– Кроме того, – произнесла мама Уны, – зачем тебе оставаться? У тебя здесь даже друзей нет. – Да, – поддакнула Ина. – Никто здесь тебя не любит, даже мы, а мы твоя семья. Уна хотела бы возразить Ине с матерью, но, к сожалению, они говорили правду. Она никому не нравилась, и никто ее не любил. У нее не было друзей, и даже в своей родной семье девочка чувствовала себя чужой. Еще больше, чем отправиться в северное путешествие, ей хотелось, чтобы ее любили, особенно отец. Уна долго размышляла над тем, почему ей так важна его любовь. Наверное, потому что она им восхищалась. Ему все удавалось. К тому же отец был смелым человеком и у него был свой корабль. Уне казалось, что если бы она тоже обладала всеми этими качествами, то заслужила бы его любовь. * * * Фрейдис не понимала, отчего девочка выглядит такой печальной. Если бы это она ела свежий пирог прямо из духовки, то была бы счастлива. При мысли о пироге предсказательница облизнулась. В прежние времена она могла бы купить сотню таких же. Теперь же у нее не было денег даже на один. Уже третий год подряд Фрейдис питалась исключительно объедками. До этого проклятого предсказания – единственного, в котором она ошиблась, – предсказательница жила как королева. Фрейдис отошла от окна и покачала головой. После того предсказания капитан Бритт хотел привязать ее к мачте своего корабля, отвезти в Ледяные края и сбросить в море. И это была не пустая угроза. Ракушка нашептала ей то же самое не более чем за четыре часа до рождения Уны Бритт. Поэтому она и не пришла на праздник в «Затопленный угорь». «Всего лишь одно неверное слово», – думала Фрейдис, удаляясь от «Ржавого якоря». Всего одно: мальчик вместо девочки. Во всем остальном она оказалась совершенно права, так ведь? Миссис Бритт действительно родила ребенка, который вырос решительным и храбрым. Другие шесть дочерей уж точно никуда не годились. И самое главное, Фрейдис предсказала беременность жены капитана за три месяца до того, как это стало очевидно! Но нет. Все в Нордлоре помнили только о том, что она предрекла рождение мальчика. Одно слово разрушило ее блестящую тридцатилетнюю карьеру. Слухи быстро распространились. В тот вечер, когда родилась Уна Бритт, в небо поднялись восемьдесят морских дроздов. Они разлетелись по разным деревням, неся одно и то же послание: «Фрейдис Спитс – обманщица». Обманщица? Она, великая Фрейдис Спитс? Да как они смели! Даже сейчас ее щеки запылали от ярости. Ее безупречная репутация среди жителей Севера была испорчена. В течение нескольких лет Фрейдис недоумевала, почему раковина дала ей неверное предсказание. Такого раньше никогда не случалось. Хорошенько все обдумав, предсказательница пришла к единственному выводу. Должно быть, она просто ослышалась. Теперь в этом можно было не сомневаться. Вместо слова «одна» ей послышалось слово «сын»[3]. Она не потеряла сноровку. Ей просто следовало прочистить уши. Но даже после того, как Фрейдис прочистила уши, жители Нордлора не желали больше покупать у нее предсказания. Деньги у нее постепенно закончились, и ей пришлось продать экипаж ради пропитания. Тут она совершила еще одну ошибку. Путешествовать по северным землям пешком было очень опасно. Поэтому теперь предсказательница никуда не уедет, по крайней мере, пока не сможет позволить себе купить карету или хотя бы лошадь. В знак протеста против несправедливости, которая произошла с ней, Фрейдис поклялась хранить молчание. Уже почти десять лет как никто не слышал от нее ни единого предсказания. И поделом им. Она не стала говорить о том, что «Затопленный угорь» сгорит дотла, как и о том, что в лесу затаился белый медведь, который в итоге подкараулил и съел пятерых. Да, Фрейдис Спитс была женщиной принципиальной. Если никто не хотел ее слушать, она и не собиралась говорить. Но положение становилось все более отчаянным. Она уже дошла до того, что ела из мусорных бачков, мылась во фьорде и вязала зимнюю одежду из сухой травы. Разве так должна жить предсказательница будущего? Нет. Время молчания прошло. Фрейдис Спитс пора снова стать великой прорицательницей, и сделать это можно только одним способом. Нужно найти раковину с поистине грандиозным предсказанием. Кораблекрушение Уне Бритт многое нравилось в Нордлоре. Она любила его неизменный запах соленой воды и свежей рыбы и то, как дома покачиваются на мостовой, словно под ними не камни, а самые настоящие волны. А