Петруха не успел остановить словоохотливую собеседницу; она, закурив, продолжала щебетать: — Почти каждую ночь мне снится что-то связанное с метро… Обычно я куда-то в нем еду, затем оказывается, что не могу найти выхода, иду по длиннющим туннелям, читаю противоречащие один другому указатели, иду, выхода все нет… Тогда я возвращаюсь на платформу, сажусь в поезд, а он ездит по кругу, типа как в Москве по кольцевой, только между двумя станциями — туда и обратно, а на улицу уже не выбраться… Действуют все время разные люди, или еду я все время с разными целями, но в конечном итоге оказываюсь в этой безнадежной подземной западне… Сегодня вот вновь проснулась в холодном поту: как обычно, села — уже в конце сна — в вагон, машинист объявляет: «Следующая станция — „Рыба“!» Почему — «Рыба»? Не знаю… Во сне меня это совершенно, представьте, не удивило, я даже стала прикидывать, что «Рыба» где-то неподалеку от «Обухова» и как, мол, я оттуда смогу верхним транспортом домой добраться… А из метро не выйти… И все сначала… Как бы вы это растолковали? — с надеждой воззрилась она на опера. — Хм… Занятно, — задумался он. — Вообще-то святые отцы учат не принимать всерьез сны, поскольку это есть искушения бесовские, специально посылаемые, чтобы человек искал в них какой-то особый смысл, гадал будущее, не задумываясь о промысле Божьем… — Н-да? — недоверчиво переспросила Мария Даниловна. — Ну не знаю. Я вообще-то в сны верю… Один раз мне приснилось, что зубы болят, причем не только у меня — у всех вокруг, все какие-то страшные, беззубые ходили… Проснулась, завтракаю — и что вы думаете? Вылетает пломба! Ну как? — Да ничего особенного, по-моему, — возразил Алексеев. — Ночью ваши зубы уже готовы были расстаться с пломбой, болезненный процесс начался — еще пока незаметно для вас, отражаясь лишь в подсознании, которое и продиктовало сей сон вашему разуму. Это и есть объяснение большинства «таинственных» совпадений. — Какой же вы… материалист! — разочарованно протянула Мария Даниловна. — Нет, вы меня не убедили. Я все собираюсь в «Доброе утро» позвонить, знаете — там есть рубрика «Сновости», ученые сны толкуют… Только уж больно они меня раздражают! — Смотрел я эту рубрику, — с улыбкой заявил Петруха. — Я и сам могу сказать вам, как они бы вам объяснили. Мол, в вашей жизни… — он принял глубокомысленный вид, — существует нечто, представляющее скрытую угрозу… Вы о ней сами пока не догадываетесь, но сны — это предупреждение, предложение внимательно проанализировать ваши обстоятельства и устранить угрожающую ситуацию. Метро же в данном случае может означать, что угроза откуда-то из-под земли, или еще что-то, нужно хорошенько подумать, не обязательно, что вам следует прекратить пользоваться этим видом транспорта, скорее всего это именно аллегория… — Да… — удивленно смотрела на него хозяйка. — Здорово это вы сообразили! Только что бы это могло значить? — Ну не знаю… Может, у вас соседи снизу шумят? — предположил опер. — Подумаю, подумаю… Спасибо вам огромное! — обрадовалась пожилая женщина. — Зря только деньги на этот мусор, — она кивнула в сторону книги, — выбросила! В следующий раз только с вами буду консультироваться! — Нет уж, увольте! — засмеялся опер. — Это же чушь собачья! Подобные книжонки и сами по себе ерунда, а в вашем случае — особенно бесполезны… Это же репринт! С дореволюционного издания! Тогда метро не было! Оно разве что в страшном сне могло присниться! Так что спите себе спокойно, дорогая Мария Даниловна, и не берите в голову! Лучше не курите перед сном или спите с открытой форточкой… — Поспишь, как же… Эти глухие идиоты во дворе всю ночь горланят или ящик врубят так, что в коридоре даже слышно… Меня шум с улицы ужасно раздражает… — Вот видите, — пожал плечами опер. — Может, это и есть корень всех ваших проблем? — Если бы… — печально вздохнула пожилая женщина. — Час от часу не легче! — Что такое? — поинтересовался Алексеев. — Я к телефону подходила, помните? С ума сойти! Приезжает родственница, гостить будет… Слава Богу, только пару дней… — Ну что ж в этом такого страшного? Подвиг гостеприимства весьма не прост, но при том душеполезен… — А ну вас! Вам бы… Я ее почти не помню, не