— Вот и хорошо, — кивнула тетушка Семпрония и откинулась на спинку сиденья. Пони все цокал и цокал по мостовой. Они процокали по Королевской площади, мимо Королевской резиденции, которая маячила с краю, сверкая на солнце золотой крышей, потом через Рыночную площадь, куда Чармейн пускали очень редко. Она жадно глядела на прилавки, на людей, которые покупали всякую всячину и болтали, и даже обернулась, не наглядевшись, когда коляска выехала в старые кварталы. Дома здесь были высокие, ярко раскрашенные и совсем разные — чем дальше, тем вычурнее становились фронтоны и тем причудливее располагались окна, — и у Чармейн затеплилась надежда, что жизнь в доме дедушки Вильяма может оказаться весьма интересной. Однако пони все цокал и цокал — через обшарпанные бедные кварталы, а потом мимо домиков деревенского вида, а потом и вовсе вдоль полей и плетней, туда, где над дорогой нависал крутой утес и среди живых изгородей лишь изредка встречались крошечные лачужки, а горы надвигались все ближе и ближе. Чармейн начала бояться, что они сейчас выедут из Верхней Норландии в какую-нибудь соседнюю страну. Только вот в какую? В Дальнию? В Монтальбино? Жалко, что она всегда слушала на географии вполуха. Стоило ей об этом подумать, как кучер натянул поводья у небольшого мышино-серого домика, съежившегося за длинным и узким садом. Чармейн оглядела домик поверх низкой кованой калитки и страшно огорчилась. Она в жизни не видела таких скучных домиков. По обе стороны от коричневой входной двери были окна, и мышино-серая крыша нависала над ними, словно насупленные брови. Второго этажа, похоже, вообще не было. — Вот мы и приехали, — бодро воскликнула тетушка Семпрония. Она спустилась на землю, с лязгом отворила кованую калитку и возглавила шествие по дорожке к входной двери. Чармейн уныло тащилась следом, а за ней шел кучер с ее багажом. Сад по обе стороны от дорожки состоял, похоже, исключительно из гортензий — синих, голубых, бирюзовых и розовых. — Думаю, за садом тебе ухаживать не придется, — беззаботно заметила тетушка Семпрония. Этого еще не хватало, подумала Чармейн. — Не сомневаюсь, что у дедушки Вильяма есть садовник, — добавила тетушка Семпрония. — Надеюсь, — буркнула Чармейн. Ее познания в садоводстве ограничивались двориком за ее собственным домом, где росли тутовое дерево и куст шиповника, а также ящиками на окнах, где мама сажала душистый горошек. Чармейн было известно, что под растениями есть земля и что в земле водятся червяки. Ее передернуло. Тетушка Семпрония решительно стукнула дверным молотком, а затем, не дожидаясь приглашения, двинулась в дом, крича: — Э-ге-гей! Я привезла вам Чармейн! — От души благодарю, — отозвался дедушка Вильям. Входная дверь вела прямо в заплесневелую гостиную, и там сидел дедушка Вильям — в заплесневелом кресле мышино-серого цвета. Рядом с ним стоял объемистый кожаный чемодан, как будто чародей и вправду приготовился к отъезду. — Рад познакомиться, душенька, — улыбнулся дедушка Вильям. — Здравствуйте, сударь, — учтиво отвечала Чармейн. Не успели они сказать еще что-нибудь, как тетушка Семпрония провозгласила: — Ну, целую и обнимаю. Поставьте багаж сюда, — сказала она кучеру. Кучер послушно бросил вещи Чармейн у самого порога и вышел. Тетушка Семпрония последовала за ним, прошуршав дорогими шелками и воскликнув: — Всем до свидания! Хлопнула входная дверь, и Чармейн с дедушкой Вильямом уставились друг на друга. Дедушка Вильям был маленький старичок, почти совсем лысый, если не считать нескольких тоненьких серебряных завитков, уложенных на довольно-таки яйцевидной голове. Сидел он в напряженной, болезненной, неловкой позе, и Чармейн стало ясно, что он и вправду страдает. Она даже удивилась, когда поняла, что жалеет его, хотя ее раздражало, что он смотрит на нее так пристально. От этого она чувствовала себя провинившейся. К тому же нижние веки под усталыми голубыми глазами набрякли и обвисли, и было видно, какие они красные внутри, словно налились кровью. А крови Чармейн боялась так же, как и земляных червяков. — Что ж, вы очень рослая и