Оверстрит чуть улыбнулся. Шафтер определенно ему нравился, даже несмотря на то, что был сторонником Союза. — Боуден наш пленник, мистер Шафтер. Он пытался устроить так, чтобы нас перебили индейцы. Ему было приятно увидеть мрачный огонек в глаза Шафтера, говоривший о том, что торговец получил по заслугам. — Его следовало бы повесить, — заметил владелец ранчо. — Он — команчеро, и худший из них. Оверстрит снова взглянул на теснившиеся друг к другу здания ранчо. — Помощь сюда идет долго, сэр. Как вам удалось сохранить свой скальп? Шафтер обернулся и окинул взглядом зазубренные вершины гор и долину, которую двигавшееся к западу весеннее солнце окрасило в зеленоватый цвет. Его голубые глаза светились гордостью. — Человек в такой глуши не может рассчитывать на помощь правительства, лейтенант. Он должен сам уметь за себя постоять. Я живу среди индейцев с тех самых пор, как пришел на Запад, чтобы ставить ловушки на бобров. Это было тридцать лет назад. Я сам заключаю договоры и соблюдаю их, даже когда войска не в состоянии сделать это. Оверстрит прошел вслед за Шафтером через широкий дверной проем в гостиную. Это была просторная комната площадью примерно в двадцать квадратных футов, грязный пол которой покрывал широкий ковер индейцев навахо. Одну сторону комнаты занимал большой открытый очаг, в котором еще тлели оставшиеся с утра угли. Оверстрит пробежался пальцами по крепкому столу ручной работы, который, должно быть, прибыл сюда из Санта-Фе. Остальная мебель была такой же — грубовато сколоченной, но прочной и хорошо сохранившейся. Из-за другой двери доносились голоса. Лейтенант подошел к дверному проему и увидел, как Линда Шафтер и мексиканка средних лет обрабатывают Мак-Гаффину рану, тихо переговариваясь между собой на испанском. Сердце Оверстрита забилось быстрее, когда девушка на мгновение подняла на него темные глаза и снова вернулась к своему занятию. Те же иссиня-черные волосы, та же стройная с мягкими округлостями фигура, которая заставляла учащаться его дыхание в Альбукерке и с тех пор жила в его памяти. Тот же овал прекрасного лица и нежная словно свежие сливки кожа. Лейтенант коснулся пальцами грубой щетины на подбородке и с сожалением взглянул на глубоко въевшуюся грязь и пыль на своем поношенном мундире. Как жаль, что приходится предстать перед девушкой в таком виде… Вскоре Линда закончила работу. Сэмми Мак-Гаффин, заново перебинтованный, лежал тихо, закрыв глаза. В обмороке или вот-вот заснет, подумал Оверстрит. И то и другое было бы благом для измученного юноши. Оверстрит остановился перед девушкой, сминая в руках шляпу. — Что скажете, мисс? — Он выживет, — ответила она, ополаскивая руки в гончарной миске, — если вы дадите ему отдохнуть несколько дней. Тогда у него будет шанс выздороветь. Лейтенант покачал головой. — Боюсь, мы не сможем… Нам нельзя задерживаться здесь надолго, нужно двигаться на юг. Глаза их встретились. Он знал, как выглядит, и понимал, что она о нем думает, видя в ее глазах плохо завуалированную неприязнь. — Если вы не хотите убить его, — сказала Линда, — вам придется оставить его здесь. Оверстрит недоверчиво уставился на нее. — Вы позволите солдату-техасцу остаться здесь, и будете лечить его? — Мы будем помогать любому раненому человеку, которому нужен уход. Даже техасцу. Оверстрит задумался. По глазам девушки он понял, что это действительно так и что отец поддерживает ее. Тем труднее было осуществить то, что он собирался сделать. — Я не могу выразить вам свою благодарность, мисс. Именно поэтому я ненавижу то, что мне придется сделать. Мы специально искали ваш дом. Обветренные губы Шафтера, все это время молча стоявшего поодаль, моментально сжались в тонкую линию. Затем он кивнул и сказал, как говорят мексиканцы: — Моя лошадь — ваша лошадь, лейтенант. Оверстрит поймал пылающий взгляд девушки. Ее лицо вспыхнуло гневом, руки были крепко сжаты на груди. — Мистер Шафтер, — сказал лейтенант, — пожалуйста, попросите всех ваших людей выйти во внутренний двор. Шафтер шагнул к двери и на испанском обратился к двум работникам-мексиканцам. Они разделились и вскоре вернулись вместе с двумя другими мужчинами и тремя женщинами. — Два человека уехали на лошадях, — сказал Шафтер. — Они вернутся к полудню. Оверстрит обратился к своим людям: — Обыщите каждую комнату и каждое здание. Вы знаете, что искать. Принесите сюда все оружие, какое найдете. Но больше ничего не трогайте. Слышите меня? Больше ничего не трогайте! Когда солдаты ушли, Оверстрит повернулся к пылавшей гневом девушке. — Надеюсь на ваше понимание, мисс