— К сожалению, я знаю, что дела обстоят хуже, чем это можно представить, — сказала Маргарита. — Мой муж мне рассказывал. Они систематически убивают людей в лагерях. Это будет чудо, если он останется жив. — Не говорите такие страшные вещи! — воскликнула Виктория. Маргарита бросила на нее холодный взгляд. — Нужно смотреть на факты трезво. В таком случае, как этот, нельзя целиком поддаваться отчаянию, но и не следует питать слишком большие надежды. Я стараюсь держаться где-то посередине. — Мне в любом случае кажется разумным ваше решение уехать из Франции, — сказал Чарльз. — Да?.. А вот я кажусь себе дезертиром. Через две недели после того, как моего мужа арестовали, раздался анонимный звонок. Какой-то мужчина предупредил: на следующий день меня арестуют. До сих пор не знаю, кто это был. Полночи я колебалась. Я не хотела бросать мужа на произвол судьбы. Подумала: «Если они меня арестуют, то, возможно, мы опять с ним увидимся. И тогда по меньшей мере будем переносить все невзгоды вместе». Но потом сказала себе: «Я не могу быть уверенной в том, что попаду в тот же самый лагерь. И если меня арестуют, я уже ничего не смогу сделать». Ранним утром я собрала немного вещей и поехала к своим друзьям. Потом через Испанию и Португалию приехала в Англию. — А почему вы оказались именно в Йоркшире? — спросила Фрэнсис. — В Бредфорде жила одна моя дальняя родственница. Кузина моей матери третьей или четвертой степени. И я вспомнила о ней. Но, как выяснилось, за это время она умерла. Так я оказалась здесь, наверху, и подумала, почему бы и нет. Я хотела найти себе пристанище в какой-нибудь небольшой деревушке, потому что так выйдет дешевле. То, что я попала в Дейл-Ли, было случайностью. — Маргарита пожала плечами. — Здесь так же хорошо, как и в любом другом месте, не так ли? Правда, у меня остается не так много времени, чтобы найти работу. Еще примерно четыре недели — и у меня закончатся деньги. Возможно, я все же ошиблась, приехав в деревню… В городе, наверное, больше возможностей. — Мы вам что-нибудь подберем, — сказала Фрэнсис. — В Париже я преподавала в школе, — объявила Маргарита, — математику и биологию. К сожалению, здесь мне это вряд ли пригодится. Но, может быть, я могла бы давать детям частные уроки французского языка? Фэнсис не хотела говорить ей, что во всей округе не было детей, которые учили бы французский язык. В двух семьях, где обращали внимание на образование — в их собственной и в семье Ли, — все дети уже выросли. А так здесь жили одни крестьяне. И в воспитании своих потомков они придавали значение совсем другим ценностям, нежели французский язык. Виктория удивила всех, когда заявила, что сама с удовольствием стала бы брать уроки. Она учила в школе французский и преуспела в нем. — Но… — начала Фрэнсис, однако Виктория перебила ее непривычно резко: — Я хочу освежить свои знания. Если они вообще еще сохранились. Я целую вечность ни слова не говорила по-французски. Позднее, когда Маргарита ушла, она сказала Фрэнсис: — Ей нужна помощь, но она слишком горда, чтобы просто взять деньги. А если я буду брать уроки, то, по крайней мере, смогу немного поддержать ее. Это страшно, что ей приходится испытывать, ты не находишь? Я не смогла бы вынести эту неизвестность. — Ей не остается ничего другого, — сказала Фрэнсис и добавила чуть недовольно: — Ты удивляешь меня, Виктория. Я и не знала, что ты так много думаешь о других людях. Должно быть, ты ей симпатизируешь? — Я считаю, что она красивая и образованная. Кроме того… — Виктория запнулась, потом продолжила: — Кроме того, я очень одинока. Мне нужно как-то отвлечься. Уроки французского могли бы скрасить мою повседневную жизнь. — Ну, тогда вы взаимно заинтересованы в этом, — заключила Фрэнсис. Она тоже находила Маргариту симпатичной и очень умной, но спрашивала себя, может ли действительно возникнуть дружба между ней и Викторией. Неужели Маргарита почувствует симпатию к ее вечно ноющей сестре? В сентябре немецкие истребители бомбили Лондон, сея хаос в центре города. Каждую ночь люди отправлялись в подвалы или в вестибюли метро. Дома горели целыми кварталами, пожарные команды работали в беспрерывном режиме. Завалы заблокировали дороги. Война продолжалась в опасной близости, решимость врага была серьезной. Гитлер планировал высадку немецких войск в Англии, но то и дело переносил операцию «Морской лев» из-за неблагоприятных погодных условий. Королевским военно-воздушным силам Великобритании постоянно удавалось сбивать вражеские бомбардировщики и тем самым демонстрировать немцам, что англичане устроят им тяжелую жизнь. Но страх народа был все же очень велик, особенно в столице и в промышленных областях. Бомбы не только разрушали дома и улицы, они изматывали и запугивали