— Там такие места, где БМП не пройдёт, — возразил Фёдор. — А пешком по лесу они точно не попрутся. — Надеюсь… Пришлось взять маму двухлетнего больного малыша. Так просто было безопаснее. Больше ни для кого из родителей места не нашлось, но таких, кто отказался бы от возможности вывезти ребёнка в безопасное место, не было. Короткое прощание вышло эмоциональным. У меня неприятно сосало под ложечкой, когда я осознал всю глубину свалившейся на меня ответственности. — Точно хотя бы арбалет не оставишь? — спросил Фёдор, когда мы кое-как разместили всех детишек в салоне. — Точно, — ответил я. — Если попадёмся — придётся переговоры вести. Стрелять нельзя будет никак… — Тоже верно, — вздохнул Фёдор. — Ну, удачи вам! — Спасибо. И вам тоже, — ответил я, после чего захлопнул дверцу. Детишки в дороге вели себя тихо, даже самые младшие, хоть и теснота была ужасная. Малыш с кашлем напился тёплой воды с разведённой сгущёнкой и теперь тихонько сопел у мамы на руках. Они сидели на переднем сиденье, вместе с ещё двумя ребятами постарше: десяти и одиннадцати лет. Ехали быстро, и я полностью сосредоточился на дороге: цена малейшей ошибки могла оказаться слишком высокой. — Вы говорили, у вас жаропонижающее есть? — осторожно спросила женщина где-то через полчаса после того, как мы выехали. — Есть. Аптечка в бардачке. Сможете достать? Температура растёт, да? Женщина осторожно потрогала лоб спящего малыша губами. — Вроде нет… я так, на всякий случай… — Ничего. Скоро до санчасти доберёмся — покажем врачу. — У вас даже поликлиника есть? — уважительным тоном поинтересовалась женщина. — Ну не то, чтобы поликлиника… один врач и один фельдшер. — Педиатр? — Нет, к сожалению. Но она толковая, поможет. — Всё в порядке будет, — вздохнула женщина, — мы вообще часто простужаемся зимой… такое было уже. — Конечно, — ободряюще улыбнулся я. — В поезде куда страшнее было… когда непонятно, что вообще происходит. — Долго стояли? — Четыре дня… в трёх старых вагонах были титаны, все туда перебрались. Кто-то в коридорах спал, но это лучше, чем на холоде. В лес за ветками ходили, чтобы титаны топить, более-менее тепло было… поначалу спасателей ждали, потом стало понятно, что надо самим выбираться… голод не тётка. Хорошо хоть детишек мало — поезд-то рабочий, не на отдых народ ехал, вестимо… одни мы, дураки, попёрлись… — она глубоко вздохнула и всхлипнула. — Почему же дураки-то? — спросил я. — Вы откуда сами-то будете? — Челябинск, — ответила она. — Тогда считайте, что вы спасли своим решением жизнь. Себе и своему ребёнку. Если бы остались в лучшем случае сидеть вам под землёй среди радиоактивного заражения, — сказал я. — Значит, это правда, да? — выдохнула женщина. — Про ядерную войну? Правда, — кивнул я. — Только свезло вам. Нас встретили. Теперь всё в порядке будет. Бросив короткий взгляд направо, я заметил, что в уголках её глаз блеснули слёзы. — Меня, кстати, Люда зовут, — сказала женщина. — А это — Макс. — Она погладила ребёнка. — Приятно. Я Дима. — Взаимно, Дима. Взаимно… Доехали благополучно. Возле санчасти нас встречал Семён. Детишек разместили в свободных палатах. Люда с Максом сразу отправились на приём к Ольге. Мне же пришлось метнуться в столовую, чтобы нагрузиться едой на пятнадцать ребятишек и вернуться обратно. Пока мы кормили малышей и распределяли свободные койки, Оля успела осмотреть малыша, назначить лечение и выдать маме лекарства с указанием режима их приёма. Мы встретились в коридоре возле смотровой. — Как он? — спросил я до того, как поехать на совещание к директору. — Максим? Ничего страшного. Лёгкие чистые. Трахеит на фоне ОРВИ, — ответила она. — Вовремя привезли, если бы дольше пробыл на морозе — скорее всего, были бы осложнения. Вплоть до воспаления лёгких. — Хорошо, — кивнул я, — это очень хорошо… а этот… супостат? Оля заметно дёрнулась, будто её толкнули. Потом посмотрела на меня со странной смесью сожаления и удовлетворения. — Если ты про лётчика, которого вы пытали, то он сбежал, — ответила она. — Как… сбежал? — растерялся я. — Вот так. Сломал замок в палате и сбежал. Вещи свои забрал из гардероба. И кое-что из еды прихватил. Директору я уже рассказала. «Идиот! — мысленно костерил я себя, — осёл безмозглый! Почему вооружённую охрану не оставил? Решил, что этот хмырь зимы испугается⁈» — Я детей забирала, — сказала Оля с вызовом. — И, по правде говоря, не могу его винить за побег. А я его сторожить не подписывалась. — Ясно, — кивнул я, продолжая ругать себя и пытаясь сообразить, как организовать поиски с нашими ограниченными ресурсами. — Ну ясно, значит, ясно, — она скрестила руки на груди. — Куда ушёл? Следы остались? — спросил я. — Почём знаю? — она пожала плечами, — вроде не видела… — Камеры не смотрели? — Камеры? — она округлила глаза. — Да, записи, — кивнул я. — Тут же электричество не отключалось. Пойду, поищу Семёна, надо посмотреть… Оля посмотрела под потолок. В коридоре камеры было две — на противоположных концах. А ещё они были в палатах и в гардеробной. Я их сразу приметил, но тогда это значения не имело: обычное дело для медицинских учреждений. Тем более оснащённых по всем правилам. Камер не было только в смотровых и процедурных — там, где мы проводили допрос. — Думаешь, они работают? — с сомнением спросила Оля. — Вот и выясним, — кивнул я. Семён нашёлся на втором этаже, возле аптечного склада. Осматривал шкафы, сверяясь с бумажными списками в руках. — Слушай, где здесь операторская или комната охраны? — спросил я. — В смысле? — тот недоумённо захлопал глазами. — Записи с камер. Мониторы где? И диски? — А-а-а, это! Да, будка справа от гардеробной! — Они работают? — уточнил я. — Ну айтишники в прошлом месяце что-то копали. Говорили, что вроде да. Только охранника у нас не было — поэтому принимать некому было. Я так, проверил для проформы… но я не спец же. — Ясно. Пошли смотреть. Камеры работали исправно. Система имела резерв записи в целую неделю, после чего старые файлы уничтожались, а на их место писались новые. Разобравшись с управлением, я нашёл нужную камеру в палате и в коридоре. — Дим… — вдруг сдавленно произнесла Оля. Я отвлёкся от записей и посмотрел на неё. Она вдруг спала с лица и резко побледнела.