— Видать, не зря сложил голову, коль сейчас ты так красиво живёшь. Виолетту чуть не хватил удар. Она смутно узнала изуродованное лицо, и в особенности голос, некогда знакомый и родной, который с годами не меняется. Женщина закрыла лицо руками и отскочила в сторону, не решаясь вновь взглянуть в измождённое лицо. Ноги её дрожали и подкашивались. Увидев обескураженную Виолетту, её мужчина быстро подскочил к ней и, успокаивая, произнёс: — Что случилось, дорогая? Тебя всю трясёт. Пойдём к машине. Эта чёртова толпа кого хочешь выведет из себя. — Подожди, подожди, Валера. Видишь вон того инвалида-афганца? Дай ему тысячу долларов. На лице у мужчины появилась удивлённая гримаса, и он, запинаясь, проговорил: — Виолеточка, что с тобой, радость моя, не больна ли ты? Пойдём к маши… — Ты слышал?! Нет! — прокричала взбудораженная женщина дрожащим голосом. — Я сказала — дай этому инвалиду тысячу долларов. А иначе… — Что ты, что ты, голубка моя, — произнёс ошеломлённый мужчина, качая головой. При этом его шляпа соскользнула, обнажив седую, немного облысевшую голову. — Сделаю как ты скажешь, любовь моя. И мужчина пошёл в сторону инвалида-афганца, доставая из кармана деньги. Подойдя к нему, он нехотя отсчитал купюры в его кепку, лежащую на коленях. — Ох, и повезло тебе солдатик, крупно повезло. Затем он переложил деньги из кепки в карман солдатской куртки со словами: — Умыкнут, точно умыкнут. Всю дорогу до аэропорта Виолетта проревела навзрыд, еле слышно приговаривая: «Петя, Петенька, прости, родной, прости. Так вышло, так вышло. Кто знал, кто знал?» Муж Валерий непрерывно её успокаивал: — Ну что ты, золотце моё? Ну, нельзя же так убиваться по незнакомому инвалиду. Да, жалко. Да, твой муж там погиб, но ведь его не вернёшь. А жизнь продолжается. К тому же нам предстоят нелёгкие дела по поиску Мариночки в Италии, а ты уже так сильно расстраиваешься и переживаешь невесть из-за чего. Вытри слёзки, любимая. Пётр не рыдал, как Виолетта, по его щекам скатились две маленькие слезинки, и он тихо прошептал: — Узнала, всё-таки узнала. К вечеру кепка была набита деньгами, к превеликой радости «опекунов». А в мастерской со словами: «Ах ты, змей поганый, умыкнул тысячу баксов!» — Петра вновь жестоко избили. Один из «опекунов» перед тем, как закрыть дверь на ключ, смеясь, крикнул: — Ты ведь, кажется, капитан? На вот, квазимодо, прилепи себе на зад и подготовься: завтра с утра приезжает твой любимый шеф из командировки. И он швырнул ему офицерский погон, зло проговорив: — Это мы у того сучёныша на рынке отняли. Этот погон Пётр узнал бы из тысячи, из миллиона. Это был тот самый погон, который он передал Алексею Артосову во время боя у вертолёта. При свете тусклой лампочки Пётр вгляделся в капитанский погон. На нём отчётливо были видны крапинки крови и небольшой обрывок некогда приклеенной фотографии. На этом обрывке остался кусочек платья Виолетты и фрагмент его ноги, тогда ещё целой ноги. Пётр прижал к груди погон и медленно стал качать головой, приговаривая: — Выходит, там, на рынке, не Миша был, а моя Мариночка? Боже мой, боже мой!!! И как же я не догадался сразу, ведь всё сходится! И возраст, и знакомый голос, и то, как малыш постоянно произносил глаголы в женском роде. Пётр сдавил руками голову и в бешенстве закричал: — Сволочи!!! Выпустите меня отсюда!!! Я должен немедленно её разыскать! Он подполз к двери и остервенело начал бить по ней кулаком правой руки и культёй левой. Но никто не явился на шум. Немного успокоившись, Пётр тяжело вздохнул и задумался. «Выходит, и тебя, дочка, бросила эта стерва, это чудовище, этот оборотень в юбке. Ладно я и мои родители, но чтобы родная дочь была в тягость — это выше всякого понимания. Нет у меня больше жены, а у тебя матери, дочка, нет. Я навсегда вычёркиваю эту тварь из своего сердца, из своей жизни, как бы тяжело ни было. Самое главное сейчас — это ты, Мариночка. Я