— А то что ж тебе в лесу без собаки — как без глаз, без ушей! И мы зажили на горе вчетвером. КУНИЦА Осеннее Онего непокойно. Тяжёлые волны выкатываются с озера и разбиваются о береговые камни. Обледеневшие от брызг кусты позванивают на ветру, как висюльки на хрустальной люстре. Этот звон привлёк куницу. Ночью она вышла на берег и понюхала ветер. Он нёс запахи взбаламученной воды и солярки. Застигнутый непогодой, далеко в Онеге пыхтел движком катер. Огонёк на его мачте то появлялся, то снова проваливался между волн. Мокрые камни, хлопья жёлтой пены, выброшенные обломки досок и тростника… Поживиться на берегу было нечем. Куница соскользнула с валуна в черничник, перебралась по упавшей осине через ручей и направилась в лес. Сильная и ловкая, куница короткими прыжками шла по каменистым гривам-сельгам, взбиралась на деревья, неслышно протекала тёмной меховой струйкой по сукам сосен и опять спускалась на землю. Множество запахов окружало куницу в ночном лесу. Но ей нужен был только один — запах близкой добычи: спящей в кустах птахи, белки, зазевавшегося зайчонка-листопадника… Кунице не везло. Одна белка успела юркнуть в дупло, слишком узкое для хищницы. Куница попыталась разгрызть лаз, но дерево оказалось толстым и прочным, и ей пришлось отступиться. Другая белка пустилась наутёк по молодому сосняку, ветки которого не выдерживали тяжесть куницы. Куница несколько раз оборвалась, отстала и прекратила погоню. Рябчик, за которым она кинулась, успел слететь, задев ее крылом, и в куньем носу надолго остался дразнящий запах тёплых рябчиных перьев… Под утро куница пришла на Дианову гору. Здесь в пустом сарае была лёгкая добыча — белая нескладная курица, почти не умевшая летать. Она уже дважды ускользала от куньих зубов. Кунице мешал пушистый дымчатый кот. Куница вспомнила о добыче и решила снова попытать счастья. Над чёрными крышами неслись скомканные ветром облака. Иногда между ними выглядывала луна, в деревне светлело, тускло поблёскивали окна — дома как будто приоткрывали глаза. Но тучи смыкались, луна исчезала, и дома опять погружались в сон. Через знакомую щель куница шмыгнула в сарай. В нём было темно и глухо. И пусто. Куница пошарила там, где раньше сидела курица. Никого. Она прыгнула на ясли, обследовала полку. Звякнула упавшая консервная банка. В доме раздался яростный лай. Собака! Откуда она взялась? Это было страшнее всего. Куница бросилась к щели. Мальчик скрёб порог, пытался открыть дверь. Я выскочил на крыльцо. Над землёй ещё стояла ночь. Лишь на востоке брезжил поясок холодной зорьки. Маля исчез в лесу. Лай его удалялся: он кого-то преследовал. Но кого? Кто приходил к нам в гости? Я наскоро оделся, схватил ружьё и побежал за лайкой. В лесу было ещё темнее, чем на горе. Я вламывался в кусты, оскользался на мшистых камнях, проваливался в какие-то ямы и колдобины. Время от времени я останавливался и слушал, лает ли Маля. Высокие сосны шумели макушками и роняли шишки. Мне вспомнился Химик — уж не его ли это Шишкач? Лай собаки слышался далеко и глухо. И опять шла погоня: Маля — за ночным гостем, я — за Малей, а за мной, может быть, прыгал по ёлкам Шишкач — то и дело летели в меня шишки и какие-то сухие, шершавые. сучки. Медленно, неохотно впускал лес рассвет. Маля был уже недалеко. Передо мной лежало урочище, сжатое скалистыми сельгами[2]. А в нём лаяло несколько Малей. «Ай-ай!» — неслось из урочища. «Ай-ай-ай!» — дробилось справа. «Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!» — катилось слева. Эхо отскакивало от скал, множилось и переплеталось. Полно урочище лаек! Который же здесь Маля? Я спустился в урочище. Эхо стихло. Мальчик сидел под ёлкой и поглядывал наверх. Это была очень старая, очень высокая ель. Зелёные бороды лишайников свисали с её широких густых лап. Дерево спало. Спали вокруг и другие деревья, такие же старые и зеленобородые. Лай собаки звенел под ними, как надоедливый будильник. Глухое урочище не хотело просыпаться. Только наверху всё так же весело скакало по сельгам эхо. Там лес уже не спал. Я обошёл ель кругом, но никого, ничего на ней не заметил. Кроме вороньего гнезда, темневшего высоко у ствола. Пусто было и на соседних елях. На кого ты лаешь, Маля? Я взял сук и поскрёб им по еловому стволу всё выше и выше, будто полез наверх. Из гнезда выглянула круглая голова с маленькими круглыми ушками. И тут же спряталась. Я заколотил суком по ёлке. Из гнезда шмыгнул, ручейком прокатился по стволу кто-то тёмный, длинный, гибкий… Куница! Сумрачное урочище вздрогнуло от выстрела. Куница долго падала из серого рассветного неба, задевая за ветки, и Маля поймал её на лету. Так мы с Малей пришли к утреннему чаю с добычей. Кот, увидев куницу, зашипел и прыгнул на печь. Курица забилась в угол. Не бойся, Диан, не бойся, Ксантипа! Ничто не грозит вам больше в лесу. ЗВЁЗДЫ Мне когда-то подарили книгу о звёздах — звёздный атлас. На круглых синих картах, изображающих небо, звёзды так соединены тонкими линиями, что