«Просто ты ей нравишься», — подумала Фрэнсис. — Нет, — ответила она. — Девочки в этом возрасте… никогда точно не знаешь, что с ними происходит. — Она очень восприимчива, — сказал Штайн, — и кажется мне маленькой птичкой, выпавшей из гнезда. Я никогда не видел более одинокого человека. Она до безумия привязана к Уэстхиллу. Привязана слишком сильно, слишком болезненно. Все это — ее единственная опора. Три женщины ошеломленно смотрели на него. Они не ожидали, что он сделает подобный вывод. — Она не одинока, — возразила Фрэнсис, — у нее есть мы. Петер задумчиво посмотрел на нее, и его взгляд сказал ей: «Ты ведь это знаешь. Ты знаешь, что я имею в виду». — Существует такая особая болезнь — как внутреннее одиночество, — сказал он вслух. — Лора страдает ею, и уже очень давно. Надеюсь, что это не продлится всю ее жизнь. Каким-то образом все почувствовали себя виноватыми. Они никогда особо не задумывались над проблемами Лоры. У них не было в отношении девочки никаких иных обязательств, кроме того, чтобы дать ей крышу над головой и достаточно еды. Угрызения совести заставили Фрэнсис на следующий день поехать с Лорой в Норталлертон, чтобы пойти с ней в парикмахерскую, а потом купить ей новую одежду. — Я не могу этого принять, — запротестовала сначала Лора. — Вы и так потратили на меня достаточно денег, хотя вовсе не должны нести за меня ответственность! — Что за глупости. Я рада, что ты живешь у нас, Лора, и с удовольствием время от времени исполняю твои желания. Итак, ты действительно хочешь отрезать волосы? Лора не изменила свои намерения. Парикмахер, оглядев ее круглое лицо с толстыми щеками, попытался отговорить ее, но она настояла на своем. Он сделал ей стрижку с челкой и безуспешно попытался придать ее тонким волосам хоть немного пышности. — У вас тонкие и мягкие волосы, как у младенца, — сказал парикмахер. — Скорее всего, у вас всегда будут с ними проблемы. Но с этим ничего не поделаешь. Лора рассматривала себя в зеркале. Ее лицо стало казаться еще полнее, чем прежде. Но, как ни странно, она осталась довольна собой, заявив: — Теперь я наконец больше не выгляжу как школьница. В газетах больше не появлялась фотография Петера, и никто не вспоминал эту историю, но все понимали, что опасность не миновала. Петер не мог покидать ферму; он не мог также рисковать, чтобы отправиться в какую-нибудь деревню или город и поискать себе работу. — Вас в любое время может кто-нибудь опознать, — предостерегла его Фрэнсис. — Да и даже если это не случится — как вы сможете жить и работать в Англии без документов? Вам надо еще на какое-то время остаться здесь. — Это сводит меня с ума! — сказал он. — Я представляю собой постоянную опасность для вас. — Не думайте об этом. Мы рады, что вы остаетесь у нас. Это была правда: они уже не представляли своей жизни без него. Петер помогал чем только мог. Его обаяние взбадривало ее в мрачные дни. Свои собственные заботы он скрывал — и постоянно старался оставаться веселым. Только иногда Фрэнсис видела, что у него тяжело на сердце, — когда он сидел перед приемником и слушал новости о войне. В эти моменты его лицо вытягивалось и серело от волнения, а на лбу образовывались две поперечные складки, которые его заметно старили. Положение для Германии было сложным. Военные удачи первых лет закончились. Население страдало от бомбардировок союзников, ночами горели города, умирало много людей. На фронтах участились случаи отступления. В Сталинграде, крупном городе на Волге, целая группа армий вела отчаянные бои. — Им надо было остановиться, — сказал Петер, — надо было бежать из Сталинграда! Но Гитлер будет по-прежнему кормить их своими лозунгами… Теперь он часто критиковал фюрера. Однажды Фрэнсис слышала, как Штайн сказал Виктории: — Я думаю, что в один прекрасный день он войдет в историю человечества как величайший преступник всех времен. — Возможно… если он сейчас остановится… — Он не остановится, Виктория. Такой человек, как Гитлер, — нет! Чем хуже будет ситуация, тем громче он будет орать об окончательной победе. Он скорее погубит целый народ, чем свернет со своего фанатичного пути. — Вы думаете, что для Германии все закончится плохо? Прошло некоторое время, прежде чем Петер ответил: — Все закончится плохо. Я думаю, будет конец света. — Как хорошо, что вы здесь в безопасности, — воскликнула Виктория. Он вымученно рассмеялся. — Ах, Виктория… Вы, вероятно, не понимаете, но это как раз то, что не дает мне спать по ночам. Моя мать и моя сестра там. Вы знаете, Германия сама развязала войну, и на нас лежит вина за это. И все-таки это моя родина. Моя страна, которая сейчас стоит на грани катастрофы. Я не могу этого забыть. А я сижу здесь… и ничего не делаю. Ничего! Наступил декабрь. Петер становился все более удрученным. Его вежливость, его приветливость остались неизменными, но казалось, что ему все тяжелее делать веселое лицо. Он часто погружался в чтение книг, стоявших в гостиной, — в основном классики, — и, похоже, находил в этом определенное утешение. Два раза собирался уехать