виделись четверть века, поди… Куда хоть с приезжими ходят? — Ну… В Эрмитаж, — задумался Алексеев. — В Мариинский театр, если билеты достанете… В Петродворец… Если погода позволит… Завтра вроде дожди обещали? Не слышали? — Не знаю… Завтра мне на вокзал… Ух… Назвался груздем — полезай в кузов… — В смысле — вам еще налить? — широко улыбнувшись, предложил Алексеев. — Давайте! Гулять так гулять… За вас! — резко подняла она рюмку, чуть пролив на скатерть. — Ну… — отчего-то засмущался Петруха. — Нет-нет! Не возражайте! — энергично произнесла женщина. — Я безумно рада, что судьба свела меня с вами! Милиционер, то есть защитник наших интересов! Умный, эрудированный собеседник! Спортсмен! Вы ведь спортсмен? Нет? Ну все равно! И наконец, просто красавец! Ваше здоровье! — Ну, красавец-то тут при чем? — покраснел опер. — Подумать только, такой молодой, такой образованный… — продолжала петь дифирамбы Мария Даниловна. — И к тому же лицо духовное… — Хотите сказать, что у меня одухотворенное лицо? — засмеялся Алексеев. — Лица духовные — это священники… — Ну, одна малина! — отмахнулась повеселевшая хозяйка. — Я вот, кстати, вас тут вспоминала, в церковь зашла… Вы, наверное, должны знать… Мне соседка сказала, только имени никак не могла вспомнить… Есть такой святой, который от зубной боли помогает? Говорят, нужно ему свечку поставить и все пройдет… — Вы имеете в виду, вероятно, святого священномученика Антипу, епископа Пергамского, — улыбнулся Петруха. — Ему, верно, приписывают исцеление от различных болезней, в том числе и зубных… Только не думаю, что все так прямолинейно: поставил свечку — взятку, что ли, дал, — и прошло… С верой надо подходить… А у вас скорее суеверие… — Ну, я в этом не разбираюсь… Зашла я в церковь, — охотно продолжала Мария Даниловна, вновь наполнив рюмку, — хотела у кого-нибудь спросить, посоветоваться, но была служба, все при деле… Стояла, ждала, слушала… Ну вот скажите, что у вас там поют? Смех один, да и только! — Что? — удивился Алексеев. — Вам смешно на службе было? — Конечно. Я внимательно слушала. Вот что это, а? Ответьте: «Очи мои выну ко Господу». Зачем? Это раз. И еще, почище: «Я крокодила пред тобою!» Нет, я все понимаю, но стоит ли до такой степени унижать себя? Ну что вы смеетесь? А, сами даже не замечали, признавайтесь! — Да ну вас, в самом деле, — смеясь, произнес Петруха. — Все просто объясняется. На церковнославянский язык «всегда» переводится как «выну». Теперь яснее стало? А насчет крокодила… Может, бегемота? Вы не ошиблись? — Нет, я точно расслышала… — Шучу. «Яко кадило пред Тобою» — вот точное звучание. Так что сей экзотический представитель фауны здесь тоже ни при чем… Что такое кадило, думаю, объяснять не надо? Мария Даниловна насупилась и опорожнила бутылку, вылив к себе в рюмку последние капли. На тарелку с колбасой и сыром, жужжа, села муха. Машинально отогнав ее, Алексеев встал и собрался уходить: — Ну хорошо. Славно скоротали вечерок, отметили… Мало ли, не скоро теперь увидимся… Давайте договоримся: каждый год восьмого сентября встречаться и отмечать, вспоминать былое… — Думаете, целый год не встретимся? — ужаснулась пожилая женщина. — Вас что, в другое отделение переводят? — Да нет, это я так… На всякий случай, — пожал плечами Петруха. — А третий наш участник, Петр Эрикович, где? — Там же, в деревне — ну, той, что неподалеку от не к ночи будь помянутого острова… Он всегда в это время там отдыхает… Клюква пошла, рыбку ловит… Я захожу иногда, цветы поливаю… Он мне ключи оставил… — «Станция „Рыба“!» — засмеялся опер. — И клюква развесистая… До свидания! — он повернулся к выходу. — Стойте, стойте! Еще тортик остался, возьмите, а? — окликнула его Мария Даниловна. — Ну вы даете! — присвистнул Алексеев. — Что ж я, по-вашему, как в анекдоте: пришел с тортиком, ушел с тортиком… Обижаете! — Так я же все равно не могу съесть! — Ну, там срок годности два месяца. Будет повод все-таки зубы вылечить. Или соседей угостите… Шучу, — поспешно добавил он, увидев гримасу недовольства на лице собеседницы. — Да хотя бы эту вашу родственницу кормите… Счастливо оставаться! Закрылась дверь; хозяйка принялась готовиться ко сну. Было поздно… Поезд