— Если бы я могла родить, то уже это сделала! — не выдержала, начав нервно лупить ладонями по его рукам. — А напомни-ка, на кой хер ты опять туда лезешь? — уточнил ненавязчиво. — Проверить теорию, — ответила важно и полезла через чердачное окно на крышу. — Держи верёвку натянутой… — Без сопливых! — воскликнул нервно, а я начала осторожно перемещаться по крыше. И не менее осторожно сползать по черепице вниз, туда, где была статуя. Где любила сидеть ворона. Где она свила своё гнездо. Сделала снимок на мобильный, стараясь не смотреть вниз, и крикнула сдавленно: — Тяни! Одна бы не справилась, но, к счастью, я теперь не одна. Потный больше от внутреннего напряжения, чем от ощутимой физической нагрузки Воронов встретил меня хмурым взглядом. — Я знаю, зачем сынок Соломатина полез на крышу, — осчастливила его своей лучезарной улыбкой и продемонстрировала фотографию гнезда. — Вот куркуль! — возмутился и восхитился Воронов, разглядывая снимок. — Откуда она всё это натаскала?.. Золотые цепочки с подвесками и крестами были плотно вплетены в гнездо. Мелькали и кольца, и монеты, оно буквально сияло изнутри. Но мне была интересна лишь одна вещичка — позолоченная медаль за трезвость, которую Соломатин, по словам Суслиной, не выпускал из рук. — Парня убила птица, — пожала плечами, разгадав последнюю загадку. — А ты всё-таки нашла свой клад, — хмыкнул Миша. Заглядываю в его зелёные глаза со всей нерастраченной нежностью, что копилась во мне годами, говорю со слабой улыбкой: — И смотрю на него прямо сейчас. Эпилог. Миша. Три месяца спустя Когда-нибудь какой-нибудь жирный ублюдок сядет на мои розовые очки, неосторожно оставленные на соседнем сиденье скоростного поезда под названием «Абсолютное счастье». Когда-нибудь, но не сейчас. Смотрю на Машку, на то, как она снуёт у плиты в одной моей футболке на голое тело, стараясь как можно быстрее накормить двух самых прожорливых двухлеток, мерзенько гундящих и путающихся под ногами, и ощущаю такой внутренний подъём, как будто взял первое место в триатлоне. Толпа ликует, свистит, аплодирует, тренер с силой хлопает по спине, сдерживая скупую мужскую, сжимает мне плечо, впиваясь костлявыми пальцами, не выдерживает и шумно целует в губы, зажав моё лицо руками, прямо под объективами телекамер. Чувствую тяжесть золотой медали на своей шее, под широкой лентой, слышу хлопок открытой бутылки шампанского, ощущаю во рту его привкус. Я пьян. Влюблён до чёртиков, до трясучки, до покалывания в кончиках пальцев, которым вечно не хватает крови, она вся совершенно в другом месте. — Александр! — слышу её строгий голос, режущий поток сознания. Как она их различает? Один беглый взгляд и мелкий вредитель идентифицирован. С первого дня, с полпинка. Я, по первости, отличал только по одежде. — Манюх… — зову тихо. — М? — оборачивается через плечо, уставившись на меня своими льдинками. Твою ж налево, какие у неё глаза красивые! Словно чистейшее горное озеро, в которое я ныряю изо дня в день, погружаясь всё глубже. Никогда бы не подумал, что буду мечтать оказаться на самом дне. — Волнуешься? — улыбаюсь, голос до того приторный, что могу лишь подивиться, как у неё за эти месяцы задница не слиплась. — Ясен пень! — восклицает возмущённо. — Минута промедления и эти троглодиты начнут грызть меня! Язвит… кайф… — Я пошутила! — взвизгивает, дёргая ногой. — Не пристраивайся! Сеня! Даже не думай, понял? Ещё раз меня укусишь, я… — выдыхает и говорит обречённо: — Да кого я обманываю, я ни черта не сделаю… — Я помогу! — говорю решительно и встаю с видом супергероя. — Я знаю, что нужно делать. Доверься мне. Маша оборачивается, окидывает меня взглядом, поджимает губы, пытаясь не улыбнуться, но быстро справляется с собой и спрашивает серьёзно и озабоченно: — Думаешь, пора? Это крайняя мера… — Уверен! Сегодня день нашей свадьбы, мы можем делать всё, что захотим! — отвечаю с запалом. — Что ж… На счёт три. Раз, два, три… — Ма-а-а-а! — тянем хором и обе тут же прибегают на