людей. Ночное пребывание в бомбоубежищах, сопровождавшееся воем падающих бомб и звуками взрывов, стоило кучи сил и нервов. Распространяющиеся слухи о предстоящем десанте немецких войск сделали свое дело, посеяв беспокойство и страх. В последнюю неделю сентября из Лондона позвонила Элис. Это был прохладный, тихий осенний день, когда туман не рассеивался до самого вечера и, казалось, проглатывал все голоса и звуки. В воздухе висели запахи прелой листвы и влажной земли. Уже смеркалось, когда Фрэнсис возвращалась домой из стойл, где с раннего утра занималась кобылой, у которой возникли проблемы при родах. Но маленький жеребенок все-таки появился на свет, и мать и детеныш могли отдохнуть после большого напряжения. Фрэнсис устала и ужасно замерзла. Она мечтала только о горячей ванне. Войдя в дом, услышала, как Маргарита и Виктория в столовой болтают по-французски. Маргарита над чем-то смеялась. «О Виктории можно говорить что угодно, но она действительно оказывает помощь этой бедной женщине», — подумала Фрэнсис. В гостиной резко зазвонил телефон. — Соединяю вас с Лондоном, — скучающе сообщила женщина-оператор, когда Фрэнсис взяла трубку. Звонила Элис. Голос у нее был резкий и взволнованный. Она говорила так быстро, что, казалось, в любой момент может прикусить себе язык. — Фрэнсис, это страшно… В наш дом сегодня ночью попала бомба. Он разрушился. Разрушился весь. К счастью, сохранился подвал, но когда с потолка посыпалась известь и пыль, я подумала — все кончено. Звук был как в преисподней. Когда мы выбрались из подвала, все вокруг горело. Небо было огненно-красным от многочисленных пожаров. Люди кричали, и… — Элис, — сказала Фрэнсис умоляюще, — успокойся же. С кем-нибудь из вас что-то случилось? — Нет, мы в порядке. — Где ты сейчас? — Мы у знакомых Хью. От нашего дома ничего не осталось. У нас ничего больше нет из одежды, кроме той, которая на нас! Элис была на грани истерики, это было слышно по ее голосу. Фрэнсис смотрела в окно на тихий туманный день и с трудом представляла себе, что в Лондоне минувшей ночью разыгралась такая трагедия. То, о чем сообщила Элис, казалось, было из другого мира. — Береги нервы, Элис. Все будет в порядке. Я могу тебе чем-то помочь? — Ты можешь взять к себе моих детей, — сказала Элис. Лора и Марджори должны были приехать в Норталлертон 11 октября. Это был дождливый и ветреный день, серый и мрачный, ухмылявшийся метафоре «золотой октябрь». Но что было делать Фрэнсис? — Они сейчас эвакуируют детей из Лондона в принудительном порядке, — сказала Элис, — и я боюсь за них. Детей наших друзей уже увезли. Однажды утром они сидели с сотней других детей на каком-то поле, и крестьяне из окрестных деревень приезжали, чтобы отобрать себе тех, кого они хотели бы увезти с собой. Братьев и сестер бесцеремонно разделяли. Это были страшные сцены. Я не хочу, чтобы с моими детьми случилось то же самое, но не могу оставить их здесь, потому что у меня их отберут. — Сколько им сейчас лет? — спросила Фрэнсис. Она не очень любила детей, к тому же не знала, как с ними обращаться. Но если она откажется, это будет выглядеть неприлично. — Лоре только что исполнилось четырнадцать, — ответила Элис, — а Марджори — двенадцать. Обе находятся в невменяемом состоянии после минувшей ночи, особенно Лора. Но они славные девочки. Они точно не доставят тебе хлопот. Двое испуганных детей, и одна из них в проблемном возрасте! Только этого ей не хватало… Но Фрэнсис согласилась — и после этого выпила двойной виски. Она чувствовала себя совершенно растерянной, когда поехала встречать детей. День был мрачным и, казалось, предвещал беду. Чарльз с раннего утра отправился на могилу Морин, хотя был сильно простужен и ему было лучше остаться дома, но он, конечно, не захотел слушать никаких советов. Виктория беспокоилась, так как Маргарита не явилась на урок французского языка в девять часов, как было условлено. — Я ничего не могу понять, — сказала она Фрэнсис, когда та в половине десятого спустилась вниз, чтобы ехать в Норталлертон, — она всегда была так пунктуальна… И она совершенно не похожа на человека, который может просто не прийти. — Она это как-то объяснит, — рассеянно ответила Фрэнсис. — Послушай, Виктория, ты не хочешь проводить меня на вокзал? Может быть, ты скорее завоюешь доверие детей… — Я подожду Маргариту. Она может прийти в любой момент. В машине с беспрерывно работающими дворниками Фрэнсис спрашивала себя, с чем может быть связано то, что она чувствует себя так дискомфортно? Возможно, считает, что неспособна справиться с бедными детьми? Это было смешно. В жизни она преодолевала еще не такое! Но где-то на этих одиноких проселочных дорогах, между промокшими осенними лугами, облетевшими деревьями и погрузившимися в туман