опаздывал. Самое обидное в этом было то, что Мария Даниловна разумеется, даже не догадывавшаяся, что ей предстоит затянувшееся ожидание, с трудом поднялась раньше обычного и поспешно принялась наводить порядок в комнате, желая произвести приятное впечатление на гостью… Но все валилось у нее из рук — не то от последствий вчерашнего вечера, не то от волнения перед неизбежной встречей… Убирая со стола грязную посуду, она зацепила рукой коробку с остатками вафельного торта, и тот, упав, покрыл пол мелкими хрустящими кусочками… Устранив неожиданное загрязнение, Мария Даниловна резко подняла голову и больно ударилась о край стола, отчего ее любимая чашка повторила судьбу торта… Справившись наконец с уборкой, она удовлетворенно отметила, что успевает еще сбегать в магазин за покупками, но ей не удалось тотчас же выскочить на улицу, поскольку пришлось чистить туфли, неизвестно почему не почищенные вовремя, а к длинному элегантному плащу, который женщина собралась надеть в этот пасмурный день, грязная обувь совершенно не подходила… Стремительно совершив набег в ближайший магазин, Мария Даниловна, не раздеваясь, бросила продукты прямо на стол и поспешила на вокзал, с ужасом воображая сцену, которую устроит ей встреченная с опозданием родственница… …Меряя шагами пространство вокзала, Мария Даниловна почувствовала прилив голода и пожалела о том, что не успела, и, как оказалось, совершенно напрасно, позавтракать. Она сунула руку в карман плаща, пошарила по другим карманам — кошелька нигде не было. Женщина сообразила, что он, видимо, остался в сумочке, а та в свою очередь составляла компанию продуктам, купленным с утра. В очередной раз прокляв охваченную жаждой путешествий родственницу, Мария Даниловна бросила голодный взгляд на ларек, полный еды, даже самую дешевую из которой она не могла сейчас приобрести… Сглотнув слюну, она опустила глаза подальше от искушения, а именно вниз, и тут же на нее нахлынула радость. Совершив нелепый на первый взгляд скачок, она ловко поставила ногу на оброненную кем-то пятитысячную купюру, затем с достоинством наклонилась, будто перешнуровывая модный высокий ботинок, и аккуратно извлекла из-под подошвы деньги. «Давно это мне так не везло! — удивилась она. — Та-ак… Полакомимся… шоколадкой или печеньем? Вот это — просто обожаю, бисквит с прослойкой… Черт! Зубы! Что, если заболят, от сладкого-то… Нечего запускать было, сиди теперь голодной!» Она с грустью попрощалась с изобилием товаров и вновь побрела по вокзалу. Наткнувшись на лоток с фруктами, она обрадовалась и, получив сдачу, с аппетитом впилась зубами в нежную мякоть банана, засунув еще пару в глубокий карман. До предполагаемого прибытия поезда все еще оставалось много времени. В который раз скользнув глазами по вывеске, извещающей о проходящей тут же выставке рептилий, пожилая женщина сосчитала оставшиеся деньги и от нечего делать направилась туда. Посетителей было крайне мало, и Мария Даниловна могла свободно любоваться отвратительными в большинстве своем тварями, а также насекомыми, почему-то тоже ютившимися под одной крышей с ними. Первое, что она заметила и что поразило ее до глубины души, была маленькая коробочка из оргстекла, в которой лежали колоссальных, в сравнении с привычными, размеров тараканы. Любопытная пожилая женщина тихонько постучала пальцами по стенке — насекомые зашуршали и принялись копошиться… Ее передернуло, но, прочитав аннотацию, извещавшую о том, что в условиях свойственного Петербургу прохладного климата этот вид не приживется, она удовлетворила свою жажду знаний и перешла к следующим живым экспонатам выставки. Равнодушно пройдя мимо красивых, но все же засушенных бабочек и хмыкнув при виде самых обыкновенных тараканов с воли, просто прибежавших погреться возле теплых аквариумов и террариумов, Мария Даниловна кружила по помещению, бегло читая названия заточенных здесь представителей фауны. «С ума сойти, — качала головой она. — Рядом с домом, в двух, можно сказать, шагах от дома, точно такая же выставка! Сколько раз мимо ходила… При нормальном стечении обстоятельств меня на такое смотреть и калачом не заманишь…» Вспомнив о вкусном, она достала спрятанный про