крики. — Вы больные? — спрашивает моя, оценив ситуацию и не увидев крови или, хотя бы, битого стекла под ногами. — Орёте, как припадочные, — поддерживает будущая тёща, держа на руках избалованную до нельзя Пелагею. — К вам обоим детей близко подпускать нельзя! Мальчики, пойдёмте. Процессия гордо удаляется, а я подкатываю к своей женщине, бесстыдно запуская руки под футболку. — Фу, Манюх, трусики? — кривлюсь с отвращением, приспуская тонкое кружево большим пальцем. — У меня оно есть, прикинь? — хмыкает в ответ, помешивая кашу одной рукой, а другой — омлет. Ибо её Величество Пелагея Михайловна предпочитает выбирать непосредственно перед трапезой. В отличии от пацанов, доедающих всё до последней крошки и требующих добавку. — Абсолютно бесполезный предмет гардероба, — шепчу ей в шею, нежно целую, продвигаясь ниже. Тесно прижимаюсь к ней своим прибором и вижу, с какой силой она вцепляется в лопатку, с остервенением копая бледно-жёлтую субстанцию. Чувствую, что завелась, сердце долбит так, что под ладонями на её животе ощущаю пульсацию, но конкретно в этом действии, в том, с какой силой она душит кухонный инвентарь, кроется подвох. Либо она едва сдерживается, чтобы самой не стащить трусики, либо… — Если что-нибудь сгорит, я заставлю тебя побрить мошонку, — шипит злобно. — И только попробуй хоть раз почесаться. Походу, второе. И, по идее, я должен был расстроиться, но могу лишь сдавленно ржать ей в затылок. — Волнуюсь, — говорит тихо, выключает конфорки, откладывает лопатку и разворачивается, обхватывая меня за шею, заглядывая в глаза. — Сильнее, чем предполагала. А я вот был спокоен до этой секунды! Теперь же её нервозность передалась и мне и, что самое обидное, даже не половым путём! Спасибо, блин! — Да всё круто будет, — говорю уверенно, снисходительно улыбаюсь, целую её, чтобы глаза закрыла и не спалила страх в моих. — Быстрый секс, пока мы оба свободны? — Решил порезвиться напоследок, кобель ты старый? — прищуривается на меня, пальцами под резинку трусов лезет. Я и так был готов, но её нежные пальчики до исступления доводят. Хотя, должен заметить, подлянку я так же не исключал. С этой женщиной надо быть настороже двадцать четыре на семь. Оттягивает резинку моих трусов и резко отпускает, бережно придерживая рвущееся на волю хозяйство подальше от зоны поражения. — Ай! — всё равно возмущаюсь, хлопая её по ягодице. Хотя, заботу оценил. — Через полчаса приедет визажист, я ещё не мылась, а по-быстрому ты не умеешь, — раскладывает всё по полочкам с улыбкой, быстро целует и орёт, закрыв мне уши ладонями: — Завтрак! «Простая, как хозяйственное мыло» — хмыкаю мысленно, но забираю свои слова обратно, заталкивая их себе так глубоко в глотку, что становится нечем дышать, когда я вижу её при полном параде. В классическом белом. «Моя королева!» — взрывается в голове праздничный салют в честь дня Победы. Моей личной, над превратностями судьбы. Смотрю на неё с восхищением, рот приоткрыл, вот-вот слюна капать начнёт, а вслух и двух слов сказать не могу. — Ну? — спрашивает, не выдержав моего молчания, нервно разглаживая несуществующие складки. — Накапай корвалола, а? — отвечаю сипло, закусывая нижнюю губу с такой силой, что чувствую привкус крови во рту. Закатывает глаза и протягивает руку, которую я не отпускаю до самого ЗАГСа. Накануне у нас состоялся серьёзный разговор. Пожалуй, самый серьёзный за все годы знакомства, самый волнительный, самый слезливый (еле сдержался, мужик я или где, в самом-то деле), но тянуть и дальше было нельзя. — Манюх, мне тебе сказать кое-чё надо… — начал трусливо, завернув её в плед и подогнав бокал красненького. — Да по твоим приготовлениям и так понятно, — фыркнула презрительно, шумно отхлебнула, на пару мгновений блаженно прикрыв глаза, и выдохнула, широко распахнув: — Готова. Только рот открыл, только речь собрался двинуть, как она подняла руку и пробормотала: — Погоди… Выпила залпом всё (а налил я от души), передёрнула плечами и добавила сипло: