— А кто хоть заказал-то? — не сильно волнуясь по этому поводу, да и без особого интереса, спросил Джо. Бывает, что ж теперь, дело житейское. — Да толком и не с знаю пока, — пожал пухлыми плечами Оливер, — мне только что сообщили. Ресторан — арендуют, бар просто оплачивают и закрывают. Там какая-то компания с верхнего уровня. И это не из постоянных гостей. От деловитости, зазвучавшей в голосе приятеля, Джо развеселился и, смеясь, поддел того: — Что, тяжела ноша знаменитости? Целая компания с верхнего уровня! — Да их всего четверо, — вдруг утратив всю собранность и серьезность, как-то задумчиво ответил друг, — и люди все чужие. Кто их знает, что они из себя представляют, чем занимаются там, на своем верху. Надо быть осторожнее! — Это что сейчас такое было? Пророчества, знаешь ли, это мой конек! — недоуменно уставился на него Джо. — Вот тебе хихоньки да хаханьки, а я серьезно говорю! У меня тоже, между прочим, чуйка имеется! Я, если помнишь, как и ты на нижнем этаже выживал, а там, хотя бы без самой маленькой, это не вариант, — обиделся Оливер. А Джо в этот момент почувствовал, как у него в подвздошной области, будто что-то сжалось, а потом лопнуло. И сразу стало понятно, что от вечера ничего приятного ждать не следует… но, и непоправимого пока не произойдет. А значит поберечься надо, но сильно пугаться не стоит: — Это, наверное, из-за той секретной директиве правительства, что Бэзил недавно откопал. О таких, как мы, кучкующихся нелюбителях игры, — постарался он придумать причину подступившей нервозности, что бы успокоить приятеля. — Джо! Тише! — вдруг заволновался Оливер, озираясь вокруг, как будто до этого они о чем-то менее опасном речь вели. — Да ладно ты, успокойся. Никого рядом нет. А для техники — все тихо на полквартала вокруг. Кстати, не забудь отключить оборудование, вдруг с собственной охраной твои новые гости явятся, проверять начнут… — Угу, будет охрана, уже предупредили… — тяжело вздохнул Оливер, а потом с заметным усилием переключаясь на другую тему, сказал: — Пойдем уже, накормлю тебя. Супчик сегодня — чудо как удался! Время есть пока, а то без моего пригляду еще голодным останешься. Мало мне убогого нашего… — и направился к входу в бар. Поднимаясь из-за стола, Джо крикнул ему вдогонку: — С удовольствием, и не прибедняйся, у тебя все всегда удается! — уж больно каким-то растерянным выглядел приятель, а он не мог этого так оставить. Как говориться, доброе слово и кошке приятно, а уж Оливер, как любая творческая личность, весьма чувствительно относился к мнению о своих шедеврах. И помня об этом, Джо никогда не забывал ввернуть в разговор что-нибудь эдакое. А что? И ему не сложно, и приятелю в радость. Открывая дверь, Джо по привычки поднял голову и посмотрел на светящуюся вывеску и улыбнулся. Этот короткий ритуал он исполнял с первого дня на протяжении всех лет, что они с Оливером владели этим заведением. Казалось, что пробежав глазами по буквам, он обязательно обеспечит себе хорошее настроение на весь остаток дня. А улыбку вызывала мысль, что он, особо никогда не веривший в приметы, все же позволял себе это маленькое суеверие. «Медведь и Пирожок». Название, на первый взгляд неказистое и несерьезное, на самом деле было вполне естественно и просто по задумке. «Медведем» был он — Джо, по аналогии с его псевдонимом Черный Гризли, когда в молодости он был звездой бойцовского ринга. «Пирожком», соответственно, звался друг Оливер. Прозвище свое приятель получил еще в детстве. Тогда местом их обитания был самый первый этаж нижнего уровня города, который, по сути, представлял собой самые настоящие трущобы. Местное общество в основе своей состояло из работяг, подвизающихся на самую черную и тяжелую работу, плюс приличной доли преступников разного калибра да совсем опустившихся забулдыг. Впрочем, временами