Как всегда, проснувшись чуть свет, Мухтар вышел на веранду. Далеко в море по-прежнему стояло белоснежное судно, в маленьких окнах которого оранжево сверкало еще не вставшее солнце. Корабль чуть развернулся к молу, и вместо горящих окон зазияли темные квадратики, а по морю — от горизонта до самого берега — протянулась сверкающая золотая тропинка. Мухтар засмотрелся на судно и не заметил, как на горизонте появился огромный красный шар. Такого огромного солнца ему еще никогда не доводилось видеть. Шар постепенно поднимался, желтел, и глазам стало больно на него смотреть… «А в горах, — подумал Мухтар, — солнце еще, наверное, не взошло. Оно у нас появляется стремительно, не бывает таким красным и сразу слепит глаза. Его восход пробуждает все вокруг. И птиц, и животных. И скалы, и долины. И травы, и водопады. И над всем этим утренним миром высоко в голубом небе застывает черный орел. Он, наверное, первым видит восход солнца. Интересно бы посмотреть на все его глазами. Хорошо бы когда-нибудь увидеть восход сверху… Просто надо попасть на утренний рейс самолета. И правда, сколько еще в жизни я не успел…» Мысли Мухтара перебил голос Умалата, который кричал ему со двора что-то неразборчивое и делал знаки, чтобы Мухтар спустился. Мухтар заметил, что и Майсарат как-то озабоченно ходит по двору, заглядывая то за забор, то за ворота. Когда Мухтар спустился во двор, вбежал запыхавшийся Дауд: — Ворота у них еще закрыты. Я залез на забор и заглянул во двор. Ягненка там нет. — Еще бы, — подхватил Умалат. — Он не такой дурак, чтобы держать ворованное у себя во дворе. Он же знает, что я хребет ему переломаю, если найду у него ягненка! Но, клянусь, даром так это не пройдет! — Что случилось, Умалат? Украли ягненка? Не может быть! — Это мог только он, и никто другой! То-то он мне на днях намекал, что, мол, знает, каким путем попал к нам этот ягненок, — распалялся Умалат. — Кто? — переспросил Мухтар рассеянно. Он все время осторожно следил за Даудом. С тем происходило что-то странное. Он весь съежился и не отрывал глаз от земли. Может, это оттого, что он успел сильно привязаться к маленькому ягненку? — Есть тут один тип. Сосед. Все норовит соперничать со мной. — А зачем ему ягненок? Он бы барана взял, если бы нуждался, — с сомнением произнес Мухтар. — Нет, не взял бы! Он знает, чего стоит черный ягненок. Барана можно и на мясокомбинате достать. Хоть десять. А где найдешь черного ягненка? Тем более, я уже сказал гостям, что их сегодня ждет… Нет, я этого так не оставлю! Все его махинации на свет вытащу! Знаю я! — А я уверена, он не мог этого сделать, — подала голос Майсарат, делая сыну знак, чтобы он шел в дом. — Зачем ему с тобой соперничать? Он ничуть не хуже нас живет и в нашем ягненке не нуждается. — Нет, хуже! Потому и не знает, куда деваться от зависти. Ни он, ни его жена. — Я этого за ними не замечала. — А я замечал. И пока еще отвечаю за свои слова! Майсарат не стала больше спорить. Она знала, что муж сейчас просто хорохорится перед ней и Мухтаром, а соседям никогда ничего даже не скажет. Он весьма дорожит своей репутацией умеющего со всеми ладить человека. Просто зол на соседа, тот когда-то неудачно пошутил, задев самолюбие Умалата. — Но шашлык из черного ягненка все-таки будет! — воскликнул вдруг Умалат, словно он наконец понял, где его ягненок. Попросив Мухтара освежевать барана, Умалат решительно вышел за ворота. «На мясокомбинат, что ли, направился? — подумала Майсарат. — Он ведь все может, если захочет». * * * Дауд сидел в своей комнате расстроенный. Он не ожидал, что отец поднимет такой шум из-за ягненка. И мама почему-то всполошилась. И Мухтар смотрел на него с подозрением. Но все-таки ни отцу, ни матери и в голову не пришло, что это мог сделать он. И почему он это сделал, они, наверное, тоже не поняли бы. А ведь они думают, что хорошо знают Дауда. Смешно! Все их заботы сводились к тому, чтобы он был хорошо одет и вкусно накормлен. Он вырос, а они продолжают относиться к нему, как и десять лет назад. Что там, в его душе, — им неведомо и неинтересно. Отец называет его мальчишкой и учит «ничего не осложнять понапрасну», мать пишет ежедневные записки про то, как разогреть суп, выключить газ, встает ночью, чтобы поправить на нем одеяло… Да не это же все ему нужно!.. Ну, поговори они с ним, как с человеком (только один дядя Мухтар видит в нем себе равного!), вся его жизнь шла бы по-другому. Он бы просто подошел к отцу как мужчина к мужчине и попросил его не резать ягненка. А отец бы ни о чем не стал его спрашивать, а просто выполнил его просьбу. Все было бы честно, и он бы любил своих родителей больше всех на свете. И про все (ну, почти про все!) сам бы им рассказывал… А теперь что? Теперь они ссорятся с матерью, отец ругает ни в чем не повинного соседа, косо смотрит на Мухтара. А он, Дауд, не смеет поднять на них глаза… Не отпустить ягненка он тоже не мог. Ягненок был его другом. У него были такие голубые-голубые