на вид разумная юная барышня, — проговорил дедушка Вильям. Голос у него был усталый и ласковый. — Рыжие волосы, по-моему, хороший признак… Превосходно. Как вы думаете, вы справитесь с хозяйством, пока меня не будет? К сожалению, здесь не убрано… — Справлюсь конечно, — ответила Чармейн. Ей казалось, что, помимо плесени, в комнате очень даже чисто. — Скажите, пожалуйста, что именно я должна буду делать? — Надеюсь, я тут ненадолго, подумала она. Как только король ответит на мое письмо… — Ничего особенного, — сказал дедушка Вильям, — обычная домашняя работа, только, разумеется, волшебная. Естественно, по большей части волшебная. Поскольку я не осведомлен, в какой степени вы владеете магией, то предпринял некоторые шаги… Ужас-то какой, подумала Чармейн. Он считает, будто я умею колдовать! Она собралась было перебить дедушку Вильяма и все объяснить, но тут нашлось кому перебить их обоих. Дверь с грохотом распахнулась, и в дом бесшумно вошла процессия высоких-высоких эльфов. Все они были очень по-больничному одеты в белое, и на их прекрасных лицах не было вообще никакого выражения. Чармейн глядела на них, и от их красоты, от их стати, от их бесстрастности, а главное — от их совершенного молчания ей хотелось визжать. Один из эльфов мягко отодвинул ее в сторону, и она стояла там, где ее поставили, чувствуя себя неуклюжей растрепой, а остальные плотным кольцом окружили дедушку Вильяма, склонив к нему ослепительно-белокурые головы. Чармейн не разобрала, что они сделали, но чуть ли не в мгновение ока дедушка Вильям тоже оказался одет в белый балахон, и эльфы подняли его с кресла. К его голове было непонятным образом приделано что-то вроде трех красных яблок. Чармейн увидела, что он спит. — Э… вы забыли чемодан, — робко произнесла она, когда эльфы бережно понесли дедушку Вильяма к двери. — Он не понадобится, — ответил один из эльфов, придерживая дверь, пока остальные выносили дедушку Вильяма на улицу. После этого все они двинулись прочь по дорожке. Чармейн бросилась к двери и крикнула им вслед: — Его долго не будет? Ей почему-то очень захотелось поскорее узнать, сколько придется тут пробыть. — Сколько потребуется, — откликнулся один из эльфов. И они исчезли, даже не дойдя до калитки. ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой Чармейн осматривает дом Чармейн некоторое время глядела на опустевшую дорожку, а потом с треском захлопнула дверь. — Ну и что мне теперь прикажете делать? — спросила она у гулкой заплесневелой комнаты. — К сожалению, душенька, вам надо навести порядок в кухне, — раздался в воздухе усталый добрый голос дедушки Вильяма. — Приношу извинения за то, что оставил вам столько стирки. Прошу вас, откройте мой чемодан, там вы найдете более подробные указания. Чармейн бросила взгляд на чемодан. Выходит, дедушка Вильям оставил его нарочно. — Подождите минутку, — сказала она. — Я еще свои вещи не распаковала. Она взяла саквояж и сумку и направилась с ними ко второй, и последней, двери. Дверь была в противоположном конце комнаты, и когда Чармейн попыталась ее открыть той же рукой, в которой держала сумку с булками, потом одной рукой, держа и сумку, и саквояж в другой, и наконец обеими руками, поставив вещи на пол, то в результате выяснила, что дверь ведет в кухню. Некоторое время она смотрела внутрь. Потом перетащила багаж через порог — дверь тут же захлопнулась — и смотрела еще некоторое время. — Ну и помойка, — протянула она. Вообще-то кухня была удобная и просторная. Большое окно выходило на горы, в него лился теплый солнечный свет. К сожалению, этот солнечный свет лишь ярче очерчивал нагромождение тарелок и чашек в раковине, на сушилке и на полу возле раковины. Затем солнечный свет просочился дальше — возмущенный взгляд Чармейн последовал за ним — и позолотил два больших холщовых мешка с грязным бельем, прислоненных к раковине. Они были так туго набиты, что дедушка Вильям воспользовался ими как полочкой для стопки из грязных кастрюль, увенчанной парой сковородок. Взгляд Чармейн переместился от раковины к столу посреди кухни. Похоже, здесь дедушка Вильям хранил весь свой запас заварочных чайников, штук тридцать, и примерно столько же молочников с несколькими соусниками в придачу. Чармейн подумала, что составлены они даже, пожалуй, аккуратно, просто их многовато для одного стола и они грязные. — Да, видно, что вы долго болели, — недовольно уронила Чармейн, адресуясь к голосу дедушки Вильяма. На этот раз он не ответил. Чармейн осторожно подошла к раковине — у нее возникло ощущение, будто там чего-то не хватает. