Как это было давно. Но по своему восприятию – будто бы вчера. А сегодня мы проходим вдоль кромки северного побережья Испании и заходим в небольшой порт Басконии Пасахес, расположенный в закрытой горами бухте. 15.05.1993. Pasajes Вход в бухту. – Город с остановившимся временем. – Маньяна. – Римский акведук. – Байкеры. – На «Туристе» по Крыму во времена путча. – Чисто виртуальная поездка в Биарриц. – Везём баскский гранит. Городок Пасахес расположен почти на границе с Францией и является как бы пригородом более крупного города Сан-Себастьяна, до которого ровно 4 километра, и в котором находится центр подпольного баскского движения. А ещё там проводятся ежегодные европейские джазовые фестивали. Вход в бухту очень узкий и в то же время очень живописный. Это ущелье, скорее всего в незапамятные времена было пробито водами реки, спадающей с Кантабрийских гор: слева и справа высокие крутые склоны причудливо изрезанных скал (впрочем, как и на всём протяжении Бискайского побережья). По берегам видны моренные напластования – каменный слоёный пирог. Наверное, миллионами лет он выдавливался из глубин земли, во многих местах накренился, что говорит о каком-то давнем тектоническом надломе коры, идущей по береговой черте. Возможно, именно эти надломы и помогли пробиться сквозь скалы водам реки и образовать столь живописные фьорды в её дельте. Сюда может зайти судно небольшого водоизмещения: узкий проход, ограниченные глубины, небольшие причалы. Нам повезло, мы попадаем под местные стандарты, наше судно всего-то 3.5 тысяч тонн водоизмещением. Становимся у причала под загрузку гранитных моноблоков на Антверпен. Попадая в город, попадаешь в век восемнадцатый с его феодальным укладом, неспешностью, провинциализмом. Время здесь замерло. Одна площадь, одна улица, дома на скалах и меж скал. Дома в большинстве своём с балконами. Почти на каждом балконе сушится бельё. На площади и рядом с ней небольшие трактиры, где можно выпить дешёвого вина «Чаколи» (дешевле уже не бывает). В разговорах местных басков часто слышится слово «маньяна». Это, можно сказать, главное слово во всей Испании и в испаноговорящих странах. В нём проявляется национальный дух испанца. Переводится оно просто – «завтра». Но в этом «завтра» кроется целая философия народа. «Завтра» имеет очень много оттенков и смыслов. Одно это слово иногда заменяет целое предложение и по нему можно даже составить картину дня, недели и года. В зависимости от интонации и контекста это слово может означать и надежду, и безысходность, и совет, и пожелание, и много-много ещё чего. До завтра, пока, увидимся, всё хорошо, когда-нибудь – возможно завтра, люблю тебя, надейся на лучшее, какой хороший день, а завтра будет ещё лучше – и это всё «маньяна». Говорят, это слово породило два закона, по которым живут в Испании. Первый – никогда не делай сегодня то, что можно сделать завтра. Второй – никогда не делай завтра то, что можно сделать через неделю. И «завтра» здесь опять ключевое слово. Сравните с Россией, в которой по этому поводу существует всего один закон: не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Если мы будем жить по первым законам, то останемся голодными. Русские такую роскошь позволить себе не могут. Я решил побродить за чертой города, благо, что эта черта совсем рядом: стоит только взобраться на соседнюю горку, и ты уже в дикой горной местности. Приятно бродить по вздыбленным каменистым кручам, натыкаться на чистые родниковые источники, взбираться на лобные места, любоваться с них панорамой океана. Больше всего меня удивил сохранившийся в каменной лощине римский акведук с характерными полукруглыми зевами между опор. Он давно уже не используется по назначению, и остался, как памятник прошедших эпох. Хотел было пройти по нему, но верхняя мостовая часть оказалась довольно узкой и взъерошенной от хаотического наслоения вышедших из своих гнёзд строительных блоков и камней. А высота посреди акведука была таковой, что при случайном падении не оставляла шансов выжить. Сзади послышалось какое-то движение. Обернувшись, я увидел двух байкеров на горных велосипедах. В те времена маунтин-байки только-только входили в обиход и в моду. Два молодых парня, экипированных как надо – каски, наколенники, специальные перчатки и очки с жёлтыми контрастирующими стёклами, соответствующая обувь, облегающая яркая одежда – взбирались, стоя на педалях, по крутой каменистой тропе на вершину горного кряжа, на который я только что взобрался пешком. Посторонившись, я на всякий случай сказал: «!