непременно разыщу тебя, моя кровинка, и мы ещё будем счастливы, солнышко моё. Любовь к тебе утроит мне силы, и я вырвусь из этого адского круга. Я упал, чтобы встать, и буду верен принципу десантника: «Никто, кроме нас», а в сложившихся обстоятельствах — «Никто, кроме меня», потому что помочь мне абсолютно некому и я должен помочь сам себе. Доченька, теперь я знаю ради чего жить. Потому что всегда побеждает любовь. Я встану на ноги, обязательно встану и воспитаю тебя достойным человеком». Теперь Пётр как заново родился. В сторону отлетела многодневная измождённость, усталость и боль. Его переполняла злость к своим мучителям. Воспалённый мозг лихорадочно заработал, ища спасительный выход из этой тюрьмы. И через некоторое время план созрел. В мастерской, где его содержали, все стены были утыканы мощными арматурными прутьями для навески тяжёлых автозапчастей и колёс. Даже над входом было несколько мощных штырей, на которые он и забрался утром, перед приходом Петра Палыча и его подельников-мордоворотов. Ночь он тренировался, чтобы план его сработал. Вся надежда была на силу в правой руке, которая, слава богу, пока не подводила. Мощные штыри над дверями располагались весьма удачно, как по заказу. И Петру не составило большого труда закрепиться на них остатками ног и культёй левой рукой. Итак, он приготовился. Лязгнул замок, и первым вошёл один из мучителей. Второй по каким-то причинам отсутствовал. Затем не спеша зашёл Пётр Палыч. Оба оторопели, ища глазами исчезнувшего пленника. — А где наш квазимодо? — произнёс Пётр Палыч, поравнявшись с дверным косяком. В этот момент капитан Дарьянов ухватил щуплого Палыча за волосяной хвост и, приподняв, начал накручивать хвост на арматурный штырь. Чтобы волосы не соскользнули с него, Пётр засунул их концы в арматурную щель, которая была пропилена как будто специально для этой цели. Пока капитан проделывал эту молниеносную операцию, Пётр Палыч орал от боли, а его помощник застыл в тупом недоумении, вместо того чтобы кинуться на выручку своему благодетелю. Пётр заметил, что, несмотря на боль, его мучитель пытается достать что-то из кармана. Капитан догадался, что это должен быть пистолет. Так оно и было. Но Пётр опередил его. Он крепче сдавил суставом культи штырь, на котором держался, а правой рукой вырвал у своего мучителя пистолет, который в данный момент ох как облегчил Петру ситуацию. В этот момент очухался помощник и кинулся на помощь Палычу. Но было уже поздно: Пётр направил на него пистолет. — Стоять! А не то продырявлю обоих. Мне терять нечего, кроме своих цепей. Отойди в сторону и сядь за стол. И впредь выполняй то, что я буду говорить. Пётр аккуратно спустился и сел в стоящую рядом коляску. — Возьми на столе чистый лист бумаги и ручку, — произнёс Петр, обращаясь к сатрапу Палыча. — Пиши: «Я, Пётр Павлович, по фамилии такой-то, такого-то числа, за честно отработанное время в фирме “Слеза” передаю в вечное пользование капитану Петру Дарьянову инвалидную коляску и определённую сумму денег в таком-то количестве. С уважением, Пётр Палыч. Дата, подпись». Написал? Молодец. А сейчас дай Палычу ручку и пусть он подмахнёт. Что-что, а уж это он сможет. Несмотря на ужасную боль, Палыч категорически отказался подписывать. Тогда Пётр взял его за штанину и потянул вниз со словами: — Палыч, если не хочешь, чтобы я отдал твой скальп Чингачгуку Большому Змею, то подписывай. Тот вновь взвыл от боли и кое-как подписал бумагу, которую держал его помощник, косясь на дуло пистолета. — Замечательно, — произнёс Пётр, прочитав документ. Далее он вновь обратился к помощнику: — А теперь вытащи у Палыча бумажник и отсчитай сумму денег, указанную в документе. Только не ошибись, лишнего мне не надо, я беру столько, сколько заработал за всё время пребывания в вашем санатории. Кроме того, там завалялась тысяча баксов, которую Палыч взял у меня на хранение. Их тоже давай. И не