие ворота не лезло. Они сидели, судя по количеству пустых тарелок, достаточно давно. – Присоединитесь к трапезе? – поднялся навстречу Милославский. – Спасибо, мы сыты, – ответил я. – Действительно сыты – мы прямо с другого обеда, так что не подумайте, что мы манерничаем. – А я и не думаю, – сказал профессор, усаживаясь обратно. – Выпьете? – Выпьем, – уверенно сказал я, скосив глаза на Настю, но она вроде бы тоже кивнула. Пожал руку Ивану, Тенго, затем уставился на Милославского, ожидая продолжения разговора. – Я позволю себе предположить, – заговорил Милославский, после того как жестом попросил буфетчицу подать бутылку водки на клюкве – того, что они пили до нашего прихода, – что вы решили, что за ночным нападением на вашу квартиру стою я? – Примерно так, – кивнул я, не видя смысла что-то скрывать. – Сейчас меньше уверен. – И это стало следствием нашего несколько резкого разговора на Ферме? – задал он следующий вопрос. – В какой-то степени, – вновь кивнул я. – Я здесь ни при чем, – сказал Милославский. – Вообще. Просто я ожидал чего-то подобного и пытался в меру своих возможностей вас прикрыть. Почему и требовал, чтобы вы остались на Ферме. Сегодня подобная мысль мне в голову уже приходила, так что впадать в грех неверия я сразу не стал. Может, и так. А может, и нет, так что пусть дальше убеждает, раз я ему настолько нужен. – За вами пришли коррумпированные сотрудники Горбезопасности. Трое. Занин, Дерябин и Василевич. Все трое погибли на лестнице. – Кем коррумпированные? – Организованной преступной группой, которую возглавлял некто Червонцев. – Так и есть, – неожиданно заговорил Тенго. – Там Червонец в первую руку был, точнее, уже не он, а его помощник, Белоярский, слыхал про такого? – Нет. – Его из Горбезопасности выгнали года два назад – вот у Червонца и пригрелся, – сказал Тенго, после чего поблагодарил поставившую на стол бутылку и две дополнительные стопки официантку: – Спасибо, милая. – А ко мне они зачем пришли? – Точно не успели выяснить: Белоярского вы в зоне отчуждения убили, – ответил Тенго, разливая водку. – Думаем, что тебя во всех их бедах обвинили – решили просто посчитаться. – Ну как версия годится, – кивнул я, взяв мгновенно заледеневшую рюмку в пальцы. – Володь, ты мне тоже не веришь, что ли? – немного возмутился Тенго. – Тебе верю, не вопрос. Но люди не только врут, они еще и заблуждаются время от времени. А еще их обманывают. Ладно, давай за доверие, – поднял я свой стопарик и чокнулся им с остальными. «Клюковка» местная была что надо – живой ягоды для нее не пожалели, как раз такую и люблю. – С моими самолетами что? – неожиданно спросила Настя. – С самолетами все в порядке, мы даже дополнительную охрану пока аэродрому выделили, – сказал Милославский, отставляя рюмку. – Возвращайтесь и работайте, у города к вам никаких претензий нет. В Горбезопасности внутреннее расследование вовсю идет, арестовали Маленкова, который в ночь нападения оперативным дежурным был, – сочли, что он помогал Занину и остальным. – Можно ко мне в Захолмье податься, там уже порядок, – добавил Тенго, и я отметил выражение «ко мне в Захолмье». Видать, как я и предполагал, все и вышло: он с дядиными полномочиями туда перебрался. – Ты теперь там? – Да, вроде коменданта что-то. – В голосе приятеля сквозило откровенное довольство жизнью. – И Горбезопасности ко мне хода нет – комендачи и мы всем заправляем. Так что прими совет – переезжай, все спокойней будет. У этих Занина и остальных все же друзья остались, ну его на хрен на них нарываться, как думаешь? Настя, ты ему скажи, – обернулся он к ней. – Мне бы кто сказал, – вздохнула она. – Аэродром в городе, мне летать надо. У тебя аэродром есть? – Нет, у меня нет, – покачал головой Тенго. – Но если честно, я бы на твоем месте не летал пока – опасался бы. – Не получится, я думаю, – сказал я с вполне искренним сожалением. – Я бы с радостью, но… Хорошо было бы в Захолмье укрыться, это почти Углегорск, но… все же «почти». И Насте без аэродрома никак, и у меня пока в Углегорске вопросы остались нерешенные. Будем осторожными, будем оглядываться, если решим все же вернуться. – Володь, возвращайся, – заговорил Иван. – В Углегорск для начала вернись – никто тебя не обманывает, башкой ручаюсь. Я посмотрел на него. Иван действительно обманывать просто не умеет: не тот характер. И обмануть его не так уж и легко, так что, видимо, вернуться и вправду можно. И это было бы здорово, все сильно бы упростилось. Но все равно не понимаю главного – почему я так важен? Зачем я так нужен Милославскому? Такое впечатление, что вокруг меня весь мир вращается, хотя сам я ни единой предпосылки к этому не вижу. На месте нашего профессора я бы просто послал меня куда подальше, со всеми причудами – и дал бы мою работу кому-нибудь другому, послушному и не стреляющему гэбэшников по ночам в подъездах. И именно это мне никак покоя не дает. Если я чего-то не понимаю, мне трудно на это соглашаться. Милославский перехватил мой взгляд, кивнул каким-то своим мыслям, потом сказал, обращаясь в основном к Насте: – Никто не будет возражать, если я Владимира Васильевича на минуту в сторонку отведу? Надо сказать ему нечто, что пока является закрытой информацией, касающейся только его. Никто не возражал. Ну и я не стал. Мы перебрались с Милославским за пустой столик в дальнем углу, что забавно, прихватив с собой туда еще по полной рюмке, которые нам сноровисто наполнил Тенго. – Я вижу, что вы все же довериться мне не можете, – сказал профессор, когда мы уселись. – Трудно доверять тому, кто старается по максимуму держать тебя подальше от информации, – высказал я именно то, что думал о стиле руководства своего собеседника. – Рано или поздно понимаешь, что надо действовать по-своему, иначе на тебя просто наплюют.