запас банан и чуть было не начала его чистить, но тут взгляд ее упал на обглоданную довольно приличных размеров кость, неизвестно кому принадлежавшую ранее, но теперь ее хозяйкой определенно была среднеазиатская гюрза, невзрачная на вид и, видимо, сытая. Потеряв аппетит, Мария Даниловна взглянула на часы и, обругав мысленно всех, начиная с министра путей сообщения и заканчивая советской властью вообще, снова принялась разглядывать экспозицию. «Двупятнистые… узорчатые полозы… Серый варан… спит, счастливчик… Пятнистый… э-у-бле-фар! Ему бы в „Блеф-клубе“ играть! Вместе со своим однокамерником — длинноногим сциником… то есть сцинком… А, какая разница! Кто из них кто?» Мария Даниловна пристально вгляделась внутрь террариума, но различить из множества зарывшихся в песок ящериц, кто из них эублефар, а кто сцинк, так и не смогла. Кавказская жаба ее совершенно не заинтересовала, зато парагвайская анаконда, напротив, производила впечатление. «Черепаха болотная… Уж колхидский… Песчаная эфа… очень ядовитая… раз, два, целых три! А это почему закрыто бумагой? Унесли на реставрацию, что ли?» Она прочитала подпись: «Кобра среднеазиатская» — и тут же узнала, что вряд ли ей посчастливится взглянуть на нее, если она снова не найдет пяти тысяч, — как оказалось, змея агрессивна и легко травмируется от бросков на стекло, что, видимо, она предпринимает в отместку докучливым экскурсантам, а меньше чем за указанную сумму расстраивать это пресмыкающееся было нерентабельно… Следующий экспонат, называвшийся «нильским триониксом», являлся гастрономической ценностью на своей исторической родине и внешне напоминал огромную черепаху, что не соблазнило голодную женщину, не любительницу подобных деликатесов. В соседнем террариуме скучало существо, издали опознанное Марией Даниловной. «Ну, вот это — крокодил, ни с чем не спутаешь!» — подумала она и даже чуть-чуть обиделась прозванию, которое он официально носил. «Тупорылый крокодил! Сами вы тупорылые! Нормальное рыло… в смысле для крокодила… ну, может, только капельку…» Он был явно немолод и спокойно смотрел своими черными глазами прямо на посетительницу, казалось совершенно не видя ее. Даже змеи изредка делали хоть какие-то движения, он же лежал в воде совершенно не шевелясь. Его грубая костяная кожа, похоже, перенесла много испытаний — она была старой и загрубевшей. Торчавшие из закрытой пасти белые зубы были уже частично обломаны. — Чем же вы его кормите? — полюбопытствовала пожилая женщина, заметив смотрителя. — Добровольцами! — ухмыльнулся тот. — Не жалко зверюшек? — на всякий случай перевела тему Мария Даниловна. — Держите их тут, в неволе… Вон этот крокодил, несчастный, скучает… — «Молодой крокодил ищет себе друга…» — рассмеялся смотритель. — Может, объявление в «Рекламе-Шанс» тиснуть? Кстати, он и немолодой — этот вид вообще недолгожители, ему больше двадцати лет, и по их меркам — он старик… Они к тому же и коротышки — максимально дорастают до метра восьмидесяти, просто карлик! — Типичный, — согласилась Мария Даниловна. — Тупорылые вообще никого не интересуют, — продолжал смотритель. — Обычно изучают крокодилов, живущих в Штатах, а это — почти не изученный вид… — А почему вы его так назвали? «Тупорылый»… Неизящно… — Я лично никак его не называл. А видели бы вы других! Я уж не говорю о панцирном, у того одна морда — восемь метров, и вся узкая! А гавиал… — А почему у вас эти, аллигаторы, не представлены? — спросила посетительница. — Аллигаторы у нас вообще не представлены, — снисходительно разъяснил смотритель. — Это исключительно американский вид. А этот браток — обитатель Африки… Их, кстати, все меньше и меньше становится… Вряд ли на родине он бы дожил до столь преклонного возраста… Вы знаете, чем они ценны? — Конечно! — уверенно заявила Мария Даниловна. — Кошелечки, сумочки, туфельки… — Она мечтательно вздохнула. — Кстати, у вас там, я видела, продаются всякие браслетики из змей… А нет ли таких же, только с перламутровыми пуговицами? Или из крокодиловой кожи, но дешевого? — Нет, у нас такого нет… А вот его родственников истребляют не только или даже не столько ради кожи, сколько ради мускусных желез… А из них изготовляют помаду и духи!