— Да нет, она, кажется, парой слов с ним перекинулась… Так, ни о чем… Поздоровалась… — Совсем ни о чем? — Ну, он какую-то ерунду спросил, типа: «Не видела ли ты Васька?» — Действительно, совсем ерунда! — хмыкнул опер. — А она ответила, что самого не видела, но заметила лучик фонарика в направлении от Васьковой бани к его же дому… Значит, он уже помылся и шел домой… — Да, пустяки! Ненужная информация! А может, это сын помылся? — Ну, может, сын! Я-то откуда знаю? — Понятно… Значит, Колька проявлял интерес… — задумался Алексеев. — Тогда все очень даже укладывается в нашу схему. Забирается это он в трактор, поджидает свою жертву и давит ее… — Вот именно! А посадят все равно сына! Хотя вон сколько человек с тем же успехом могло осуществить свои черные замыслы! — расстроенно воскликнула пенсионерка Сухова. — Ну и к чему же мы пришли? — размышлял Петруха. — Давайте повторим все сначала. Первое — ревность отвергнутой дамы. Видеть-то ее никто не видел на месте преступления, но зато в пользу нашего предположения говорит ее крутой характер и могучее телосложение, что, естественно, никакой, даже косвенной, уликой не является, однако характеризует обладательницу этих качеств как человека далеко не робкого десятка, готового с кулаками отстаивать свои права. Так. Но эта версия все же кажется мне наименее убедительной. Далее — председатель сельсовета. Здесь наши действующие лица не сошлись во взглядах, к тому же оба были изрядно нетрезвы. Это плюс. Плюс — нам, минус, естественно, — им обоим. К тому же Олега Михалыча, кажется, слышали как раз в тот вечер — спорили, ссорились они. Это еще один плюс нам и еще один — огромный — минус ему. Так. Возможно, вполне возможно… Ну, священника все же я напрочь отметаю, как невозможное по определению… — А я нет! — сердито заявила Сухова. — Принципиально! — Ну и останемся каждый при своем мнении, — пожал плечами опер, — что это меняет? Ладно, и теперь наш четвертый подозреваемый — Николай. Выглядит все, конечно, наиглупейшим образом, прямо как в мексиканских мыльных операх, но народ наш любит их, вполне может приколоться и претворить в жизнь… Но, опять же, зачем он крутился возле трактора? Василия искал? Вряд ли случайно… — Да! — поддержала его мысль Мария Даниловна. — Не погибни Васек после того — не было бы в этом ничего странного. Колька мог его разыскивать, ну, допустим, желая вернуть что-то ранее одолженное или же с целью, наоборот, попросить что-то… Кто знает? Но нет! Утром, чуть только холодно и ярко засияло на востоке над тяжелыми свинцовыми тучами на жидком голубом небе солнце, а из-за этих туч медленно выплыли хребты снеговых гор-облаков, бегущих низко и быстро, стремительно, точно дым, затуманивая солнце… — Чего-чего? — поморщился Петруха. — Вас опять на лирику потянуло? — Извините… Короче, рано утром уже обнаружили мертвого Васька, в грязи развороченной тракторами деревенской дороги… — Постойте, постойте! — поднял руку Алексеев. — Погодите. Мы же еще само место преступления внимательно не осмотрели… Вашим пытливым глазом, конечно… Ну, описывайте! — Что описывать? — замерла Мария Даниловна, не слишком пристально в свое время изучившая место преступления и теперь напряженно вспоминающая. — Ну как там все вокруг трактора выглядело? — раздраженно спросил опер. — А то что это — вы только про людей запоминаете? Маловато для расследования. Даже дилетантского. Подумайте! Возьмите хоть Шерлока Холмса! С чего он начинал любое расследование? Сразу же, на четвереньках, прочесывал всю местность, рассматривая следы, собирая разные там всякие окурки, кусочки ниточек и тому подобное… — Ну, на четвереньках! — возмутилась Сухова. — Я, знаете ли, не так много запасной одежды в поездку взяла! А вот интересно, в рекламах как-то не слыхала… Борщ, знаю, «Ариэль» отстирывает… А вот коровий навоз? Бараний? Овечий? Не знаете? Я вот тоже. Поэтому насчет четверенек — это уж увольте. И насчет окурков — также. С утра там вся деревня топталась, а уж вредят здоровью там буквально все! Никто легкие не бережет — да и зачем? Воздух и так кристально чист… В отличие от