туда попадало и достаточное количество вполне приличного народа, который впоследствии ассимилировался среди аборигенов и практически растворялся в этом низкопробном коктейле. Как правило, это были неполные или многодетные семьи, разорившиеся предприниматели, ну и все остальные, кто в какой-то момент начинал понимать, что в дальнейшем не сможет содержать себя и свою семью на более высоком уровне. В силу разных причин они оказывались здесь, в прямом смысле на самом дне жизни, но в результате такого унижения, а именно так большинство из них воспринимали сложившуюся ситуацию, имели теперь самые дешевые еду и жилье в Городе. Семьи, и Джо, и Оливера были как раз из таких переселенцев. В принципе, отец Джо, хоть и был из пришлых, но настолько быстро прижился здесь, что через несколько месяцев нисколько не отличался от аборигенов уровня. Он работал уборщиком улиц, и пока его роботы скребли вечно грязные тротуары, он с такими же пьянчужками втихую остаканивался по углам. Естественно, к ночи, когда он добирался до дома, то был уже смертельно пьян. И хотя из смутных воспоминаний раннего детства Джо знал, что они не всегда жили так, поговорить с отцом о том, что же произошло, обсудить из-за чего они оказались вдвоем в этой дыре, мальчику так никогда и не удалось. И даже за всю недолгую их совместную жизнь он так и не смог узнать, что произошло с его матерью. Умерла она или просто оставила их, не выдержав, к примеру, пьянства отца или не приняв перспективу переселения на нижний этаж. Впрочем, на протяжении всех этих лет, отец, каким-то чудом неизменно доносил часть заработанных денег до дома и, имея привычку делать заначки, рассовывал их, куда только можно. И надо честно признать, что если б не дар Джо, позволявший и предвидеть эти малые поступления, и, самое главное, помогающий отыскивать их, то, скорее всего, жизненный путь его лег бы совсем по-другому. Но, все сложилось так, как сложилось, в результате чего Джо был плохо-бедно, но одет и накормлен, а коммунальные платежи за квартирку оплачены вовремя. Так что у местных служб не было явного повода придираться к отцу и изымать у того жилье и сына. И значит, Джо не грозило угодить в приют для бездомных и сирот, где его жизнью распорядились бы без его ведома. А вот самостоятельность, доставшаяся мальчику в результате такого стечения обстоятельств, к счастью, именно для этого ребенка оказалась благом. Жизнь же Оливера была совсем другой. Семья его состояла из матери и трех сестер, причем двойняшки были гораздо младше него. После гибели отца в шахте, где-то на спутнике Юпитера, их мать, оставшаяся с четырьмя детьми на руках, вынуждена была со среднего уровня переехать сюда. Пенсии, выплачиваемой предприятием, на котором до гибели работал отец, вечно не хватало, а самой выходить на полный день, из-за совсем маленьких тогда близнецов, женщина не могла. О няньке или детской площадке речи не шло, все по той же причине. Впрочем, как помнил Джо, соседка, госпожа Боис, никогда не унывала. Да, в общем-то, для него она и не была чужим человеком, да и госпожой или как-то еще, как обращаются к посторонним людям дети, он ее никогда не называл. Мама Мелли — вот кем для маленького Джо стала эта хрупкая, обремененная заботами и кучей детей, но нашедшая возможность позаботиться и о нем, женщина. Став старше, и сумев проанализировать все, что творилось в его жизни ранее, Джо четко осознал, что не будь ее, он мог бы реально и не выжить, или, по крайней мере, не стать тем, кем он стал, попав в приют и приняв долю, указанную Городом. И зная себя, и свое свободолюбие, Джо не обманывался на тот счет, что, возможно, и в этом случае он мог не остаться в живых. Сопоставляя кое-какие детали, Джо со временем вычислил, что на нижнем уровне они с отцом оказались, когда ему было около