холмами, когда Фрэнсис ощущала в себе необъяснимую грусть, сродни постепенно прогрессирующему параличу, она поняла, что впервые в жизни чувствует себя старой и что именно этим объясняется подавленность, так угнетающая ее. Раньше она никогда не задумывалась о возрасте, процесс старения воспринимала как выгоду и никогда не испытывала желания снова стать молодой. Юность? Она была сейчас сильнее, чем раньше, самоувереннее, она нашла свое место в жизни и шла своей дорогой. Вечные желания и искания были позади. Она смирилась с самой собой, со всем, что ей было дано, но и со всем, в чем ей было отказано. Прошло уже много лет, когда Фрэнсис в последний раз сетовала, что не так красива, как Виктория. Или когда она переживала из-за Джона. Но сегодня… Она знала, что увидит сейчас детей Элис. Детей, которые безжалостно напомнят ей о течении времени — самим своим существованием. Почему так упорно засела в ее памяти одна картина? Элис и она, сидящие на каменной стене в самом конце сада, курящие сигареты, такие юные… а из дома доносятся голоса Морин, Кейт, Чарльза и Виктории, Джорджа… еще не искалеченного войной… Возможно, подумала Фрэнсис, именно это причиняет такую боль. Не годы. Но потери. Раны. Боль не становится тише с течением времени. Она становится сильнее. Поезд опаздывал. Фрэнсис нужно было ждать три четверти часа до его прибытия. На перроне почти никого не было. В конце концов она пошла в привокзальное кафе, выпила горячий кофе и потерла под столом одна об другую озябшие ноги. Позади нее какая-то женщина причитала, что с начала войны ничего не работает, что поезда раньше приходили вовремя и что Англия в самом скором времени накроется медным тазом. Муж пытался ее успокоить, но она впала в ярость и кричала довольно громко и грубо. Фрэнсис почувствовала себя немного лучше. Она попросила принести двойной бренди, и пока потягивала его, подошел поезд. Хотя из него вышли несколько детей, она сразу узнала девочек Элис. По меньшей мере младшую, которая была очень похожа на свою мать. На обеих были одинаковые серые пальто, из-под которых выглядывали темно-синие юбки в складку, плотные серые чулки и коричневые полуботинки. У обеих девочек были длинные светлые волосы, заплетенные в две косы. Они держались за руки и оглядывались вокруг, широко раскрыв большие глаза. Фрэнсис подошла к ним. — Вы Лора и Марджори Селли? Я Фрэнсис Грей. Добро пожаловать в Йоркшир! — Спасибо большое, — пробормотала Лора. Она была на голову выше своей сестры и немного полнее ее. Фрэнсис с сожалением констатировала, что Лора больше похожа на отца. Нельзя сказать, что она была некрасивой, но ее голубые глаза казались не слишком осмысленными, а лицо не отличалось живостью. У нее был вид милой, славной, робкой девочки. — Надеюсь, что вы будете комфортно чувствовать себя на ферме Уэстхилл, — сказала Фрэнсис, стараясь придать голосу оптимистическую нотку, и взяла дорожную сумку, которую девочки поставили между собой. — Вещей у вас немного… — У нас больше и нет, — объяснила Марджори. — Наш дом был сначала разрушен во время бомбардировки, а потом сгорел. Эту сумку мы все время брали с собой в подвал, поэтому она уцелела. — Конечно. Ваша мама мне все рассказала. Если мы этим не обойдемся и вам что-то потребуется, то просто купим необходимое, хорошо? — Они направились к машине. — Вы любите лошадей? — В Лондоне не так много лошадей, — ответила Марджори. — А я боюсь больших животных, — добавила Лора. Фрэнсис, подавив в себе желание вздохнуть, сказала подчеркнуто бодрым голосом: — Посмотрим. Может быть, вы с ними подружитесь. Я надеюсь, что вы не будете здесь скучать. Здесь намного тише, чем в Лондоне. — Как хорошо, что здесь не падают бомбы, — сказала Лора. Ее серьезное лицо было очень бледным. Фрэнсис хорошо видела в ее чертах следы недавно перенесенного ужаса. Эти девочки много пережили. Что чувствовали дети, сидевшие в темном подвале, когда над ними рухнул пылающий дом? И даже выбравшись из этого ада, они знали теперь, что их родители по-прежнему подвергаются опасности. Наверняка они тоскуют по дому и чувствуют себя одиноко. Странным образом Лора, старшая, кажется, страдала больше, чем младшая Марджори. Мимика последней выдавала внимательность и любопытство по отношению к тому, что ее окружало. Лора же производила впечатление ребенка, полностью ушедшего в себя. В машине ни одна из девочек не произнесла ни слова. Чтобы прервать гнетущую тишину, Фрэнсис наконец сказала: — Вам не повезло, что сегодня на улице так сыро и холодно. Когда светит солнце, осень здесь, наверху, очень красивая. Вы это еще увидите. — Мне здесь нравится, — сказала Лора вежливо. — Вам, конечно, не хватает ваших родителей… Они останутся у знакомых, к которым вы поехали после той ночи?