земли, покрытой… Да чем только не покрытой! — Ясно, — погрустнел Петруха. — Какие же тогда можно сделать выводы? — с трепетом спросила Мария Даниловна. — Выводы, выводы… — почесал голову опер. — Спросите что-нибудь полегче! Ну ладно, попытайтесь хотя бы вспомнить, какая там дорога. — В каком смысле какая? — Грунтовая? — А что называется грунтовой? — Как это? Вы не знаете? — Нет, ну, наверное, видела сто раз, но не представляю, какое название каждой из дорог полагается… Какие они хоть бывают? — Ну разные. Не так уж и много: асфальт, к примеру… — Нет, понятно, не асфальт… — Бетон? — Конечно, нет… — Щебенка? Это, — пояснил Алексеев, заметив на лице собеседницы как искреннее желание помочь, так и выражение полнейшего недоумения, — когда все засыпано мелкими камешками… Тележку, например, неудобно катить — все время о камни тормозится… — Нет, не щебенка… Просто плотная грязь… — Вот и выходит, что грунтовая! Широкая? — Ну… так… — Машины по ней ездят? — Не видела! Там ни у кого машин нет! Вот трактора — да, ездят постоянно, все разворочено… Хотя теперь припоминаю: там, уже где-то возле церкви, действительно асфальт — планировали некогда соединить деревни хорошей дорогой с сельсоветом, да не успели до перестройки, так все и брошено… А один участок там вообще потешный! Представляете, рабочие все подготовили к укладке асфальта, утрамбовали, разровняли — и в связи с окончанием рабочего дня прекратили свою деятельность… А поздно вечером кто-то из деревенских, весело проведя время, отправился домой на тракторе, плуг у которого был почему-то опущен… Ну забыл мужик, не обратил внимания! До того ли ему было — старался в дерево не впилиться… И перепахал километра два подготовленной дороги! — О времена, о нравы! — покачал головой Алексеев. — Ну да! Так с тех пор на дороги там и махнули рукой… — Да бросьте вы! А с каких пор по всей России на дороги рукой махнули? Кроме трассы Москва — Питер, нигде больше и ездить нельзя… — Да… Бесхозяйственность, — поддакивала Сухова. — Претензии к советской власти! — Итак, — поморщился Алексеев. — Старая, разбитая тракторами грунтовая дорога в Галкине… — Угу, — согласилась Мария Даниловна. — Колеи глубокие? — Колеи… колеи… — наморщила она лоб. — Да, верно! Особенно, кажется, правая! — Так-так-так… — размышлял Петруха. — А тело валялось… Где? — Сейчас… — Сухова закрыла глаза, воссоздавая в памяти место происшествия с максимальной точностью. — Так! На левой колее, точно! — Да? Это интересно… — протянул опер. — Интересно? — встрепенулась пожилая женщина. — Вам что, уже ясна картина преступления? — Абсолютно не ясна! — воскликнул Алексеев. — Давайте вспоминать дальше. Трактор все-таки какой? Колесный, гусеничный? — Гусеничный. — Хм. А вот скажите, там случайно рядом с левой колеей камешек не валялся? — Ну, если вы это называете камешком… — Продолжайте, продолжайте! — загорелись глаза у Петрухи, что, впрочем, за темными стеклами очков осталось незаметным. — По мне, так это целый валун! — Да? Как на картине «Витязь на распутье»? Налево пойдешь… — Ну, не прямо такой… Ну, где-то с чемодан, думаю… — Хорошо. Очень хорошо. А не заметили ли вы там ломика? — Представьте себе, заметила! — Что, лежал лом? — Да, лежал! Только недолго — сперли сразу… А что тут такого? — недоумевала Мария Даниловна. — Да так, ничего… — неожиданно засмеялся опер. — Н-да-с… А в колее выемки не было? — Была, — подумав, сообщила та. — То есть камень, похоже, был вынут из колеи? — Похоже… А что? — Милейшая! Да будет вам известно, что гусеница трактора, наехав на большой камень, будет прокручиваться, не имея возможности сцепляться с землей и двигать вперед то, что, по замыслу конструкторов, она призвана двигать, то есть трактор… — Вы уверены? — Уверен? Ха! Это же… ну как колесо на льду — скользит, прокручивается… В данной ситуации трактор должен был бы завертеться на одном месте, но, по всей видимости, правая колея была настолько глубока, что не позволила ему совершать головокружительные повороты на одном месте… — Ну ладно, мне надоело! При чем здесь все это? — Да при том, уважаемая, что в этом-то все и дело!