пяти лет. А семья Оливера, по словам мамы Милли, переехала в соседнюю с ними маленькую квартирку, примерно, через год после этого. К тому времени отец уже крепко закладывал, а сам Джо, видимо, был настолько плох — голоден, грязен и возможно болен, что женщина, увидев ребенка в подобном состоянии, не смогла оставить все как есть. Благо угрюмый, громадный и страшный с виду сосед даже в сильном подпитии был не агрессивен. И стоило всего лишь не мешать ему пить, и он не выказывал никаких возражений по поводу того, что новоявленная соседка лезет в его дела. А дел нерадивого соседушки она взяла на себя не мало. Ребенок в том возрасте, в котором был тогда Джо, заначку отца с помощью своих способностей обнаружить, конечно, может, но вот оплатить коммуналку, купить нужные вещи и продукты, да и сготовить из них что-то съедобное, он еще не в состоянии. Так что переоценить заботу женщины, взвалившей на себя еще одного ребенка, было невозможно. Впрочем, годам к десяти Джо постепенно научился заботиться о себе сам. Так что, через три года, когда умер отец, которого просто нашли на улице лежащим посреди не знающих что делать роботов, он был уже практически самостоятельным человеком. А службы города опять сделали вид, что ничего не происходит, раз все тихо и спокойно. И оставили подростка в покое. В общем, Оливер, с которым они практически выросли в одной семье, был, по понятной причине, для Джо скорее братом, чем просто другом детства. И даром, что один из них был темнокож и высок, а второй русоволос, веснушчат и мал ростом, но в их квартале мальчиков очень быстро начали воспринимать, как близких родственников. Но с момента смерти отца хоть малый, но доход, совсем иссяк, а мама Милли пятерых детей одна никак не тянула. Так что именно в то время Джо и начал драться за деньги. Да, пока это были не настоящие бои, сопровождающиеся ярким шоу и кучей обслуживающего бойца персонала, а всего лишь небольшие драки устраиваемые местными дельцами в подворотне, для собственного развлечения. Но денежки понемногу капали. А вот Оливер к тому времени уже несколько лет как работал, считая себя единственным мужчиной в семье. В восемь лет он выполнял всякие мелкие поручения: что-то подносил, передавал, брался за небольшую уборку. В десять по несколько часов в день стоял за прилавком соседней хозяйственной лавки. В двенадцать… а в двенадцать он начал печь пирожки. Обычно по вечерам Джо часто помогал приятелю, если тому приходилось выходить на улицу по какому-то поручению. Район их и днем-то, как известно, в «спокойных» не числился, а с приближением ночи тем более было опасно выходить из дома по одному. Джо всегда был крупнее сверстников и выглядел старше своего возраста. А стойкий характер, закаленный в одинокой жизни при папаше-пропойце и четкое понимание, что если не ты — то тебя, не позволял ему оставаться в стороне хоть от одной мало-мальски стоящей потасовки между мальчишками. И к тому моменту, когда началась Оливерова пирожковая история, Джо имел вполне заслуженную репутацию завзятого драчуна. Так что, навалять по шее какому-нибудь привязавшемуся пьянчужке он мог вполне и в двенадцать лет. И вот как-то вечером, вместо привычного выполнения каких-то поручений, они с Оливером оказались на улице, продавая пирожки… которые тот испек сам. Кто навел приятеля на мысль именно таким образом попытаться заработать, Джо не знал. Но идея, как не странно, оказалась удачной, потому как в Оливере, разбуженный пинками крайней нужды, вдруг проснулся совершенно потрясающий талант. Из каких ингредиентов были сляпаны те первые пирожки, Джо, даже в то полуголодное подростковое время не решался уточнять, но… они снова и снова оказывались, просто божественно вкусны! В те годы приятель и получил свое прозвище. Имени его люди, живущие на их уровне, могли