– Говоришь, как опытная в этом деле. – В колледже у меня было больше веселья, чем у тебя. – Да уж. – Ну и… – Лиз выудила из сумочки блеск и, наблюдая за Конни через зеркало, размазала по губам бледно-розовую капельку. – Что будешь делать? В бедро Конни врезалась дверь, и в дамскую комнату влетела женщина средних лет, по виду – простая домохозяйка. – Ох! – Конни стиснула зубы от боли. – Добрый вечер, – сухо бросила Лиз, махнув женщине рукой. Та обвела подружек взглядом и скрылась за дверцей кабинки, которую только что покинула Конни. – Но я не… – ответила Конни. – То есть это же не точно. – И что? – Лиз оперлась бедром о край раковины. – А если точно? Послышалось характерное журчание. Конни перевела взгляд под дверь кабинки, на кроссовки женщины. Ей не хотелось становиться такой же. Увядшей и напрочь лишенной привлекательности. Интересно, в какой момент женщина теряет женский облик и превращается в типичную мамочку? Случается ли это по щелчку пальцев за одну ночь, или трансформация постепенная? Походить на Грейс Конни тоже не желала. Не то чтобы та была плохой матерью. Нет. Но расти в конкордской коммуне, где без конца менялись постояльцы, ужинать капустой с бурым рисом и спать под дырявой крышей не совпадало с представлениями Конни о счастливом детстве. Она думала, что положила конец хаосу детской жизни, организовав и подчинив строгому порядку жизнь взрослую, стремилась контролировать все, что только могла, зачастую беря на себя лишнее. – Нет, этого не может быть, – Конни скрестила руки на груди. «Мать» нажала на кнопку смыва и вышла из кабинки. Чтобы она смогла протиснуться к раковине крошечной дамской комнаты, Лиз пришлось развернуться боком. Пластиковый тест лежал под зеркалом на куске туалетной бумаги – прямо перед женщиной. Увидев маленький предмет, та глянула на подруг округлившимися глазами, закрыла кран, пробралась мимо Лиз к двери и покинула туалетную комнату, бросив на прощание недовольный взгляд. – Ага, и вам до свидания, – проворчала Лиз, когда дверь захлопнулась. Конни протерла ладонями глаза, мечтая снова оказаться у барной стойки. Она всего лишь хотела приятно провести время с подругой, а не это все. Начос, наверное, уже остыли, а сырный соус затвердел. Глянув на часы, Лиз взяла тест и поднесла его к глазам. – Эх… – выдохнула она и протянула пластиковую палочку подруге. – Во всяком случае, хорошо, что ты узнала об этом сейчас. – Вот черт!.. Конни добралась до Месерв-холл на Хантингтон-авеню, что располагался на противоположном берегу реки, уже глубоко затемно. Стояла воскресная февральская ночь. У бордюров чернели остатки грязного снега. В кампусе было пустынно, и от стен зданий отражались звуки торопливой поступи Конни. Дрожащими руками она попыталась открыть дверь своего кабинета. – Черт! – выругалась Конни. Она повторила это слово множество раз, пока бежала от паба до «вольво», который завела так громко, что дремавший на заднем сидении Арло подскочил. Она ругалась, пока мчалась на автомобиле в Бостон, стремительно отдаляясь от дома, где ее ждал Сэм. Ждал Конни к ужину. Но к ужину – понятие растяжимое. Лучше отправиться в офис. Поработать. Хотя бы пару часов. Ей просто необходимо занять себя делом. Наконец замок поддался, и Конни с облегчением проскользнула в свое маленькое убежище с единственным окном и без каких-либо декоративных излишеств, помимо книжных полок. Вот ее стол. И компьютер. Комфортное кресло для чтения. Настольная лампа, приобретенная еще во времена аспирантуры. Гудящая система отопления, которая выдувает из-под окна теплый воздух, отчего морозные узоры не успевают застывать на стекле. Конни рухнула на стул перед столом. Она включила лампу, и та отбросила желтоватый световой круг на груду работ, ожидавших проверки. Запустила компьютер, и он, оживая, загудел. Открыла документ под названием «Полная история магии и колдовства. doc» и попыталась начать. Буквы расплывались. Конни потерла глаза, красные от усталости и внезапного приступа плача в пабе «У Абнера». Что же такое происходит? Профессор опустила руки и вгляделась в длинные, напечатанные мелким шрифтом абзацы. Она закончила на пятой главе, где рассказывала о 1600-х годах – периоде, когда магия постепенно переставала рассматриваться как преступление и переходила в разряд атрибутов верований различных культур, однако не признавалась официально. Конни дошла до 1735 года – момента в истории, когда Англия решила пересмотреть свои взгляды в отношении магии. Если до 1735 года ее использование считалось серьезным