из Уэстхилла, намереваясь как-то пробираться во Францию, а оттуда — в Германию. Но четыре женщины так долго уговаривали его не делать этого, что он уступил им. Как намеревался он пересечь пролив? Пассажирские суда больше не ходили — из-за подводных лодок. Тогда как? На военном корабле? Без документов? — И сразу забудьте о рыбацких шхунах, — предупредила его Фрэнсис. — На море сейчас зимние штормы. Если вас и не застрелят, то вы утонете. Штайн понимал, что она права, но его беспокойство росло, и Фрэнсис было ясно, что она не сможет удержать его. В один прекрасный момент он не выдержит состояния бездействия — и рискнет своей жизнью. Его это устраивало больше, чем перспектива дожидаться окончания войны на уединенной ферме в Северной Англии. Наступало Рождество, и все решили сделать для него этот праздник особенно красивым. Петер рассказал им о традициях немецкого сочельника, которые в Англии, где раздача рождественских подарков происходила утром 25 декабря, не были так известны. Теперь они украсили маленькую елку, которую Штайн срубил 24 декабря, и Аделина приготовила праздничную еду — несмотря на карточную систему, которая и в сельской местности ощущалась все сильнее. Она припасла ингредиенты для огромного пудинга с изюмом — и, конечно, сделала индейку, несколько салатов и большое количество сладостей. Петер был растроган. — Вы не должны были пренебрегать вашими рождественскими традициями в пользу немецких обычаев! — сказал он. — Вы, конечно, сегодня вечером вспоминаете о своих маме и сестре, — тихо сказала Виктория. — И мы хотели немного облегчить вам эти воспоминания. Фрэнсис сначала предложила не слушать в этот вечер никаких новостей — но в конце концов все они столпились вокруг приемника. Диктор сообщил об отчаянном положении, в котором находилась Шестая армия Гитлера в Сталинграде, окруженная в разрушенном городе, обреченная на смерть от голода и холода. Гитлер отказался от капитуляции. — Этим он убьет их, одного за другим, — сказал Петер с окаменевшим лицом. Он не заметил, как пряди волос снова упали ему на лоб, — молодой и по-своему ранимый. Лора смотрела на него так восторженно, будто в его лице ей явился Святой Дух. — Никто не оставит умирать целую армию, — возразила Фрэнсис, — никакой Гитлер! Петер покачал головой: — Он не пойдет на попятную. Он в неистовстве. Свечи на елке мигали. Виктория вскочила со своего места. — Сегодня я не хочу больше ничего слышать о войне! — воскликнула она. — И ничего больше о Гитлере! Давайте же наконец раздавать подарки. За окном шел снег, в камине горел огонь. После того как замолчал голос из приемника, на дом опустился мир. Все дружно сидели и все вместе распаковывали подарки. Виктория подарила Петеру книгу. — «Стихи Роберта Бёрнса», — прочел он. — Как замечательно. Спасибо, Виктория! На младшей сестре было черное бархатное платье, по которому струились ее светлые, как жидкий мед, волосы. У нее были раскрасневшиеся щеки, и выглядела она молодой и расслабленной, какой уже давно не была. — Это стихи о любви, — сказала она. Петер улыбнулся. — И вы написали прекрасное изречение на первой странице… Я действительно очень рад. Фрэнсис вытянула шею, чтобы прочесть надпись, но на расстоянии ничего не смогла разобрать. Она недоверчиво посмотрела на сестру: неужели и та увлечена Петером? Лора произвела фурор своим подарком. Она связала для Петера свитер, объемный, теплый, с воротником гольф, из шерсти темно-серого цвета. Все были ошеломлены, так как никто никогда не видел, чтобы Лора вязала. — Когда же ты это делала? — спросила Фрэнсис. — В основном ночами, — объяснила девушка, — тайно, в своей комнате. — Мне еще никто никогда не вязал свитеров, — признался Петер, — а здесь вдруг моя спасительница делает мне такой подарок!.. Это потрясающе, Лора. Он подошел к ней и нежно поцеловал ее в щеку. Лора побелела как мел и рухнула, потеряв сознание. Сразу возник переполох. Все сгрудились вокруг Лоры, пытаясь привести ее в чувство. Наконец Петер поднял ее и положил на диван. Там Лора открыла глаза и растерянно огляделась. — Что случилось? — спросила она. — Мы тоже очень хотели бы это знать, — ответил Петер, озабоченно глядя на нее. — Вы неожиданно просто упали. — О! — Лора села. Она еще была совершенно белая, ее руки дрожали. — Наверное, что-то с кровообращением… — Петер тебя поцеловал, и ты сразу свалилась, — сказала Виктория, — как викторианская дева! — Как лестно это было бы для меня! Не думаю, что она упала, потому что я ее поцеловал, — сказал Петер и задумчиво добавил: — Вы очень плохо выглядите, Лора. У вас всегда такие мешки под глазами? Теперь все внимательно глядели на Лору. В конце концов та разразилась слезами. — Я не знаю, почему плачу, — выдавила она. — Правда, не знаю! — Девочка моя, ничего страшного в этом нет. Люди иногда плачут просто так, без причины. — Аделина села на край дивана, взяла Лору за руку и притянула ее к себе. Тут выражение ее лица резко изменилось. — Ты ужасно похудела, Лора! — крикнула она испуганно и чуть отстранила девочку от себя.