– Не говорите так, – повторяла она снова и снова, извиваясь в его объятиях. – Не говорите так. И тут дыхание будто оставило ее, и она повисла на нем. Они стояли так не одну минуту, неловко обнявшись. Как давно Грей не прикасался к другому человеку? Он и вспомнить не мог. Грей чувствовал ребенка между ними, в ее животе, настойчиво пытающегося привлечь внимание. Ребенок, подумал он. У этой бедной женщины будет ребенок. Наконец Грей разжал руки и сделал шаг назад. Навязчивой женщины, говорящей отрывисто и снисходительно, той, которую он встретил в «Хоум Депо», больше не было. Вместо нее перед ним стояло хрупкое ранимое создание, едва не ребенок. – Могу я тебя кое о чем попросить, Лоуренс? – еле слышно спросила она. Грей кивнул. – Чем ты раньше занимался? У него ушла секунда, чтобы понять, что речь идет о работе. – Убирался, – сказал он, как на исповеди. – Я был уборщиком. Лайла на мгновение задумалась, глядя на грязный пол. – Ну, полагаю, в этом ты меня превзошел, – сказала она и вытерла слезы с глаз. – Если по правде, думаю, что я вообще была никем. В комнате снова воцарилась тишина. Интересно, подумал Грей, что еще она скажет. Никогда в жизни он еще так ужасно не переживал за кого-либо. – Я уже один раз потеряла ребенка, понимаешь, – сказала Лайла. – Девочку. Грей ждал. – В этом не было ничьей вины. Просто так иногда случается. Как странно. Стоя здесь, в тишине, Грей чувствовал, будто он уже знает все это о ней. Если не в конкретных деталях, то в общем. Все будто разом сложилось, будто в одной из тех картин, которые выглядят бессмысленными вблизи, а потом отходишь назад и все видишь. – Что ж, – наконец сказала Лайла и протяжно выдохнула. – Полагаю, лучше мне сказать все сразу. Я так понимаю, что ты предлагаешь уезжать завтра же, с утра пораньше. Если я тебя правильно поняла. – Думаю, так будет лучше всего. Лайла с тоской поглядела по сторонам. – Очень плохо на самом деле. Я хотела закончить детскую. Она снова посмотрела на него. – Только одно условие. Ты не заставляешь меня думать об этом. Грей кивнул. – Мы просто… просто едем на природу. Это понятно? – О’кей. Грей ждал, что она скажет что-то еще, но не дождался. Она оставила эту тему так же быстро, как и затронула. И тут совершенно внезапно ее настроение снова стало хорошим. Ее глаза резко расширились, она едва не смеялась. – О боже мой, что за сцену я устроила! Поверить не могу! Ее руки дернулись, касаясь лица и волос. – Я, должно быть, ужасно выгляжу. Я ужасно выгляжу? – Думаю, ты хорошо выглядишь, – выпалил Грей. – Вот приехали, у меня гость дома, а я слезами заливаюсь. Брэда это всегда с ума сводит. Он всегда говорит, Лайла, ради бога, не надо все время столько эмоций выплескивать. «Снова это имя», – подумал Грей. – А кто такой Брэд? Лайла недоуменно нахмурилась. – Конечно же, мой муж. – Я думал, твой муж Дэвид. – Ну да. В смысле Дэвид. – Но ты сказала… – Я много чего говорю, Лоуренс. К этому тебе придется привыкнуть. Возможно, ты думаешь, что я просто безумная. – Я вовсе так не думаю, – солгал Грей. Она иронически улыбнулась. – Мы оба знаем, что ты говоришь это только из вежливости. Но я это ценю. Она снова огляделась и тяжело вздохнула. – Тяжелый день был, не думаешь? Боюсь, у нас нет подходящей комнаты для гостей, но я тебе на диване постелю. Если не возражаешь, то посуду до утра оставлю и пожелаю тебе доброй ночи. Грей понятия не имел, что и думать. Будто она на мгновение вышла из транса, а потом рухнула обратно. В дверях она обернулась и снова посмотрела на него. – Ева, – сказала она. Грей поглядел на нее. – Моя дочь, которая умерла, – объяснила Лайла. – Ее звали Ева. И она ушла. Грей слышал, как она медленно топает по коридору, а потом по лестнице. Убрал со стола тарелки. Хотелось бы их вымыть, чтобы утром она пришла на прибранную кухню, но тут ничего не поделаешь, просто придется сложить в мойку, к остальным. Взяв со стола свечу, он пошел в гостиную. Но лишь он лег на диван, как понял, что спать он не будет. Мозг пребывал в полной готовности, а еще он до сих пор чувствовал тошноту от супа. Он снова вспомнил то, что произошло на кухне, тот момент, когда он обнял ее. Не обнял по-настоящему на самом деле. Тогда Грей просто хотел, чтобы Лайла не могла дальше колотить его. Но через какое-то время это стало похоже на объятия. Это