Аста маньяна!» – Маньяна, маньяна, – услышал я в ответ. И горные байкеры стали спускаться по противоположному склону, объезжая большие и малые камни, на тормозах, изредка подкручивая педалями и шатая из стороны в сторону рули. Минут через пять они показались на соседнем каменистом холме, перевалили через него и появились уже в далёкой ложбине, всё уменьшаясь и уменьшаясь в размерах, наконец, превратившись в две далёкие фигурки, петляющие среди каменистых нагромождений: вверх-вниз, вправо-влево. Подобные вояжи у нас можно совершать разве что на Кольском полуострове, где наличествуют подобные ландшафты. А Крым и Северный Кавказ слишком круты для велоэкскурсий. Хотя в 1991 году, как раз в период анти-горбачёвского «путча», когда сам Горбачёв преднамеренно отсиживался у себя в Крыму, в местечке Форос, я как раз «рассекал» по дорогам Восточного Крыма и Северного Кавказа вплоть до Новороссийска. Правда, подо мною был не классический маунтин-байк, а переделанный мной специально для горной местности советский велосипед «Турист» с немалой поклажей на переднем и заднем багажнике, но он с честью выдержал все испытания и перипетии подъёмов и спусков на шоссейных и грунтовых дорогах Причерноморья. Путешествие по горам на велосипеде – это особый вид туризма. И кто не испытал его на себе, не поймёт всех прелестей и тонкостей такого передвижения. Предавшись воспоминаниям, я уж, было, подумал вытащить из закромов нашего «Тора» мой старенький «Салют» – последний бренд Харьковского велосипедного завода им. В. И. Петровского – да сгонять на нём на западное побережье Франции, хотя бы в Биарриц. Отсюда всего-то 20 километров. И там, на холмах Cote d’Argent, где провёл своё золотое детство Набоков, бывали Чехов, Стравинский, князь Юсупов, отдельные наследники престола да и другие богатые и бедные аристократы и куда ровно через семь лет после нашего посещения переберётся Аксёнов, найти скромный домик-виллу с садом, прицениться, внести задаток, а на старости лет переехать туда для отдохновения души и тела, погружаясь в заросли тамарисков, как в райские кущи, наслаждаясь дуновениями Атлантического океана, а иногда с крыши знаменитого Отель-дю-Пале, под звон колоколов церкви Александра Невского, что на Avenue de Flmperatrice, наблюдать за мерным передвижением различных кораблей по неспокойной поверхности Бискайского залива. Но в тот день одолела меня лень, и я лениво слонялся по каменным окрестностям Пасахеса, и мне не хотелось ничего большего, поскольку в глубине души я хорошо осознавал, что мечты мои неосуществимы. Жаль было покидать этот спокойный мирный город с его патриархальным укладом, с дешёвым вином, колышущимся на балконах сохнущим бельём, неспешным течением местной жизни среди обустроенного горного распадка. Жизнь там текла и течёт так же естественно и мерно, как заполнившая фьорды речная вода, соединившаяся в них с океанским заливом. Обратный путь до Антверпена, гружённые тяжёлыми гранитными монолитами, мы проделали как-то незаметно. Из-за этих монолитов пароход был как ванька-встанька, хорошо держался на курсе, успешно сопротивлялся бортовой качке, резал воду, как чугунный утюг. 18.05.1993. Antwerpen Всё для моряков. – Что мы любили. – Куда делся советский флот и куда пошёл советский моряк. – Грузин, авто и хохлы. – Москва – Тбилиси. – «Заходи – сам пришёл». Нюансы местного бизнеса. В Антверпене всё по-прежнему. Опять оседлал свой корабельный велосипед и на этот раз уже без «деда» (с ним ехать всё-таки тяжеловато) съездил в город. Был здесь ровно десять лет назад. Сохранились ещё магазины «Всё для моряков». Раньше они являлись вожделенной Меккой для советских мариманов. Товар