И тут краем глаза заметил светофор. Зеленый, желтый, красный. Зеленый, желтый, красный. Может, ему повезло, но он в этом почему-то сомневался. Они его нашли. Трос он привязал к сливному желобу крыши. Влез в обвязку, застегнулся и перекинул через перила балкона здоровую ногу. А потом больную. Высоты он не боялся, но все равно не стал смотреть вниз. Стоя на краю балкона, лицом к окнам пентхауса, он услышал вдалеке стрекот приближающегося вертолета. Стоящий Насмерть в Денвере, конец связи. Он оттолкнулся от балкона и заскользил вниз, раскачиваясь. Один этаж, второй, третий. Канат плавно скользил в его ладонях. Он приземлился на балконе квартиры четырьмя этажами ниже. Левое колено пронзила хорошо знакомая боль, и он скрипнул зубами. Вертолет приближался, хруст лопастей несущего винта, рассекающих воздух, эхом отражался от стен домов и пустых улиц. Китридж вылез из обвязки, вынул из кобуры «глок» и одним выстрелом разбил стекло балконной двери. Воздух внутри был затхлый, будто в домике, простоявшем закрытым всю зиму. Массивная мебель, зеркала в позолоченных рамах, над камином – картина маслом, с изображением коня. Откуда-то несло запахом разложения. Китридж двинулся сквозь безмолвие, даже не глядя по сторонам. У двери остановился и прицепил к планке на АК фонарь. Вышел в коридор и пошел к лестнице. У него в кармане были ключи от «Феррари», припаркованной в подземном гараже, восемнадцатью этажами ниже. Китридж плечом открыл дверь на лестницу и мгновенно крутанул стволом АК, освещая пространство перед собой фонарем. Чисто. Он достал из кармана жилета фальшфейер и зубами открутил пластиковую крышку, прикрывающую запальную головку, а затем чиркнул. Фальшфейер с хлопком загорелся, разбрасывая искры. Китридж выставил руку в пролет лестницы, примерился и отпустил его. Если внизу кто-то есть, он очень скоро это узнает. Он смотрел вслед падающему фальшфейеру, за которым тянулся дымный хвост. Вскоре фальшфейер задел за перила и отскочил в сторону. Китридж досчитал до десяти. Ничего, никакого движения. Он начал спускаться. На то, чтобы дойти до низа, у него ушло еще три фальшфейера. В гараж вела массивная железная дверь с аварийным замком и небольшим окошком из армированного стекла. На полу было полно мусора – банок от газировки, оберток от батончиков, банок из-под готовой еды. В углу валялся скомканный матрас и груда заплесневевшей одежды. Когда-то тут кто-то спал. Прятался, как и он сам. Китридж осмотрел подземный гараж в тот же день, когда пришел сюда. «Феррари» припаркована у юго-западного угла, примерно в шестидесяти метрах от этой двери. Наверное, лучше было бы заранее переставить ее поближе, но у него ушло три дня на то, чтобы найти ключи. Кому могло прийти в голову прятать ключи от машины в шкафчике в ванной? К этому времени Китридж уже окончательно забаррикадировался в пентхаусе. На брелке было три кнопки – замок, сигнализация и, как надеялся Китридж, дистанционный запуск мотора. Ее-то он и нажал. Из глубины гаража донесся отрывистый резкий сигнал, а потом басовито зарокотал мотор «Феррари». Еще одна ошибка. Машина стоит передом к стене. Надо было подумать об этом. Это не только замедлит его, еще он не сможет сразу осмотреться в гараже, включив фары. Сквозь небольшое окошко он мог разглядеть лишь пятно света вдали и тихий, будто кошачье урчание в темноте, звук мотора. Большая часть гаража была погружена во мрак. Зараженные любят висеть на чем-нибудь вниз головой – на потолочных балках, трубах, чем угодно, за что можно ухватиться когтями. Малейших неровностей им достаточно. И нападают они сверху. Настал решающий момент. Кинуть еще один фальшфейер и посмотреть, что будет? Попытаться скрытно пробраться в темноте, от укрытия к укрытию? Или просто распахнуть дверь и рвануть со всех ног? И тут Китридж услышал скрип двери, где-то наверху. Затаил дыхание, прислушиваясь к