вздумай дёргаться или удрать. Я редко промахиваюсь. Взяв немалые деньги, которые, на свою беду, Пётр Палыч всегда таскал в своём кошельке, Пётр уже собрался покинуть честную компанию, как неожиданно в мастерскую, ничего не подозревая, ввалился второй мучитель Петра. Глянув на Палыча, он обомлел и, вытаращив глаза, выдавил: — Палыч, ты чё, охренел? Вешаться надумал, чё ли? — Какой же ты кретин, Вован, — еле выдавил Палыч. — Как же я могу повесить себя за волосы? — Действительно, он же не барон Мюнхгаузен, — произнёс Пётр. Второй помощник оглянулся на Петра и, оценив обстановку, резко вытащил пистолет. Пётр был начеку. Прогремел выстрел. Второй мордоворот схватился за простреленную ладонь и начал дико стонать, дуя на неё. А первый помощник от страха сиганул из мастерской и унёсся в неизвестном направлении. Пётр подкатился к пистолету, обронённому верзилой, и вышвырнул его за пределы мастерской. — А ведь я предупреждал, что мне терять нечего, — произнёс Пётр и выкатился из помещения, закрыв за собой дверь на ключ, который торчал в замке. С пистолетом Пётр поступил, как и в первом случае, зашвырнув его подальше. Мастерская была на первом этаже, и ему не составило большого труда попасть на улицу. Но не успел он проехать и нескольких метров, как ко входу подрулил автомобиль и из него вышел Эдуард Львович. Заметив Петра, он окликнул его: — Капитан, а ну-ка рули сюда. Пётр сжал зубы, поняв, что приключения кота Леопольда ещё не закончились. — Куда это ты собрался спозаранку и без сопровождающих нянечек? Пётр молча протянул лист бумаги, подписанный Петром Палычем, и тихо произнёс: — Вот, мне вольную дали. — Ага, — с ухмылкой произнёс хозяин фирмы, прочитав бумагу. — Где Палыч? — В мастерской, — убитым голосом произнёс Пётр. — Он там за мной прибирает. — Будь здесь, — произнёс Эдуард Львович и зашёл в подъезд. Ослушаться его было смерти подобно, потому что он мог разыскать беглеца хоть в Аргентине. И Пётр терпеливо стал ожидать его, как ожидают подсудимые вердикта судьи. По дороге в мастерскую Эдуард Львович наткнулся на пистолет, выброшенный Петром. Подняв его и немного постояв в растерянности, Эдуард Львович осторожно открыл ключом дверь в мастерскую. Зайдя в полумрак помещения, он, как и второй мордоворот, пришёл в замешательство и недоумение. — Это что за цирк? Я тебя спрашиваю, клоун с куклой! — Он прострелил мне ладонь, — чуть не плача произнёс второй мучитель Петра, тряся перед собой рукой, замотанной в белую тряпку, сквозь которую просачивалась кровь. — Так. А тебя, Палыч, кто прибил к потолку? — Квазимодо! Это всё он, скотина! Он принудил меня подписать, — кривясь от боли, произнёс Палыч еле шевелящимися губами. — Шеф, снимите меня, мне очень больно. — Бедненькие вы мои! — качая головой, произнёс шеф. — Как же над вами, над двумя здоровыми идиотами, поиздевался и надругался этот злодей без рук, без ног. И, не выдержав, шеф разразился громким смехом. Успокоившись, он вытер слёзы, выступившие от смеха, и заметил: — Ну, капитан, посмешил от души. А вы заслужили это. Вам даже младенца нельзя доверить. Подумать только, я полагал, что вы его уже подготовили, а выходит, это он вас, долбоё… подготовил. Вот только к чему? По-видимому, к цирку. А чем не цирковой номер, а? Одному раздолбаю за двадцать метров попадают в ладонь из пистолета. Другого раздолбая приколачивают за волосы к потолку. Ну чем не цирк? И шеф вновь расхохотался. — Да, видать, достали вы его, коль даже калека возмутился. Вы хоть раз видели или слышали, чтоб я калеку ударил или бранным словом обозвал? А вы, долбаки, небось каждый день избивали его и последнюю копеечку у юродивого отнимали? Ах, бессовестные! Вот и получили на пряники от калики-воина. Ладно. Ты давай дуй к фельдшеру, Николаю Порфирьевичу, — обратился шеф к раненному в руку. — Он тебе окажет помощь. Только не вздумай соваться в поликлинику с огнестрельной раной.