было хорошо. Больше, чем просто хорошо, на самом деле. В этом ощущении не было ничего сексуального, по крайней мере в том смысле, как Грей это помнил. Прошли многие годы с тех пор, как Грей ловил себя на мыслях, хоть отдаленно напоминающих сексуальные. Антиандрогены об этом позаботились. Ко всему женщина еще и беременная, ради всего святого. Что, если задуматься, было, наверное, самым лучшим во всем этом. Беременные женщины не обнимаются направо и налево без причины. Обнимая Лайлу, Грей ощутил, что вступил в некий круг, и внутри этого круга не двое, а трое – ребенок, который тоже был с ними. Может, Лайла безумна, может, и нет. Уж не ему о таком судить. Но он не считал, что это что-то меняет. Она выбрала его, чтобы он ей помог, и он делал именно это. Грей едва не начал говорить сам с собой, размышляя об этом, и уже почти уснул, когда тишину прорезал звериный визг. Он резко сел на диване, приходя в себя. Звук снаружи. Он быстро подошел к окну. И только тогда вспомнил про револьвер Игги. Так отвлекся, что оставил его в «Хоум Депо». Как он мог так ступить? Он прижался лицом к стеклу. Посреди улицы лежал темный комок, размером с лабрадора. И похоже, не шевелился. Грей подождал, затаив дыхание. По верхушкам деревьев скакал какой-то серый силуэт, который вскоре пропал. Грей понимал, что теперь он всю ночь глаз не сомкнет. Хотя какая разница. Это ощущение будто обдало его холодным душем. Наверху спит Лайла, ей снится мир, которого больше нет, а за стенами дома притаилось чудовищное зло. Зло, частью которого является сам Грей. Перед его глазами снова встала сцена на кухне, Лайла, стоящая у раковины, со слезами отчаяния, льющимися по ее щекам, со сжатыми в гневе кулаками. Я не могу снова потерять ее, я не могу. Он будет сторожить всю ночь, стоя у окна, до утра, а потом, с рассветом, увезет их отсюда к чертям. Лайла Кайл пребывала в раздумьях в темноте. Она слышала визг снаружи. Собака, поняла она. Что-то случилось с собакой. Какой-нибудь безмозглый водитель, мчащийся по улице? Наверняка именно это и произошло. Людям нужно получше следить за своими любимцами. Не думай, сказала она себе. Не думай не думай не думай. И Лайла задумалась. Как это, быть собакой. Наверное, в этом есть некоторые преимущества. Существование, полностью лишенное мыслей, в голове ничего, вот тебя еще раз погладили, вот ты погулял по кварталу, вот у тебя еда в животе. Наверное, Роско (потому что это точно Роско, его она слышала, бедный Роско) даже не понял, что с ним произошло. Может, совсем чуть-чуть, в самом конце. Только что он шел по улице, все обнюхивая, разыскивая, что съесть – Лайла вспомнила, как видела его сегодня утром, когда у него во рту что-то болталось, но тут же выбросила из головы этот неприятный образ – а потом… ну, потом просто не было. Роско отправился в небытие. А теперь этот мужчина. Этот Лоуренс Грей. О котором, вдруг поняла Лайла, она вообще ничего не знает. Он был уборщиком. Убирался. Что он убирал? Наверное, у Дэвида бы истерика случилась, если бы он узнал, что она пустила в дом совершенно незнакомого человека. Она бы с удовольствием поглядела на лицо Дэвида. Лайла предполагала, что вполне могла и ошибиться в этом человеке, этом Лоуренсе Грее, но ей так не казалось. Она всегда хорошо разбиралась в людях. Конечно, Лоуренс говорил некоторые странные вещи – очень тревожные. Насчет выключенного света, пропавших людей, все прочее. (Мертвы, мертвы, все мертвы). Он определенно вывел ее из себя. Но если честно, он прекрасно поработал в детской, а еще, глядя на него, она поняла, что у него сердце не камень. Еще одно любимое выражение ее отца. Что оно может означать? Разве может сердце быть камнем? «Папа, я же медик, – однажды сказала она ему со смехом. – Говорю тебе, сердце не может быть камнем, не может быть не на месте». Как тяжело, оказывается, просто думать по-нормальному. А именно это и необходимо. Смотреть на вещи именно так, а не иначе, что бы ни случилось, не отводить взгляд. Иначе мир обрушится, утопит тебя, как волна, и где ты окажешься? Сам по себе дом – не то, о чем она станет тосковать. Она втайне ненавидела его, с того самого момента, как переступила его порог. Показушный размер, слишком много комнат, желтоватое, как от газового фонаря, освещение. Совсем не такой, в каком она и Брэд жили на