Шафтер. На войне приходится делать множество вещей, которые ненавидишь. Это одна их тех вещей, которые я ненавижу больше всего. Она ставит в неловкое положение меня и оскорбляет вас. Но вы находитесь по одну сторону, а мы по другую. Мы не можем рисковать. Его слова ничуть не уменьшили ее негодования. Тогда лейтенант попытался выбросить это из головы — в конце концов она сторонница Севера. Однако в глубине души он испытывал сожаление. Солдаты постепенно возвращались по одному и по двое. С собой они принесли около дюжины разнообразного оружия. Оверстрит с тревогой всматривался в лицо каждого, кто приближался к нему. И, даже не задавая вопросов, знал, что оружие и боеприпасы не найдены. Наконец вернулись все кроме одного. Отсутствующим солдатом был Хатчет. За дверью слева Оверстрит услышал грохот. Он припомнил, что Хатчет ушел в правую дверь. Щеки Линды Шафтер вспыхнули. — Он в моей комнате, — громко сказала она. — Я не позволю ему рыться в моих вещах! Развернувшись так стремительно, что юбка взметнулась и обвилась вокруг ее ног, девушка быстро шагнула вперед и толкнула дверь. Лейтенант услышал, как она охнула и вскрикнула со злостью: — Положите на место! Это мое! За дверью что-то упало, а затем девушка закричала от боли. В два прыжка Оверстрит пересек гостиную и ворвался в комнату. Поднимаясь с пола, Линда намеревалась снова броситься на Хатчета. С ее губ слетали полные злобы испанские слова. Она схватила коробку, которую Хатчет держал перед собой. Тот с силой оттолкнул девушку. — Отвали от меня, девка, или я пришибу тебя! — Прекрати, Хатчет! — рявкнул Оверстрит звенящим голосом. — Что бы ни было у тебя в руках, верни это девушке. Хатчет обернулся к лейтенанту, растянув рот в ухмылке. — Ты можешь приказывать нам на поле боя, Оверстрит, но здесь — не поле боя. Все, что найду, я оставлю себе. Краем глаза лейтенант увидел, как молодая женщина потянулась к висевшей на стене соломенной шляпке. В следующую секунду в руках ее оказался револьвер. Это был старинный кавалерийский седельный пистолет; таким Оверстрит часто баловался в детстве. И кому бы в голову могло прийти заглянуть в шляпку, висящую на вбитом в стену гвозде? — Техасский воришка, — сквозь зубы сказала девушка Хатчету, — положи эту коробку на место. У Хатчета отвисла его упрямая заросшая бородой челюсть. — У тебя не хватит духу выстрелить. А я сломаю тебе руку! — Он кинулся к девушке. — Говорю тебе, стой, Хатчет! — снова произнес Оверстрит. — Это приказ. Он шагнул к солдату. Девушка развернула пистолет, чтобы держать под прицелом и Оверстрита. — Вы обещали нам, лейтенант. Я пристрелю вас с такой же легкостью, как и любого из ваших воров-ренегатов. Оверстрит остановился. Хатчет тоже. Лейтенант с трудом сглотнул — одно нервное движение ее пальца могло убить любого из них наповал, как пушечное ядро янки. И огонь в глазах девушки говорил, что она это сделает. Линда не видела, как к ней сзади подошел Уиллер. Словно кнут пастуха, его рука метнулась вперед и выхватила из ее пальцев пистолет. Девушка развернулась и в отчаянии замолотила по его большой груди своими маленькими кулачками. Затем она упала на пол и разразилась рыданиями. Уиллер глядел на нее сверху вниз с растерянностью и жалостью, на лице его было написано явное желание убежать прочь. Оверстрит выхватил из рук Хатчета коробку, поставил ее на стол и открыл. Внутри лежало ожерелье из белого жемчуга, брошь, судя по всему, золотая, и пара сверкающих камнями колец. — Они принадлежали моей матери, — тихо сказала девушка. Оверстрит вручил ей ее коробку и положил руку на плечо, намереваясь успокоить. Но от этого прикосновения у него забурлила кровь, и ему пришлось убрать руку. — Приношу свои извинения, мисс. Мы можем быть кем угодно, но мы не воры. Выйдя из комнаты, он дал выход своему гневу. — Как еще заставить тебя понять, что мы воюем с солдатами Севера, а не с мирными жителями, Хатчет? Ты пытаешься разграбить каждое поселение, через которое мы проходим. Я почти жалею, что ты лишился сержантских нашивок до того, как тебя послали ко мне. Я бы самолично хотел сорвать их с твоих рукавов! Затем лейтенант обратился к Уиллеру: — Хатчет находится под арестом. Обезоружь его. Найди подходящее место, которое может охранять один человек, и посади туда его и Боудена. Позже Оверстрит встретился с Шафтером и его дочерью в тенистом портале внутреннего дворика. — Я хотел бы компенсировать проблемы, которые мы вам доставили. Глаза Линды Шафтер все еще метали искры. — А я хотела бы одного: чтобы вы поскорее убрались отсюда!