злодеянием, влекущим за собой смертную казнь, то после закон сделался лояльным к колдовству. Магия превратилась в инструмент извлечения прибыли. Инструмент шарлатанов, которым те играли на людской доверчивости. Конни должна была представить готовую книгу издательству Корнеллского университета еще два месяца назад. В своем труде профессор утверждала, что пересмотр законов не оказал влияния на искоренение веры североамериканцев в магию. На самом деле вера в колдовство была невероятно велика и гнездилась в сознании людей, а закон стремился защитить народ от его же невежества. Тем не менее Конни столкнулась с одной проблемой. Дело в том, что источников, датируемых восемнадцатым веком, на которые можно было сослаться, существовало немного. После 1735 года наказанию подвергались лишь те «колдуны», которых деревенские жители подозревали в неискренности. То есть, с их точки зрения, шарлатаны. Описания подобных разбирательств мало чем помогали Конни, ведь там не упоминалось ничего о тех шарлатанах, которым простолюдины верили. А ведь подобных успешных индивидов можно было найти буквально в каждой деревне. Все эти сушеные пучки магических трав, наведение порчи, исцеление заклинаниями, взаимодействующие с ду`хами кошки… Именно Сэм впервые раскрыл Конни глаза на то, что вера людей в колдовство была самой что ни на есть настоящей. И настолько сильной, что влияла на ход исторических событий. Благодаря Сэму Конни начала повсюду замечать тайные знаки, доказывающие веру людей в магические чары. Висящие на дверях подковы. Пенсильванские круглые обереги. Раз обратив на них внимание, она уже не могла ничего с этим поделать. Куда бы Конни ни пошла – повсюду в реальном мире присутствовали обрывки магии. Все началось летом 1991 года. Летом, когда Конни встретила Сэма. Она глянула на застывшие над клавиатурой руки, которые в свете экрана казались мертвенно-бледными. В ее ладонях вспыхнула боль и скатилась к кончикам пальцев, словно нервы обладали памятью. Конни сжала кулаки, чтобы прогнать ощущения, навеянные неприятными воспоминаниями. Проверив почту, она обнаружила письмо от редактора с вежливым вопросом о том, когда ее труд будет готов. Ничего, можно ответить чуть позже. Заведующий кафедрой прислал напоминание о заседании ученого совета на следующей неделе. Удалить. Джанин сообщала детали относительно конференции по истории, что состоится в Гарварде через пару недель. Ответ не требуется. Томас Резерфорд, который когда-то писал под руководством Конни диссертацию, интересовался, не пообедает ли профессор с ним в ближайшее время. Постдок хотел обсудить с ней свою будущую книгу. «Конечно, – напечатала в ответ Конни – В какое время вам будет удобно?» Следующее сообщение было от Зази. Та просила о встрече в рабочие часы и утверждала, что знает, чего стоила Конни работа над исследованием для ее диссертации, посвященной синкретическим религиям, однако это настолько поразило аспирантку, что она желала послушать еще разок. «Хорошо. Давайте поговорим об этом. Я хочу увериться, что вы понимаете, во что ввязываетесь», – напечатала Конни. Ответ от Зази прилетел практически мгновенно: «Отлично! Загляну к вам в четверг! Спасибо, проф. Г!!!» Что Зази делает за компьютером в ночь на воскресенье? Разве она не должна… кутить? Или заниматься чем-то еще помимо работы? Конни сидела в рабочем кабинете. Одна. В воскресную ночь. В темноте. – Черт, – произнесла она в пустоту и потянулась за телефонной трубкой. Грейс ответила после первого же гудка: – Ты что, уехала? – предъявила она без предисловий. – Я уходила в магазин за мангольдами[18]. Хотела приготовить нам фриттату… – Мам, как ты поняла? – оборвала Конни. По проводам в трубку потекло молчание. – Мама? – угрожающе рыкнула она. – Ну… Это же очевидно, доченька, – мягко ответила Грейс. Вдаваться в подробности мать не стала. В этом была вся Грейс. Она просто всегда все знала, и это сводило Конни с ума. Еще Грейс утверждала, что и дочь будет обо всем знать, если только станет чуточку внимательнее. – Я хочу лишь узнать твое решение. – Ты о том, собираюсь ли я оставить ребенка? – Ты его оставишь. Уверенность Грейс заставила Конни поморщиться, однако вместе с тем она осознавала, что мама права. – А что мне остается делать, кроме как надорвать задницу и дописать книгу? И надеяться, что удастся заключить контракт раньше, чем члены комиссии поймут, что я собираюсь отойти от дел минимум на семестр, и вырвут возможность из моих рук, словно скатерть из-под сервиза из дорогого хрусталя и тонкого фарфора, после