— Он из Германии? — Да, и очень высокого мнения о своей родине и своем родном языке. — Я думаю! Теперь я вдвойне рад оказаться в Хельмерс-Хоум. Собственно говоря, я мог бы догадаться, что он немец. Янки назвал бы поселение Хельмерс-Ранч6 или как-нибудь в этом роде; но Хельмерс-Хоум7 — это имя выдает немца. Ты живешь поблизости? — Нет! У меня нет ни ранчо, ни дома. Я — словно птица в воздухе или зверь в лесу. — Значит, бедолага? — Да! — Несмотря на свою юность! У тебя нет родителей? — Ни единого родственника. — Но имя-то есть! — Да, конечно. Зовите меня Блади Фокс8. — Блади Фокс? Это напоминает о кровавых событиях. — Да, мои родители, братья и сестры были убиты в Льяно-Эстакадо вместе со всеми спутниками; я один остался в живых. Мне тогда было лет восемь. Меня нашли с раскроенным черепом. — Боже! Ты и в самом деле оправдываешь вырвавшееся у меня слово — «бедолага». На вас напали с целью грабежа? — Конечно. — Итак, ты не спас ничего, кроме жизни, имени и ужасных воспоминаний. — И это не совсем так. Хельмерс наткнулся на меня под кактусами, взял на лошадь и привез к себе. Месяц я лежал в горячке, а когда очнулся, то ничего больше не помнил, совершенно ничего. Я забыл свое собственное имя и не вспомнил его до сих пор. Только ясным остался в памяти момент нападения. Я был бы счастливее, если бы смог его позабыть, потому что тогда жажда мести не гнала бы меня снова и снова по ужасной пустыне. — А почему тебя назвали Кровавым Лисом? — Потому что я весь был испачкан кровью, а в лихорадочном бреду часто называл фамилию Фукс. Из этого заключили, что такова моя настоящая фамилия. — Стало быть, твои родители тоже были немцами? — Да. Когда я пришел в себя, то не понимал ни одного английского или немецкого слова. Я вообще ничего не понимал. Но английский-то я учил медленно, как человек, этого языка не знающий, а немецкий пошел у меня так быстро, что вскоре я бегло застрекотал на нем. Видимо, раньше я умел говорить по-немецки. Хельмерс был мне как отец. Тогда он еще жил не здесь. Однако мне у него не нравилось. Я рвался на свободу, словно сокол, у которого коршуны растерзали родителей, и он теперь кружится возле окровавленного места, пока ему не удастся наказать убийц. Его острый глаз уже открыл злодеев. Они могут быть стократ сильнее его, и он может потерять свою собственную жизнь, но он охотно отдаст ее, потому что смерть станет одновременно и гибелью убийц. Юноша громко заскрежетал зубами и так крепко натянул поводья своей лошади, что она встала на дыбы. — Шрам на лбу остался с тех пор? — спросил Фрэнк. — Да, — мрачно ответил его спутник. — Но не будем больше об этом. Такие воспоминания меня сильно возбуждают, и вы должны приготовиться к тому, что я ускачу, оставив вас самостоятельно добираться до Хельмерс-Хоум. — Да, давай лучше поговорим о Хельмерсе. Кем же он был на оставленной родине? — Служил по лесной части. Кажется, был старшим лесничим. — Как?.. Что?.. — удивился Фрэнк. — Я тоже! Кровавый Лис вздрогнул от неожиданности, потом внимательно оглядел говорившего и тогда сказал: — И ты? Тогда это будет в высшей степени радостная встреча! — Да, я занимался такой же работой. Только если он добрался до приличной должности старшего лесничего, почему же он от нее отказался? — С досады. Кажется, его участок находился в частном владении, а хозяином был человек надменный, грубый и вспыльчивый. Они поссорились, причем Хельмерс получил плохую аттестацию, так что нигде не мог найти места. Тогда-то он и уехал так далеко, как только смог… Видишь вон в той стороне дубовую рощицу? — Да! — ответил Фрэнк, посмотрев в указанном направлении. — Там мы снова выедем к ручью, а за рощей уже начинаются поля Хельмерса… До сих пор ты расспрашивал меня; теперь и я хочу навести кой-какие справки. Этого бравого негра зовут