глаза, как у… И совершенно по-детски доверчивый взгляд. Нет-нет, ни за что на свете! Иначе спасти ягненка он не мог. В жизни, наверное, многое нужно осложнять. Иначе будет стыдно и противно жить. И он не жалеет, что спас малыша. И что поставил на место Петуха… И что не позволил Раисе насмехаться над собой… Если бы он не осложнял, то разве мог бы… Нет, не прав отец… У него, у Дауда, свое мнение на этот счет… Ведь и Мухтар всегда поступает так, как считает нужным, ничего не боясь. И даже мама, хотя у нее больное сердце… На днях она пришла с работы расстроенная. Он, Дауд, спросил, не сходить ли ему за лекарством. И мама рассказала, какой у нее был неудачный день: ее приятельница, тоже врач, нагрубила ей, когда она не захотела принять без очереди какого-то «нужного» человека, а потом один больной принес ей коробку конфет, она на него рассердилась, но так и не знает, хотел задобрить или от чистого сердца… Дауд не очень понял, почему она ему про все это рассказала. Наверно, хочет, чтобы он был в курсе ее дел. Но было приятно, что мама разговаривает с ним, как со взрослым. Ему тоже захотелось кое-что рассказать маме. Не нашлось только удачного повода перевести разговор. Он-то знает, любит и понимает маму. Но не уверен, всегда ли она может понять его… Вот бы знать, где сейчас его ягненок? Спрятался на полянке за дерево или пощипывает травку? Или познакомился с кем-нибудь из гуляющих в парке, смотрит на того преданными голубыми глазами и помахивает черным хвостом с белым кончиком? А может, кто-то его уже увел?.. Дауд вышел из дома. Проходя мимо Раисиного балкона, он даже не поднял глаз: сейчас не хотелось ее видеть. Он должен найти ягненка, подумать и решить, что делать дальше. За углом дома мелькнуло голубое платье Цыганки. Может, не она? Дауду показалось, что в спину ему кто-то смотрит. Дал себе слово не оглядываться, но все-таки оглянулся: Раиса с балкона делала знаки, чтобы он ее подождал. Дауд остановился, сам еще не зная, хочется или нет ему с ней разговаривать. Но когда она вышла из подъезда в нарядном зеленом платье, такая вся ясная, улыбающаяся, Дауд забыл все свои обиды. Тем более, что ревность-то была во сне… — Коктейль пошел пить? — шутливо спросила она. — Да вот погулять вышел. — Дауд опять почувствовал себя скованным и неловким. Рассердился на себя, на Раису. Тоже мне, королева Марго! — Ой, как я рада… А я Цыганку звала, так она не пошла. Странная такая сегодня. Я не поняла, зачем она ко мне приходила. Вроде бы сама звала гулять, а потом не пошла: — Она меня не интересует, — не особенно любезно отозвался Дауд, направляясь в сторону городского парка. — А вот она тобой интересовалась! — В голосе Раисы слышалось откровенное лукавство. Но что-то мешало Дауду перейти на такой же тон. Наверное, он беспокоился о брошенном ягненке. В это время над ними очень низко пролетел вертолет. Дауд воспользовался тем, что так шумно, и ничего не ответил. Когда шум стих, Раиса спросила: — Скажи, Дауд, кто до меня читал «Королеву Марго»? Дауд растерялся. Отвернувшись, ответил: — Никто. — Но там есть страницы, отмеченные красным карандашом. Дауд не знал, что отвечать. Лучше б сквозь землю провалиться! — Нехорошо получилось, — вздохнула Раиса. — А уж Цыганка из этого раздует! Ей ведь только повод дай… — А ты не давай! — Повод? — Книгу. — Как могу не дать, раз обещала? Раиса остановилась у памятника солдату, стоящему у самого входа в парк. Перед памятником высоким теплым пламенем полыхал вечный огонь. У подножия лежали свежие цветы. Кто это всегда их сюда приносит? — Она ведь навязывает тебе свою дружбу, а ты делаешь вид, что ничего не замечаешь, — сказал Дауд. — Откуда ты знаешь? — Я вижу. И ты не можешь не видеть, что она хитрюга и лицемерка. — Она, правда, хитрая, но не вредная. Она умеет увидеть в людях то, чего не вижу я. — И хорошо, что не видишь. Она ведь заранее ни от кого ничего хорошего не ждет. Одни недостатки и подмечает. И радуется этому. Лучше, как говорит дядя Мухтар, иной раз ошибиться, чем ко всем относиться с подозрением. Дауд почему-то вспомнил о Мухтаре. Может, потому, что в это время они проходили мимо фигуры чабана, выструганной из высыхающего дерева. Два мастера еще продолжали работать, вокруг валялось множество стружек и веток. Широкоплечий, видимо уже не молодой, мужчина, стоя к ребятам спиной, что-то подчищал на дереве; молодой загорелый парень в красной майке с прилипшими белыми стружками выстругивал чабанскую палку-ярлыгу. Проследив за взглядом Дауда, Раиса сказала: — Молодцы какие! Раньше сохнущие деревья просто выкорчевывали, а теперь нет. Видишь, вон там медведь, лиса, слева — сова, за плакучей ивой — леший… «Мне бы ягненка найти», — думал Дауд, машинально кивая Раисе. Но она заметила его рассеянность. — Какой-то ты сегодня странный. Что-нибудь случилось? — Да нет, все нормально. — Дядя Мухтар уехал? — продолжала допытываться Раиса. — Как он может уехать, когда сегодня день рождения отца.