каждому звуку. Их там двое. Понимая, что, может, и не стоит этого делать, он отошел от двери и задрал голову, глядя вверх. Десятью этажами выше на стенах танцевали два красных огонька. Он распахнул дверь и со всех ног бросился вперед. Пробежал половину пути до «Феррари», когда позади него спрыгнул на пол первый Зараженный. Времени оборачиваться и стрелять не было, и Китридж бежал дальше. Боль в колене жгла, будто огнем, прокалывала, словно вонзившийся в середину кости нож для колки льда. Периферийное зрение и остальные чувства сказали ему о том, что проснулись остальные твари. Гараж ожил. Он распахнул дверь «Феррари», бросил на пассажирское сиденье АК и рюкзак, запрыгнул внутрь и захлопнул дверь. Машина оказалась настолько приземистой, что у него было ощущение, что он сидит прямо на асфальте. Приборная панель с кучей загадочных циферблатов и переключателей светилась, как пульт управления космическим кораблем. Чего-то не хватает. Где же рычаг переключения передач? Глухой гул металла, и в следующее мгновение Китридж увидел перед собой Зараженного, который запрыгнул на капот и припал к нему, низко, будто рептилия. У Китриджа замерло сердце. Мгновение создание холодно смотрело на него, хищник, оценивающий добычу. На нем ничего не было, только часы на запястье, сверкающий, будто кубик льда, «Ролекс». Уоррен? Именно такие часы были у парня на руке, когда он подвел Китриджа к машине. Уоррен, дружище, неужели это ты? Если так, я бы не отказался от совета, как воткнуть скорость у этой штуковины. И тут он нащупал кончиками пальцев две клавиши, слева и справа на нижней стороне руля. Подрулевые лепестки. Об этом тоже надо было заранее подумать. Правый на ускорение, левый – на торможение, как на мотоцикле. А кнопка заднего хода должна быть где-то на панели. Та, что с буквой R, придурок. Вот эта. Он нажал кнопку и вдавил педаль газа. Слишком резко. Раздался визг, запахло горелой резиной, и «Феррари» резко рванула назад, тут же ударившись в бетонный столб. Китриджа вжало в кресло, а потом бросило вперед, и он ударился лбом в толстое лобовое стекло с громким стуком. Мозги зазвенели, словно камертон, перед глазами мелькали серебристые звездочки. Было в них что-то завлекательное, завлекательное и прекрасное, но внутренний голос сказал, что наслаждаться этим хотя бы мгновение – значит умереть. Зараженный, слетев с капота от рывка, уже поднимался на ноги, чтобы снова прыгнуть. Конечно, попытается достать его прямо через лобовое стекло. На груди Зараженного появились две красные точки. Резким, будто птичьим движением, Зараженный перевел взгляд, уже не смотря на Китриджа, и ринулся на солдат, которые вышли из двери, ведущей на лестницу. Китридж резко крутанул руль, нажимая на правую клавишу, и снова нажал на газ. Снова рывок, и Китриджа вжало в кресло. Он услышал позади грохот автоматных очередей. Уже думал, что окончательно потерял управление, как вдруг машина выровнялась и понеслась прямо. Стены гаража расплылись в его глазах. Солдаты дали ему лишь момент времени, Китридж понял это, мельком глянув в зеркало заднего вида и узрев в свете задних габаритов разлетающееся в клочья человеческое тело, будто взорвавшееся. Второго уже нигде не было видно, но, если бы Китриджу предложили угадать, то он сказал бы, что тот уже мертв и разодран в кровавые клочья. И он не стал смотреть назад. Выезд на улицу был двумя этажами выше, в дальнем конце гаража, выстроенного, словно лабиринт, и проехать по прямой возможности не было. Китридж сбросил скорость перед первым поворотом, выкручивая руль. Ревел мотор, визжали покрышки, и тут перед ним с потолка свалились еще двое Зараженных. Один попал под колеса и исчез с влажным хрустом, но второй подпрыгнул вверх над несущейся вперед «Феррари» и оседлал ее, точно барьерист. Китридж ощутил смесь удивления и восхищения. Еще в школе им рассказали, что