и не знать, но пирожки попробовал каждый. Через год Оливер уже имел постоянных покупателей и часто работал под заказ. А к семнадцати годам открыл маленький ларек с выпечкой. Ко времени, когда им было лет по сорок пять, и Джо, уже подумывая завязывать с боями, прикидывал, куда вложить заработанные деньги, Оливер имел небольшое кафе. Заведеньице не сильно процветало, а сам Пирожок был в депрессии от недовольства собой, окружающими и сложившимися обстоятельствами. Его талант требовал простора, а трепетная душа гения — полета в нем. Местное же «общество» в силу простоты вкусов и скудости кошелька не могло ему этого обеспечить. При условии, что меню было без кулинарных наворотов, столь любимых Оливером, на завтрак и обед небольшой зал еще как-то заполнялся, а вот вечерами кафе регулярно пустовало — приятель категорически отказывался торговать в своем заведении низкопробным дешевым алкоголем и наркотой. А от мысли о возвращении к горе примитивной выпечки, что бы хоть чуть-чуть пополнить кассу, он расстраивался до слез. Вот так и получилось, что несколько десятилетий назад на третьем этаже среднего уровня появился бар-ресторан «Медведь и Пирожок». Теоретически бар задумывался как вотчина Джо — бильярдные столы, экраны в пол стены с трансляциями спортивных мероприятий и терминалы тотализаторов. Ресторан же, понятно, для Оливера. Таланту его теперь было где развернуться — уже в первый год, благодаря ему, заведение приобрело известность по всему среднему уровню южной стороны их периметра. Местная публика, в отличие от «нижней», имела и кошелек пообъемнее, и вкусы повозвышенней, стремящиеся за модными трендами задаваемыми «верхами». В результате, на всей этой благодатной почве творческое эго Пирожка расцвело столь буйным цветом, что накрыло собой все заведение. Так что, практически в обоих залах уже давно хозяйничал он. Собственно, к большому удовольствию Джо. 3 (1) Год, который последовал за этим событием, был в жизни Джо, наверное, самым счастливым. По крайней мере, многие десятилетия он считал именно так. И даже непримиримость родителей Люси к их браку к концу того года сошла на нет. Хотя они и боялись, но их дочь, выйдя замуж за столь неподходящего ей парня, до интеллектуального уровня основного населения этажа не скатилась — она, как и предполагалось ранее, поступила в экстернат университета и собиралась учиться дальше. А их нежеланный зять продолжал, конечно, заниматься не тем, чем они бы хотели, но на тот момент его номер в рейтинге ММА давно пересек сотую отметку и уверенно стремился вверх. Так что присутствовала вполне уверенная надежда, что он вытащит их дочь из этой дыры и, не имея высшего образования. Но все это было где-то рядом — вокруг, и обходило Джо как-то по касательной. Главное, что его Люси была с ним. Ночи их проходили незабываемо, утра… часто тоже, дни, переживаемые в разлуке и насущных делах кое-как, комкались в угоду долгожданным вечерам, которые они обязательно проводили вместе. Их маленькая квартирка, в которой Джо так и жил после смерти отца, в одночасье превратилась в уютное семейное гнездышко. И, несмотря на то, что была она мала и находилась на самом нижнем этаже города, для него она казалась раем, в который он стремился и о котором мечтал. А вот на этом месте начинались те навязчивые «если бы да кабы», которые изводили мужчину все последующие годы. И первое из них — если б он на тот момент их жизни удовлетворился этим гнездышком и не так спешил подобрать что-то другое, как тогда казалось, более достойное его девочки, то все происшедшее могло пройти по другому сценарию? Кто знает… но все произошло именно так, как произошло… Утро понедельника было таким же, как и другие, в предшествующие ему дни — полное неги и развеивающихся сновидений, незаметно перетекающих в горячее