в них предлагался всегда дешёвый и востребованный в СССР. В этих магазинах оставлялась практически вся валюта, заработанная за рейс. Потом этот «колониальный» товар (отрыжка Запада) сплавлялся в Союзе с большой выгодой. Надо сказать, что в большинстве своём советские люди были падки на иностранные вещи: складные зонтик и газовые платочки, гипюровые отрезы и женские колготки, китайские чайные сервизы из тончайшего порцелана и фирменное средство от радикулита «Sloan’s liniment», аудиоаппаратуру и ментоловую жвачку, синтетические плащи и пальто, мохер и фабричные ковры, местный алкоголь и костюмы из джерси, модную обувь и различные сувениры, поддельные швейцарские часы и т. п. Сейчас эти магазины переживали не лучшие времена. Советский флот весь распродали, сдали в аренду международным компаниям, порезали на гвозди. Советские моряки превратились в наёмный рабочий скот, к которому принадлежал и я, едущий по Антверпену на советском велосипеде мимо витрин с прежним изобилием продуктов и вещей, мимо витрин с разнообразными girls, иногда влекущими лёгким движением указательного пальца (куда мне до них на своём задрипанном двухколёсном транспорте), мимо многообразной здешней жизни, во многом непонятной и явно чуждой и пустой. Всё мимо, мимо и мимо. В сквере, опоясанном магазинчиками для русских, меня окликает грузинского вида человек: – С какого парохода? Поскольку он меня вычислил (по физиономии, наверное, по признакам особой душевной ауры, которая была на грани материализации), я ответил с какого. – Почему не знаю? У меня тут все суда на учёте. Автомобили нужны? Хорошие. Дёшево продам… – Нет, не нужны, – прервал я его. – А чего так? – грузин неподдельно удивился. – Такой расклад, – отвечаю, – кому-то, может, и нужны, а мне – нет. Предпочитаю велосипед, – я показал на своего железного коня, – едет быстро, по любым дорогам, бензина не требует, ремонт копеечный, тренинг для ног и сердца. Короче, – одни плюсы. – Сразу видно – русский человек, – подмечает собеседник, – хотя есть что-то и от грузина. Угадал? – Скандинавские крови есть. Грузинов в роду не было. – Жаль! – сокрушается грузин. – Бери автомобиль, в бывшем Союзе продашь, богатым станешь. Ты же из бывшего? – Из бывшего. А как догадался? – Генацвале, так видно же, – он поднял вверх ладошку на уровне моего лица. – Ты же тоже из бывшего, насколько я понимаю. – Да, но я из Грузии. Это особая страна. Мы и при Советах неплохо жили. Но я чувствовал, что кинут нас всех по большому счёту. Нюх у меня на это. Этот старый лис Шеварднадзе мне никогда не нравился. Ещё до перестройки дёрнули мы с женой на Запад. В Антверпене в этом – дело своё открыли. Капитал был начальный. Магазины с ней завели: сначала один «Москва», следом второй «Тбилиси». Сам знаешь: под лежачий камень коньяк не течёт. Ещё восемь лет назад ваши моряки валом валили, скупали всё и много. Успевай только товар завозить. А сейчас не знаешь, чем и торговать. «Тбилиси» закрыть пришлось. Вот, только «Москва» и осталась, да и то еле держится, – грузин указал на витрину магазина, где красовалась самописная реклама на русском: «заходи – сам пришёл!» – Но почти никто не заходит, – продолжает он. – Разве какой-нибудь бедный индус раз в неделю заглянет и всё. Вот старыми машинами и приторговываю. Их здесь, кроме ваших, никто не берёт. Раньше это старьё просто на свалку увозили, да ещё приплачивали. Здесь место на свалке денег стоит. А сейчас всё в бывший Союз уходит. Они за ваш счёт все уже на новых авто катаются, честное слово. А вы с их старыми мучаетесь, да ещё похваливаете. Я только удивляюсь. – Я тоже удивляюсь, – подыграл я. – А что ещё остаётся делать? – Не надо было систему ломать. Запад бы сам догнил с его дутыми ценностями. Спасовали! А теперь они новую колонию приобрели. На ней можно ещё век жировать. – Какую колонию? – не понял я. – Эсэсэрию бывшую. Теперь она вся к их услугам. – Ну, нас не спрашивали, – стал оправдываться я. – Да, меня тоже не спрашивали, но и я спрашивать не стал. Теперь закон один: кто сильней, тот и господин. Но не так всё просто, как мне казалось с самого