получаются фигуры-созвездия, похожие своими очертаниями на те названия, которые даны им с давних пор. Большая и Малая Медведицы, Лебедь, охотник Орион… Населённое животными и сказочными героями, небо оживает. …Смелый охотник Орион пленился красотой семи дочерей титана Атланта и не мог сделать выбора, которой из них отдать предпочтение. Надоела красавицам назойливость Ориона, и обернулись они белыми голубками. Охотник натянул свой лук на стайку голубок, но они успели превратиться в прекрасное созвездие — Плеяды… Стал созвездием и Орион, навсегда застыв с натянутым луком в руке. Но это на звёздной карте. А когда смотришь в настоящее вечернее небо, где нет, конечно, никаких линий, созвездия теряются. Мне то не хватает звёзд, то я нахожу лишние, каких и на карте-то нет. К тому же, мешает электрическое зарево московских огней, от которых звёзды как бы смущаются и гасят свет. На горе неба много. По ночам его усыпают звёзды, близкие и крупные, как фонари. Вот где пригодилась бы подаренная книга! Перед сном мы втроем — я, Маля и Диан — выходим полюбоваться звёздным небом. Ксантипа давно спит. Куры, наверное, единственные птицы, которые никогда не видят звёзд. К ночи немножко морозит. Тихо. Чуть шуршат, испуская свет, близкие звёзды. Или это, как морская раковина, шумит в ушах тишина? Маля и Диан в небо не смотрят. Они, навострив ушки, слушают лес. Хрустнул сучок. Ворохнулся сухой лист. В ночном тёмном лесу осторожно бродят звери, шмыгают в повядшей траве мыши. За лесами, за Онегой на горизонте светятся россыпи огней, как упавшие на землю созвездия. Одна звёздочка на Онеге движется — это, наверное, спешит домой катер. Мне тоже надоедает смотреть на звёзды. Я ничего не могу больше вспомнить про Ориона, небесного охотника. Так он стоял с натянутым луком тысячу лет назад, так же холодно будет светить ещё тысячи лет. Легче представить жизнь огней в далёких посёлках — земных тёплых звёзд. Кто-то сидит сейчас за уроками. Кто-то смотрит телевизор — «Человек и закон». Или хоккей с канадцами. А может, сидят вокруг самовара, едят варёную картошку и пьют чай… Я подумал вдруг, что и с катера, и из посёлков за Онегой тоже видят огонь в моём окне — далёкую земную звёздочку на высокой горе. Только вряд ли могут представить, как сижу я сейчас на поленнице и почёсываю за ухом бездомного кота Диана… Где-то в лесу громко свистнул сыч-полуночник. Пора спать. ТЯНУТ ГУСИ Если в ночь поднимется ветер — быть затяжному ненастью. Это верная примета. Вчера под вечер вдруг задул северный ветер, жёсткий и порывистый. Его зовут здесь северигой. И погода сразу сломалась. Холодно стало, будто распахнулось окно и широко потекла стужа. Ночью северига окреп. За окном свистело, на крыше стучала оторвавшаяся тесина, что-то колотилось и тоненько выло в трубе. Под ударами ветра дом вздрагивал и кряхтел. Ветер где-то просачивался и внутрь. Он бродил по дому, перебирал бумаги на столе и трогал висевшее у печи полотенце. Всю ночь через гору летели гуси. Они шли «шубой», стая за стаей. Я проснулся, лежал в темноте и слушал их крики. Видно, зима пришла в приполярную тундру, на далёкую гусиную родину. Потянулись гуси на тёплый юг. Они летели и днём. Над горой стаи шли низко. Мне был слышен шум их сильных торопливых крыльев. От одной стаи отделилось что-то похожее на узкую листовку и повисло в воздухе. Листовка крутилась воронкой и козыряла на ветру. Я следил за ней, пока она не ткнулась в землю. Оказалось, это перо. Крепкое, плотное маховое перо. От него, как на вышке, пахло свежим поднебесным ветром. Маля и Диан раньше меня слышали налетавших гусей. Они крутили головами, высматривая стаю. Маля тихонько скулил. От печальных гусиных криков нам всем было как-то неспокойно. Даже Ксантипа больше чем обычно топталась в своём углу и заглядывала в окно. Вероятно, все мы чувствовали, что не только в гусиной жизни произошли изменения. Менялось время года. Поспешно уходила осень. Северига безжалостно ободрал последние листочки с берёз и выдул из леса запахи прели и грибов. Молодым близким снегом запахло в лесу. Последний гусь принёс на хвосте зиму. В воздухе замелькали снежинки. Лёгкие, сухие, они долго носились по ветру и не хотели ложиться на землю. Вскоре целые рои белых мух закружились в небе. Снеговые заряды шли из-за Онеги волнами. Возле крыльца выросла первая косица сыпучего снега. Пришло время думать об отъезде. Мне жаль было расставаться с Дианом и Ксантипой. Я привык к ним и решил взять их с собой. И я принялся мастерить клетку для Ксантипы и лукошко для Диана. ГАННИБАЛ Мне остаётся рассказать, как началась городская жизнь у Диана и Ксантипы. Дома коту было предоставлено старое кресло, а курице — просторный балкон. — Скучновато ей одной сидеть на балконе, — покачал головой Юра. Мой друг приехал на машине узнать, как я провёл отпуск. — Городские бездельники-голуби — это не компания для такой мудрой курицы. — Да вот, собираюсь съездить на Птичий рынок, купить ей петуха, — сказал я.