томление, стоило только почувствовать рядом стройное, тянущееся со сна, и головокружительно ароматное после ночной любви тело. Легкое раздражение на собственные руки, которые не могут успеть за разгорающимся желанием, а потом полная эйфория от удовлетворенной жажды обладания. Затем размеренный, скорее даже вальяжный завтрак, когда чувствуешь себя не то что бы усталым, но каким-то медлительным и сытым. Но, тем не менее, когда тонкие темные пальцы, кажущиеся нарисованными на фоне белого покрытия стола, ставят на него чашки с кофе… изящная спина, на уровне твоих глаз, чуть прогибается, позволяя упругой груди слегка провиснуть, а крепкой попке приподняться, то внизу живота, отвергая недавнюю сытость, опять поднимается голодное желание. И даже мысленный окрик: «— Фу, сидеть!», вызванный пониманием, что если дать себе волю, то на тренировку точно опоздаешь, не приносит полного облегчения. И приходится Джо заглатывать обжигающе горячий кофе, чтоб только не грезить, как эти легкие пальчики побегут по его груди вниз, а потом эта самая спина, в еще более глубоком прогибе, откинется прямо сюда — на белый стол, позволяя стройным ногам, взлететь ему на плечи. Эти воспоминания, даром, что им лет шестьдесят, накрывают мужчину, как вновь — живо, остро и почти непереносимо болезненно. Он встает с дивана, достает из холодильника воду и пьет ее большими глотками, за неимением обжигающе горячей, колко ледяную, чтоб заглушить навалившиеся на него чувства. А там, в воспоминаниях, все только предстоит. Завтрак, с горем пополам, парень заканчивает. А девушка, толи, действительно не ведая по молодости лет, что творит, толи, уже вполне осознанно играя в своем новоявленном женском коварстве, целует его на прощание жарко, крепко, вжимаясь всем телом. И он, смеясь и уже предвкушая вечер, уходит из дома. Его что-то гложет, но молодой мужчина все списывает на предстоящую тренировку, спарринг на которой он должен будет провести не с приятелем, а с тем, с кем давно не сошелся характерами. Но тренировка проходит, а напряжение внутри груди по-прежнему с ним — оно зудит и гонит его из зала. И именно в этот момент воспоминаний на Джо всегда наваливается очередной навязчиво болезненный вопрос: «— Могло ли все быть по-другому, устремись он сразу домой?». Возможно… Но парень хочет удивить любимую в день годовщины их брака и, игнорируя все еще тихий голос своей интуиции, он устремляется на верхний уровень. Агент многословен и велеречив, квартиры просторны и светлы… время бежит неумолимо, и в какой-то момент Джо понимает, что радостное возбуждение от предвкушения порадовать жену давно переродилось в нервозность от тревоги и страха. И только тогда он срывается и летит домой… Поздно. Когда от платформы аэроэкспресса лифт обрушивается вниз, Джо осознает, что самое страшное, что могло случиться в его жизни… уже произошло. Холодный жгут неимоверной боли перетягивает внутренности, а ноги отказываются держать его вес. Он сам еще не хочет верить в свои ощущения, но его крепкое тренированное тело вдруг отказывается жить — сердце замирает, дыхание прерывается, а в глазах темнеет. И он падает… падает… Приходит в себя от того, что его трясут нещадно и низкий грубоватый голос, приправленный перегаром, долбит прямо по лбу: — Давай паря, не квёлся! Чё валишься как баба, мужик же, вроде, крепкий! Ответить Джо ничего не успевает, двери лифта открываются, и люди из него устремляются на выход, подхватывая и его, и подвыпившего спасителя. А там, снаружи, происходит что-то ужасное — все куда-то бегут и кричат. От лифтовой площадки с высоты своего роста Джо видит беснующуюся толпу где-то в районе ларька Оливера. Слышны женский визг, испуганные причитания и громогласная отборная брань. Джо рванул туда, напролом через бегущую навстречу толпу, уже определенно зная, что