Мэрибел-стрит – тесном, но очень родном, заполненном всем, что они любили, – как такое может быть? Было дело в доме или в том, кто в нем живет? А здесь чудовищная помпезность, музей небытия. Конечно, это Дэвид придумал. Дом Давидов. Случайно, не из Библии? В Библии много про дома, дом того, дом этого, дом такого, дом сякого. Лайла вспомнила, как маленькой девочкой лежала клубочком на диване и смотрела «Рождество Чарли Брауна». Она любила Снупи не меньше, чем Кролика Питера. Тот момент, когда Линус, умник, тот, что был взрослым, лишь прикидывающимся ребенком, со своим одеялом рассказал Чарли Брауну, по поводу чего вообще Рождество празднуют. В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего. Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь. Город Давидов, Дом Давидов. Дэвид, Дэвид, Дэвид. Ребенок, подумала Лайла. Ее мысли должны быть только с ребенком. Не с домом, не со звуками снаружи (там чудовища), не с Дэвидом, который не вернулся домой (мертвый Дэвид), ни с чем иным. Все источники четко свидетельствуют о том неоспоримо, что негативные эмоции влияют на плод. Он думает о том, о чем думаешь ты, он чувствует то, что чувствуешь ты, если ты все время боишься, что тогда? Эти тревожные слова, которые Лоуренс говорил на кухне. Он хотел, как лучше, он просто пытался сделать то, что будет, как он думал, лучше для нее и Евы (Евы?), но должно ли все это быть правдой лишь потому, что он это сказал? Это теории. Это его воззрения. Не то чтобы она не была согласна. Вероятно, действительно пора уходить. Вокруг стало ужасающе тихо (бедный Роско). Будь здесь Брэд, он бы сказал ей то же самое. Лайла, пора уходить. Потому что она все время ощущала, что ребенок, которого она носит, – не новый человек в этом мире. С того самого дня, когда она сидела в туалете, зажав меж бедер полоску теста, эта мысль поглощала ее все сильнее. Этот ребенок – не новая Ева, не другая Ева, не замена Еве, она и есть Ева, их маленькая девочка, вернувшаяся домой. Будто мир решил исправить свою ошибку, ужасающую, вселенскую ошибку в виде смерти Евы. Ей хотелось рассказать об этом Брэду. Больше, чем хотелось. Даже просто произнеся его имя, она ощущала тоску, такую сильную, что на глазах выступали слезы. Она же не собиралась замуж за Дэвида! Зачем Лайла вышла замуж за Дэвида – лицемерного, властного, вечного доброхота Дэвида, – когда она уже замужем за Брэдом? Да еще теперь, когда Ева скоро родится и они снова станут семьей? Потому что Лайла все еще любила его, вот что. Это самая грустная и печальная загадка во всем этом. Она никогда не переставала любить Брэда, как и он ее, ни на секунду, даже тогда, когда их любовь превратилась в боль, непереносимую для них обоих, когда их маленькой девочки не стало. Они расстались, чтобы забыть это, будучи не в состоянии сделать это, пока они вместе. Скорбная, но неизбежная разлука, как континенты, в незапамятные времена разделившиеся из одного. Они сопротивлялись до самого конца. Лайла вспомнила тот вечер, перед тем как ушел Брэд. Чемоданы в коридоре дома на Мэрибел-стрит, все улажено с юристами, столько слез пролито, что они уже не понимали толком, по ком плачут. Общее состояние, будто ненастье. Мир непрекращающихся слез. Тогда он пришел к ней в спальню, куда уже давно не приходил, залез под одеяло, и еще на один час они снова стали парой, молча двигаясь в темноте, их тела, которые все еще желали того, что уже не могли вынести их сердца. Они не сказали друг другу ни слова. Наутро Лайла проснулась одна. Но теперь все изменилось. Ева родится! Ева уже почти тут! (Мертвы, мертвы, все мертвы.) Ей надо написать Брэду письмо, вот, она точно это сделает. Конечно, он же должен прийти и увидеть ее, уж такой он человек. На Брэда всегда можно положиться, когда весь мир летит к чертям собачьим. Что, если он придет, а ее здесь нет? Воодушевленная своим решением, Лайла подползла к небольшому столику, не вставая, чтобы ее не было видно в окно. Не сразу нашла в ящике карандаш и пачку листов бумаги для блокнота. Ну, как же это написать? «Я уезжаю. Я точно не знаю куда. Жди меня, мой дорогой. Я люблю тебя. Скоро здесь будет Ева». Коротко и ясно, изящно и по сути дела. Удовлетворенная, она сложила листок втрое, сунула в конверт, написала снаружи «Брэд» и положила на стол, чтобы не забыть про него утром.