начала. Здесь система очень жёсткая. На выживание. Естественный отбор. Как по Дарвину. Только выживает не сильнейший, а хитрейший. Каждый норовит утопить конкурента. Цивилизованными методами, конечно. Но топят по-настоящему, так, что пузыри идут. Я это уже на себе чувствую. А у вас всё ещё впереди. Хлебнёте по полной программе. Поймёте тогда, за что большевики боролись. Привыкли ведь на всём готовом жить. Вот и размякли… – А ваши ещё приезжают, – спросил я, – из Грузии? – Мало. Можно сказать, не приезжают уже. Это раньше, когда из Союза бежали, тебе сразу и политическое убежище, и пособие, и статьи в прессе с гонорарами, и курсы по адаптации. А сейчас ты изгой. Никому не нужен. Они своё дело сделали по дискредитации Страны Советов, холодную войну выиграли и – всё. Сейчас другие правила игры. Кина больше не будет. А вот хохлы ещё едут. Требуют экологического убежища. Чернобыль их достал. Столько сюда понаехало, что создаётся впечатление – на Украине хохлов не осталось. Вот, мимо один едет на старом «Опеле». Дымит на весь Антверпен. И куда полиция смотрит?! На ржавой машине действительно мимо нас проезжал мордатый мужик. – С таким видом, – прокомментировал грузин, – обычно миллионеры на «Линкольнах» разъезжают. Даже не поздоровался. А ведь «Опель» у меня покупал. Дым сзади, как из дырявого паровоза. Укатал! А ведь был, как новенький. У них здесь своя диаспора образовалась. Друг за друга горой. Чужих к себе не допускают. Скоро весь Антверпен оккупируют. Бельгийцам придётся на Украину переселяться, честное слово. Покупай автомобиль, генацвале. А? – Ищи других, – посоветовал я. – А где их найдёшь? Ваши моряки все под чужие флаги разбрелись. Валюту зарабатывают. Другие времена теперь. Надо что-то придумывать, а что, не знаю. Может, с вашего парохода кто захочет? Подержанное авто. Проценты с меня. Проценты – каркас капитализма. Без них всё рухнет. – Бог тебе в помощь! – сказал я на прощанье и поехал, куда глаза глядят. 19.05.1993. Antwerpen (ветер) По злачным местам. – Разврат отменяется. – Комментарий карточного игрока. – Каков должен быть настоящий матрос. Вечером, когда закончились работы по выгрузке из трюма испанского гранита, капитан с третьим помощником решили пройтись по злачным местам. Вернулись поздно ночью. Третий всё время плевался и пил стаканами воду. Оба подшофе и без особого веселья в глазах и куража во взгляде. У капитана неудобно было спрашивать, и вся команда наших картёжников навалилась на помощника: расскажи, да расскажи. – А что рассказывать, – отрываясь от стакана, тянул он, – сначала решили для храбрости выпить. Не идти же в лупанарий трезвыми. Потом – ещё. Пойло у них здесь дорогое. А потом смотрим: на разврат уже и денег не осталось. Вот так погуляли. Еле на такси наскребли. – А, может, это и к лучшему, – добавил он, основательно подумав. Разочарованная братия любителей азартных игр в подкидного возвращалась в каюту и с новым рвением продолжала прерванные картёжные баталии. При этом наш второй механик, ещё сравнительно молодой человек, в середине игры так прокомментировал похождения наших гуляк: – У них же в основном стоял гамлетовский вопрос, только не «би ор нот ту би – быть или не быть», а «бир ор ту бир – пиво или два пива». Так они по-гамлетовски его и решили – взяли четыре да ещё с прицепом. В итоге повестка дня и ночи была исчерпана. Безумству храбрых поём мы соответствующую песню… – А мы его шёсткой…, – отвечал на это боцман Карточные игры продолжались, как правило, до утра. В их каюту невозможно было войти: накурено так, что не только хоть святых выноси, но и сам чёрт окочурился бы от плотного табачного дыму. А с утра – завтрак и рабочий день. И ни у кого ни в одном глазу. Не люди, а перпетуум мобиле. Недаром боцман всегда повторял: «Настоящий матрос должен быть, как просмоленный трос: ни воды не бояться, ни работы чураться». И всю ночь в карты проиграть – добавил бы я… Однако, вот так за игрой в карты, впряжённые в будничную работу, стоя на вахтах в машинном отделении и на мостике у руля, мы незаметно для себя подобрались к следующему порту нашего захода.