нельзя просто так муху рукой поймать, поскольку время в мозгу мухи идет с другой скоростью, не как у человека. Секунда для мухи – будто час для человека, час – будто год. Вот так и с Зараженными. Они словно из иного времени. Они уже были повсюду, выскакивая изо всех укрытий. Бросались на машину, как самоубийцы, движимые безумным голодом. Китридж продирался сквозь них, сквозь летящие тела, чудовищные перекошенные лица, ударяющиеся в лобовое стекло за мгновение до того, как улететь прочь. Еще два поворота, и он на свободе, но один повис на крыше. Китридж резко затормозил на повороте, машина завиляла на влажном бетоне, и сила торможения сбросила Зараженного на капот. Женщина. Ради всего святого, на ней свадебное платье. И она встала на четвереньки, уцепившись когтистыми пальцами за выемку под лобовым стеклом. Ее рот, точно медвежий капкан, широко открытый, с окровавленными зубами внутри. Крохотный золотой крестик на горле. Жаль, что твоя свадьба закончилась так, подумал Китридж, доставая пистолет и стреляя сквозь лобовое стекло. Он пролетел последний поворот. Впереди, будто золотой столб, спускался сверху дневной свет. Китридж вылетел на выездной пандус на скорости больше сотни, продолжая разгоняться. Решетчатые ворота были закрыты, но в нынешних обстоятельствах это казалось сущей мелочью. Прицелившись в середину, Китридж вдавил педаль газа и пригнулся. Раздался ужасающий грохот, и две секунды, тянувшиеся, словно целая вечность, «Феррари» летела в воздухе. Ракетой вылетела на залитую солнечным светом улицу и приземлилась на асфальт с жестким ударом, пронзившим тело Китриджа. Из-под машины летели искры. Свобода наконец-то, но теперь у него другая проблема – как остановиться. Если он не остановится, то влетит прямиком в вестибюль банка на противоположной стороне улицы. Колеса громыхнули на разделительной полосе, и Китридж вдавил педаль тормоза, выкручивая руль влево и приготовившись к удару. Но это оказалось лишним. Раздался визг колес, которые снова задымились, и в следующее мгновение Китридж уже летел по дороге в свете утреннего солнца. Да, признаться, Уоррен был прав. Как он там сказал? Ты бы знал, как она едет. Чистая правда. Никогда в жизни Китридж так не ездил. 4 Долгое время, время, которое и не было временем вовсе, человек, которого знали под именем Лоуренс Грей, бывший заключенный мужской ИТК в Бивилле, отсидевший за преступления сексуального характера, поднадзорный Департамента общественной безопасности штата Техас, вольнонаемный сотрудник в Проекте «НОЙ» Отдела Специальных Вооружений, Грей-Источник, Освободивший Ночь, Фамильяр Того, кого Зовут Зиро – был нигде. Был ничем, в никаком месте, уничтоженное существо, не имеющее ни памяти, ни истории, с сознанием, размытым в безбрежном море, лишенном измерений. Огромном темном море голосов, повторяющих его имя. Грей, Грей. Они были там и не были, внутри его и вне его, призывая его. Он же скользил в одиночестве в этом море, наедине с тьмой, в океане вечности, над которым лишь звезды. Не только звезды. И пришел свет – мягкий золотой свет над его лицом. Клинки мрака рассекали его, вращаясь, будто спицы колеса, и вместе со светом явился звук – будто пульс в аорте, будто биение сердца, будто равномерный стук вращающегося колеса. Грей глядел на этот чудесный водоворот света, и в его сознании зародилась мысль о том, что он узрел Бога. Свет был Богом в небесах Его, летающим над водами, касающимся лика мира, словно край колышущейся завесы, благословляющим творение Его. Это понимание сладостно расцвело внутри его. Какое счастье! Какое понимание и прощение! Свет есть Бог, и Бог есть любовь, Грею надо лишь вступить в него, вступить во свет, чтобы вечно чувствовать эту любовь. И сказал голос: Пришло время, Грей. Иди ко мне. Он почувствовал, что возносится, парит. Грей возносился, и небо распростерло свои крылья, принимая