чего я навсегда покину ученую жизнь и отправлюсь жить на яхте? – Что?! – растерянно спросила Грейс. – Нет, солнышко. Я про Сэма. – Про Сэма? Конни сразу представила, как Сэм обезумеет от радости. Заставить его отложить свадьбу будет невозможно – он просто возьмет и отведет ее в суд, что на центральной площади для подачи заявления, а потом они вместе с Лиз отпразднуют это дело за чашечкой чая в Ritz. Возможно, прямо завтра. Может, даже приедут его родители. И университетские приятели Сэма, с которыми он видится примерно раз в месяц. У одного из них свой деревообрабатывающий бизнес, а другой состоит в историческом сообществе Южного берега. Они точно захотят прийти. И конечно же, Грейс. Она доберется из Марблхеда к полудню. Интересно, пускают ли в Ritz в восточных кафтанах? Можно позвать и Джанин Сильву тоже. Было бы неплохо. Никаких официальных приглашений, суматохи, хлопот и нелепых головных уборов. Конни терпеть не могла дурацкие шляпки. Можно даже надеть платье. Почему нет? Не свадебное, разумеется, а обычное вечернее. У Лиз должно отыскаться подходящее. Когда Конни в последний раз наряжалась в платье? – Да, дорогая, – ответила Грейс. – Ты должна отпустить его. Прямо сейчас. – Что, прости? В смысле, «отпустить»? Зачем? Курсор на экране Конни мигнул. Еще раз. И еще. – Честно говоря, я удивлена, что должна тебе это объяснять, – ответила Грейс. Конни расправила плечи, сжав телефонную трубку сильнее. В то самое лето они с Сэмом гуляли по садам Марблхеда, раскапывали церковные архивы и купались под луной, наслаждаясь зарождающимся чувством. Но Сэм слег с болезнью. Во время работы под церковным куполом в Беверли у него случился судорожный припадок. Он упал и сломал ногу. Но это еще не самое страшное. Хуже всего то, что, пока Сэм лежал в госпитале, конвульсии продолжались. Они сотрясали его тело, словно подземные толчки землю. Доктора оказались бессильны. Конни с болью вспоминала о том ужасном периоде. В какой-то момент приступы резко прекратились. Доктора лишь разводили руками. Но самое ужасное Конни держала в секрете ото всех. От Сэма и от Лиз. Лишь Грейс знала правду, поскольку ей каким-то образом всегда удавалось разведывать самые оберегаемые тайны. Конни узнала, что недуг Сэма был лишь звеном чудовищной закономерности. Отец Конни, Леонард, пропал без вести в Юго-Восточной Азии незадолго до ее рождения. Казалось бы, ничего необычного. Много юношей исчезло во времена Вьетнамской войны. Конни потянулась и взяла со стола единственную, потускневшую за годы фотографию отца, которая у нее была. С фото на Конни глядел молодой мужчина с отросшими бакенбардами. Он широко улыбался в камеру и одной рукой прижимал к себе до невозможности юную Грейс, только-только окончившую колледж Редклиффа. Ее волосы были длинными и гладкими, разделенными посередине прямым пробором. Отец Грейс, Лемюэль, прожил чуть дольше Леонарда. Грейс даже его помнила. Но однажды, зимним днем, когда она еще училась в старшей школе, Лемюэля завалило дровами прямо за домом бабушки. Несчастный случай! Трагическое стечение обстоятельств. Тем самым летом Конни провела расследование и кое-что разузнала о более древних представительницах семьи Гудвин. Разумеется, не все они звались Гудвин, ведь женщины выходят замуж, меняя фамилии, просто Конни придумала такое обобщение. Например, Пруденс[19] Бартлетт – повивальная бабка эпохи войны за независимость. Конни не помнила, что за несчастье постигло ее мужа, но по какой-то причине Пруденс была вынуждена растить дочь самостоятельно. Мать Пруденс, Мерси[20] Лэмсон, потеряла супруга в середине восемнадцатого века. Его придавило бочкой во время разгрузки корабля. У матери Мерси, Деливеренс[21] Дейн, мужа Натаниэля отобрало сломавшееся колесо повозки. Вскоре после этого Деливеренс судили в Салеме как ведьму. И признали виновной. У Сэма опасная работа, думала Конни после случившегося, но сейчас с ужасом признавала, что для мужчин ее рода, для отцов, сама жизнь таила в себе множество опасностей. Конни казалось, будто лето 1991 года положило конец ужасающей традиции. Она была настолько уверена, что даже перестала думать о случившемся как о закономерности. Сейчас же Конни понимала, что ошибалась. Ужасно ошибалась. – Хочешь сказать, мне нельзя иметь обоих? – спросила Конни, ощущая приступ тошноты. Она слушала дыхание Грейс на другом конце провода. Арло положил голову на колени хозяйки и поднял на нее свои светлые глаза. – Я лишь хочу сказать, – наконец вымолвила Грейс, – что это пока никому из нас не удавалось.