Его глубокий, сильный, хриплый голос громко объявил: — Я заявляю о своих намерениях. Вот дерьмо. — Спасибо тебе, Господи, — счастливо выдохнула моя мама у меня за спиной. 2 Соглашение — Пошли все вон, — прорычал Люсьен. Все пошло не очень хорошо, и ему это не понравилось. Лия пристально посмотрела на него. Ее мать Лидия, в ужасе уставилась на дочь от ее поведения и на Люсьена, так как он нарушал традиции. Но ему было наплевать. Космо, улыбающийся до этого момента, как только раздался рык Люсьена, теперь озабоченно хмурился. Эйвери шагнул вперед. — Люсьен, ты же знаешь закон. Тебе нужно получить согласие. Твой помощник обязан присутствовать, как и Выдающаяся Непосвященная. Даже ты не можешь… — начал Эйвери. Люсьен поднял руку, и Эйвери замолчал. Он все это знал. Он, черт побери, жил в этом кошмаре в течение пятисот лет. Он чертовски хорошо знал порядки. Но сейчас это его тоже не заботило. — Уходите, — выдавил Люсьен. — Люсьен, не делай этого, — взмолился Космо. Люсьен понизил голос до опасного грохота. — Сию минуту. Последовала пауза, прежде чем Эйвери, как всегда, сыграл роль дипломата. Взглянув на присутствующих в комнате, Эйвери шепотом произнес: — Есть один способ. Никому не следует об этом знать, Космо. И это не должно выйти за пределы этой комнаты — Мне это не нравится, — ответил Космо Эйвери. — Люсьен, позволь мне поговорить с моей дочерью, — взмолилась Лидия, протягивая к нему руку. — Я не собираюсь повторять, — прорычал Люсьен. Все присутствующие поняли, что испытывали его терпение, понимая, чем может все кончиться, поэтому без дальнейших колебаний все двинулись из комнаты. Включая Лию. — Не ты, — потребовал он, и все обернулись. — Что? — спросила Лия, ее мягкий, сладкий голос действовал ему на нервы. — Не ты. Ты останешься. Ее взгляд метнулся к матери, Космо, Эйвери, затем снова к Люсьену. — Но я думала… — Иди сюда, — приказал Люсьен, оборвав ее, остальные быстро и бесшумно покинули помещение. Она не двинулась с места. Вместо этого в замешательстве посмотрела на закрытую дверь. На самом деле, как только она переступила порог Контрактной комнаты, она не выполнила ни одного его приказа. Не только ее голос действовал ему на нервы, все в ней действовало ему на нервы. Он почему-то думал, что ему это может понравиться. Уже пятьсот лет ему никто не бросал вызов. Так вот ему это не нравилось. — Лия, — позвал он, голос вибрировал от напряжения, его терпение было на исходе. Она резко повернула голову. — Что? — также резко спросила она. Он почувствовал, как все его тело напряглось, борясь с желанием научить ее уважению, которое она обязана была проявлять к нему. Вместо того чтобы поддаться порыву, он тихо предупредил: — Никогда не говори со мной подобным тоном. Она уставилась на него, на ее лице отразилось замешательство, хотя она пыталась побороть страх, но ее взгляд, такого взгляда он не видел уже давно. Взгляд ему нравился, он скучал по такому взгляду, жаждал его. Ее взгляд немного успокоил его гнев. Но недостаточно. — Я не понимаю, — произнесла она с тем же страхом и замешательством, он почувствовал, ее голос всколыхнул его кровь. Особенно страх. Любая наложница, присутствующая на Отборе, всегда жаждала быть избранной. Они служили определенной цели, но также с послушными наложницами не было охоты, погони, поимки и укрощения. Люсьену нравилось, когда кипела кровь, он скучал по азарту и адреналину, и несомненно, страстно желал. Ее страх был таким же восхитительным, как и ее лицо, волосы, глаза, грудь, задница, ее чертовый запах, который практически поставил его на колени в ту же минуту, как только он вошел на Отбор и увидел ее. Также как он увидел ее впервые, почувствовал ее запах, много лет назад, после чего отметил Лию Бьюкенен как свою. Все это знали, знали десятилетиями. Кроме, конечно, Лии. Она продолжала. — Мне казалось, что если я откажусь подписывать контракт с тобой, то смогу уйти. Люсьен сделал успокаивающий вдох. Но вздох его не успокоил ни на йоту, однако его голос звучал более спокойно, менее нетерпеливо, когда он попытался ей объяснить: — Если бы Нестор объявил о своем намерении. А ты отказала бы, то да. Магнус. Да. Хэмиш. То же самое. Любой из них, — он сделал паузу, указывая рукой на дверь, подтверждая свои слова, прежде чем закончить. — Я? Нет. — Почему я не могу уйти? — спросила она. — Потому что я хочу тебя. — Но я не хочу тебя. — Это не имеет значения. Ты — моя. Она моргнула, затем собралась с духом, заявив: — Но мама сказала, что правила абсолютны для всех. Никто не может их нарушить. Никто и никогда. — Я не никто.