его там точно ничего хорошего не ждет. Люди, сквозь которых он продирается, охвачены ужасом и каждый шаг дается с трудом. Вдруг он обо что-то спотыкается и, стараясь это рассмотреть, отпихивает проносящихся мимо людей. У него под ногами оказывается… ребенок. Маленький еще, наверное, дошкольник, точнее его возраст Джо, как, в общем-то, любой мужчина, не имеющий своих детей, определить не может. Но вот вид малыша приводит его в такой ужас, что на какое-то время выбивает из головы даже мысли о собственной случившейся беде. В ножке ребенка торчит… арбалетный болт… и, видимо, из-за этого малыш угодил под ноги бегущим людям. Его действительно не увидели, или не захотели? Впрочем, сейчас это было не важно — мальчик похож на поломанную куклу, весь в крови и тяжело дышит, а из его приоткрытого рта вместе с красной пеной вырываются протяжные сипы. Но Джо знает — ему нужно двигаться дальше… туда, где на уже опустевшей площадке возле ларька лежат несколько человек. Так что он быстро подхватывает маленькое изувеченное тельце, мимоходом отпихивает какого-то прущего на них мужика, и, стараясь локтями не допускать соприкосновения с другими людьми, продолжает свой путь. Но, в общем-то, волна паникующего народа уже схлынула и теперь, когда стало понятно, что то, что ее вызвало — уже закончилось, люди начинают тянуться обратно. Но к тому месту, где прямо на тротуаре неподвижно лежат люди, никто близко так и не подходит. А вот Джо, не замечая никого вокруг, ступает на это открытое пространство. Какой-то мужчина, уткнувшись лицом в плитку, как будто его подрубили в поясе, лежит, неловко подвернув ноги. Какая-то женщина откинулась на спину и разбросала широко руки, словно желая обнять небо, а ее остановившийся взгляд считает невидимые отсюда облака. Парнишка, еще моложе его, Джо, поджав ноги к самой груди, скавчит, как побитая собака на ринге, и возле него уже склоняется какая-то женщина. Прямо с краю открытого пространства двое подростков, почти детей, стоят, застыв в нелепых позах, а крепкие здоровые мужчины, заломив им руки, при этом тихо, но крайне зло, ругаются. Возле ног их еще один мальчик — острые коленки торчат над тротуаром, рука вывернута, и кровь из лопоухого уха стекает по бледной щеке. Джо шел туда, куда несли его ноги — к самому ларьку Оливера, а глаза тем временем не желали смотреть по ходу движения, цепляясь за все окружающее и высматривая мельчайшие подробности. Но шагов через двадцать его путь завершился и хочешь не хочешь, смотреть на то, что оказалось у него под ногами — пришлось. К стенке ларька, прижавшись спиной, сидела Мари — старшая из сестер Боис и лучшая подруга его жены. Она не плакала, а просто коротко вздрагивала, как будто пыталась вздохнуть и каждый раз воздуха ей не хватало. На своих коленях девушка держала голову Люси и поглаживала ее волосы. Глаза лежащей молодой женщины были прикрыты и на губах застыла полуулыбка, руки расслаблено вытянулись вдоль тела, а ноги, слегка согнутые в коленях, пристроились на земле в столь уютной позе, словно расположилась она на мягкой постели. В первый момент, когда Джо увидел жену, его посетила мысль о том, что она просто спит. Да, в неподходящем месте, да, так не спят — на тротуаре, посреди толпы, используя колени подруги вместо подушки. Но, именно с такой мягкой улыбкой, и не далее, как сегодня, он спросонья увидел ее подле себя. И уж кому, как не ему знать, как спит его Люси! Джо опустился возле девушек на колени. Аккуратно, но уже мимоходом — не глядя, положил рядом с собой на землю тельце раненого малыша. Оторвал взгляд от умиротворенного лица жены и посмотрел на Мари. Та в ответ подняла на него полные ужаса глаза и тихо протяжно завыла. Впрочем, слова, что она пыталась произносить разъезжающимися губами, Джо слышал отчетливо… но вот осознавал ли?