его, неся его во свет, почти невыносимый, а потом свет ослепил его и стер его, и раздался крик, его крик. Грей, вознесшийся. Грей, переродившийся. Открой глаза, Грей. Он повиновался. Открыл глаза. Зрение сфокусировалось. Наверху что-то неприятно вертелось. Потолочный вентилятор. Он сморгнул слизь в глазах. Во рту ощущался горький вкус, будто мокрый пепел. Комната, в которой лежал Грей, была безошибочно идентифицирована как дешевый мотель. И по виду, и по ощущениям. Дешевое кусачее одеяло. Дешевая поролоновая подушка, продавленный матрас, бугристый потолок, затхлый воздух, который гоняет по кругу кондиционер. Как он мог оказаться в таком месте – непонятно. В голове было пусто, будто в дырявом ведре, тело – бесформенная масса, будто желатин. Просто повернуть голову казалось чем-то запредельным. Сквозь занавески в комнату проникал липкий желтоватый дневной свет, а вентилятор над головой все вертелся и вертелся, раскачиваясь на крепежном узле и ритмично поскрипывая изношенным подшипником. Ощущение было отвратительное и резкое, будто от нюхательной соли, но Грей не мог отвести взгляд. Что там с этим пульсирующим звуком во сне? Ослепительный свет, возносящий его? Он уже не мог вспомнить. – Хорошо, ты очнулся. На краю соседней кровати сидел человек, опустив взгляд. Невысокий, пухлый, выпирающий из комбинезона, будто колбаса в вязанке. Еще один из вольнонаемных в Проекте «НОЙ». Такие, как Грей, их называли уборщиками. Их работой было убирать дерьмо, сохранять информацию с дисков и часами пялиться в телевизор, постепенно свихиваясь. Все до одного – осужденные за сексуальные преступления, презираемые, всеми забытые, лишенные истории, накачанные гормонами, которые кастрировали их телесно, умственно и духовно, как стерилизуют домашних собачек. – Я подумал, что вентилятор сработает. По правде говоря, даже смотреть на него не могу. Грей попытался ответить, но не смог. Язык будто зажарили в тостере, словно он миллиард сигарет выкурил. В глазах снова поплыло, а чертова голова раскалывалась. Прошло уже много лет с тех пор, как он выпивал больше пары банок пива за раз – с этими лекарствами ты становишься слишком сонным и безразличным ко всему. Но сейчас Грей вспомнил, что такое похмелье. Вот оно как. Точно самое худшее похмелье, какое только может быть в этом мире. – В чем дело, Грей? Кошка язык отъела? Он усмехнулся собственной шутке, понятной ему одному. – Смешно, знаешь. Учитывая обстоятельства. Я бы не отказался сейчас от соуса из кошки. Он повернулся к Грею и выгнул брови. – Не смотри так изумленно. Скоро поймешь, о чем я. Пару дней пройдет, но когда проймет, то проймет не по-детски. Грей вспомнил имя этого человека. Игнасио. Правда, тот Игнасио, которого помнил Грей, был старше и потрепаннее, с морщинистым лбом и порами в коже, в которые машину поставить можно. И щеками, обвисшими, как у бассет-хаунда. Тот Игнасио, что был перед ним сейчас, был кровь с молоком – буквально, с розовыми, налитыми кровью щеками, гладкой, как у младенца, кожей и блестящими, как цирконы, глазами. Даже волосы стали выглядеть как у молодого. Но спутать его с кем-то было невозможно, увидев татуировку – выцветшую тюремную татуировку в виде кобры, в просвете открытого ворота комбинезона. – Где я? – Я с тебя угораю, как всегда. Мы в «Ред Руф». – Где? Игнасио тихо фыркнул. – В долбаном «Ред Руф», Грей. Ты что, думал, они нас в «Ритц» отправят? Они? Что за «они», подумал Грей. Что имел в виду Игнасио, говоря «отправят»? Отправят для чего? И в этот момент Грей увидел в руке Игнасио какой-то предмет. Пистолет? – Игги? А для чего тебе эта штука? Игнасио неторопливо поднял пистолет, вернее, длинноствольный револьвер калибра 45, хмурясь, будто не понимая, что это такое. – Ни для чего на самом деле. Он повернул голову к двери. – Другие ребята тоже здесь были некоторое время. Но теперь их здесь больше нет.