Скользящий Боб? При этих словах Боб так подпрыгнул в седле, словно он хотел соскочить с лошади. — А! О! — выкрикнул он. — Почему масса Кровавый Лис обзывает доброго, хорошего массера Боба? — Я не хотел ни обзывать, ни оскорблять тебя, — ответил юноша. — Я считаю себя твоим другом. — Зачем же тогда называть массера Боба так, как его дразнят индейцы? Массер Боб и в самом деле когда-то постоянно соскальзывал с лошади. Но теперь массер Боб скачет, как черт! И дабы показать, что он сказал правду, негр пришпорил лошадь и галопом поскакал — к упомянутой рощице. Фрэнк тоже удивился вопросу молодого человека. — Ты знаешь Боба? — спросил он. — Но это же почти невозможно. — О, возможно! Я и тебя знаю. — А ну-ка! Как же меня зовут? — Хромой Фрэнк. — Вот удача! Верно! Но, малыш, кто тебе сказал об этом? Ведь я здесь ни разу в жизни не был. — О, — улыбнулся юноша, — такого знаменитого на Западе человека, как ты, надо знать. Фрэнк напыжился, так что фрак стал ему узок, и спросил: — Я? Знаменитый? И ты это знаешь? — Да! — А кто тебе это сказал? — Старый мой знакомый Якоб Пфефферкорн, которого обычно называют Толстяк Джемми. — Черт возьми! Мое прозвище! Где ты его слышал? — Несколько дней назад я встретился с Джемми в Уошита-Фок, и он рассказал мне, что условился встретиться с вами сегодня в Хельмерс-Хоум. — Верно. Значит, он там будет? — Да! Я выехал раньше и еду сюда прямо с верховьев реки. Он вскоре непременно проследует за мной. — Это прекрасно! Это великолепно! Значит, он рассказал тебе про нас? — Он описал мне весь ваш путь к Йеллоустоуну. Как только ты сказал мне, что тоже был лесничим, я сразу же догадался, кого вижу перед собой. — Теперь ты мне поверишь, что я хороший немец? — Поверю не только в это, поверю и в то, что ты вообще хороший парень, — молодой человек улыбнулся. — Значит, Дики не охаял меня? — Ему это и в голову не пришло! Как мог бы он очернить своего бравого Фрэнка! — Да, знаешь ли, мы порой спорили о вещах, для понимания которых гимназического образования недостаточно. Но это в прошлом, а теперь на всем белом свете нет лучших друзей, чем мы… Но вот Боб, вот и роща. Куда дальше? — Через мост, на ту сторону, а потом по тропе между деревьями. Это и есть самое верное направление. Таким всадникам, как Боб, не нужна торная дорога. — Верно, — гордо согласился негр. — Масса Кровавый Лис видел, что массер Боб может скакать напролом через все препятствия, как индеец. Всадники перепрыгнули через ручей, миновали лесочек и проехали вдоль обнесенных изгородями полей, засеянных кукурузой и овсом. Здесь местами попадались плодородные черноземы, свойственные техасской равнине и дававшие богатые урожаи. Из ручья можно было брать воду — он протекал совсем близко к жилью. Сразу за ним виднелись скотный двор и хозяйственные постройки. Дом был сложен из кирпича длинным и низким, без верхнего этажа, но с двумя маленькими мансардами по каждому из фасадов. Перед дверью, стройные, словно свечи, росли четыре огромных дуба с голыми почти до самой вершины стволами. Только на самом верху вширь уходили могучие ветви, дававшие густую тень; под ними стояло много столов и простых деревянных скамей. С первого взгляда можно было угадать, что жилые помещения располагаются справа от входа, слева же находится упомянутая Кровавым Лисом лавка. За одним из столов сидел мужчина в летах. Зажав во рту трубку, он испытующе разглядывал троих приезжих. Роста он был высокого, крепко сколочен, с продубленным непогодами лицом, обрамленным густой бородой — настоящий житель Запада. По рукам его было видно, что он мало отдыхал и очень много трудился. Узнав проводника, он встал и еще издалека закричал: — Добро пожаловать, Кровавый Лис! Ты опять изволил появиться? Есть новости. — Откуда? — спросил юноша. — Оттуда. Человек показал рукой на запад.