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что нет кранов. Должно быть, домик стоял так далеко от города, что сюда не проложили водопровод. Посмотрев в окно, Чармейн увидела небольшой дворик, посреди которого стояла водокачка. — Что же получается — я должна пойти туда, накачать воды, принести сюда, а дальше как?! — разозлилась Чармейн. Она посмотрела в пустую темную топку. Было лето, поэтому, разумеется, огонь в очаге не горел и никаких дров поблизости не оказалось. — А как мне греть воду? — продолжала Чармейн. — В грязной сковородке, да? И… и вообще, самой-то мне как мыться? Что, даже ванну не принять? У него, может, и спальни-то нормальной нет, и ванной! Она кинулась к дверце за очагом и распахнула ее. Похоже, в доме дедушки Вильяма все двери рассчитаны на десятерых крепких мужчин, сердито подумала Чармейн. Так и чувствуешь вес наложенных на них запирательных чар. Между тем оказалось, что она смотрит в кладовку. На полках ничего не было, кроме масленки с маслом, черствой на вид буханки и большого мешка с загадочной надписью: «Кибис Каниникус», наполненного чем-то вроде мыльной стружки. А в углу громоздились еще два мешка с грязным бельем, набитые так же туго, как и те, что в кухне. — Сейчас закричу, — посулила Чармейн. — Что я такого сделала тетушке Семпронии? Почему мама ей разрешила?! В эту горькую минуту Чармейн прибегла к средству, которое всегда выручало ее в беде: решила уткнуться в книгу. Она подтащила два мешка к уставленному чайниками столу и села на один из двух стульев. Там она расстегнула ковровый саквояж, нацепила очки на нос и стала рыться в одежде в поисках книг, которые она дала маме, чтобы та их упаковала. Пальцы нащупывали только мягкое. Единственный твердый предмет на поверку оказался куском мыла, спрятанным среди прочих туалетных принадлежностей. Чармейн запустила мылом в пустой очаг и стала рыться дальше. — Нет, это просто невероятно! — сказала она. — Мама должна была положить их на самое дно, первым делом! Она перевернула саквояж и вытряхнула все его содержимое на пол. Оттуда посыпались красиво сложенные юбки, платья, чулки, блузки, две вязаные кофточки, кружевные комбинации и столько прочего белья, что хватило бы на год. Сверху на кучу одежды шлепнулась пара новых тапок. После этого саквояж стал пустым и плоским. Тем не менее Чармейн прощупала его изнутри и только потом отшвырнула в сторону, стряхнула очки, так что они снова повисли на цепочке, и примерилась поплакать. Миссис Бейкер забыла положить книги. — Ладно, — проговорила Чармейн, немного поморгав и поглотав. — Наверное, я просто никогда раньше не уезжала из дома. В следующий раз, когда я куда-нибудь поеду, буду собираться сама и набью саквояж книгами. А сейчас как-нибудь обойдусь. Чтобы как-нибудь обойтись, Чармейн вытряхнула вторую сумку на уставленный чайниками стол, отодвинув часть чайников в сторону. От этого четыре молочника и один чайник свалились на пол. — Ну и пусть! — сказала им вслед Чармейн. К некоторому ее облегчению, молочники были пустые и просто раскатились в разные стороны и чайник тоже не разбился. Он остался лежать на боку, и из носика на пол потекла струйка заварки. — У магии, кажется, есть свои положительные стороны, — рассудила Чармейн, мрачно извлекая верхний пирожок — с мясом. Она подобрала юбки, запихала их между коленок, поставила локти на стол и со вкусом отхватила от пирожка большой утешительный кусок. Голую правую щиколотку задело что-то холодное и дрожащее. Чармейн застыла, не решаясь даже жевать. В этой кухне полно огромных волшебных слизняков, подумала она.