зимой вся деревня будто замерзала, и это тоже было удивительно. Но больше всего в Нордлоре ей нравилась школа. Она, к несчастью для Уны, предназначалась только для мальчиков, как и большинство других замечательных вещей в деревне. Однажды Уна спросила у мамы, может ли она тоже ходить в школу. Но миссис Бритт в ответ только рассмеялась и сказала: – Зачем тебе там что-то учить, когда мужчины и так могут все тебе объяснить? Уне было трудно понять логику матери в этом отношении, да она и не особо старалась. На свое счастье, ей удалось самостоятельно решить эту проблему. Занятия в школе в Нордлоре проходили каждый день с девяти утра до часу дня. Как и большинство важных мероприятий, они проводились в здании деревенской ратуши. И хотя все прекрасно знали, где оно находится, только один человек обнаружил тайный лаз в потолке, который вел под крышу. Именно через этот лаз Уна ежедневно забиралась наверх в восемь утра. И следующие пять часов внимательно наблюдала за уроками внизу через дырку в деревянном полу. В данном случае безразличие семьи было ей на руку. Иначе они бы задумались, чем это она занимается каждый день. Но даже при наличии тайного укрытия на чердаке посещать школу оказалось непросто. Корабль, из которого построили здание ратуши, потонул во время ужасного шторма, и теперь каждый день в одиннадцать часов утра под крышей начинала бушевать настоящая буря. Ветер завывал так громко, что вплоть до половины первого Уна не могла разобрать ни слова из того, что говорилось внизу. Благо девочка всегда носила с собой книгу, поэтому не скучала. У Уны было две книги: «Двадцать крупнейших кораблекрушений Севера» и «Лучшие сказки Северного моря». Она не покупала их и не писала сама. Эти книги ей подарили. Единственная проблема заключалась в том, что Уна не знала, кто именно. Это была самая большая загадка в ее жизни. Каждый год в день своего рождения она находила на подоконнике какой-то особый подарок. Обычно его заворачивали в оберточную бумагу и перевязывали матросской веревкой. Но никакой записки не прилагалось, поэтому Уна не знала имени отправителя. Все десять лет этот таинственный незнакомец дарил ей подарки на день рождения и всегда угадывал. Так что теперь у нее было вязаное одеяло с вышитыми сбоку инициалами «УБ»; несколько игрушек, в том числе маленькое китобойное судно, которое плавало по воде, словно настоящее; счеты из ракушек; мешочек конфет в форме величайших китобойных кораблей Севера; небольшой деревянный матросский сундучок; две книги: одна о кораблекрушениях, а в другой, которую ей подарили на следующий год, были чудесные морские истории. И как раз в этом году она получила своего вязаного кота Гилберта. Уна знала, что эти подарки дарили ей не сестры и не родители. Она никогда не получала на день рождения ничего хорошего. А иногда и вовсе ничего. Так что эти подарки приносил ей кто-то другой. Но кто? Уна пыталась понять, кем же был тот таинственный незнакомец. В один год она рассыпала соль по подоконнику. Утром обнаружился след от руки, но такой размазанный, что девочка даже не смогла определить, где пальцы, не говоря уж о том, чтобы с его помощью найти обладателя ладони. На следующий год Уна решила сделать ловушку с помощью матросской веревки. Она привязала один конец к наружной стороне окна, а другой – к своему запястью. Девочка рассчитывала, что проснется в тот момент, когда незнакомец случайно заденет веревку. Но наверное, он заметил ее, потому что на следующее утро веревка по-прежнему была на месте, а рядом лежал очередной подарок. После того как идея с ловушкой не сработала, Уна придумала кое-что еще. Если она не может проснуться в тот момент, когда появляется незнакомец, то ей просто нужно не спать всю ночь. Сначала все шло хорошо. Минула полночь, а девочка все еще бодрствовала. Но потом ее стала одолевать зевота и начали слипаться глаза. Она продержалась до часу ночи, но к двум уже спала крепким сном. Уна проснулась прямо перед рассветом и увидела на подоконнике Гилберта. Бросившись к окну, она выглянула наружу, но успела заметить только отблеск лестницы в свете луны и тень того, кто ее нес. Тень выглядела небольшой, и Уна задумалась, кому бы она могла принадлежать. Возможно, это какой-то мальчик или девочка из школы? Эта мысль ее сильно взволновала, ведь у нее никогда раньше не было друзей среди сверстников. Уне стало интересно, что ей подарит незнакомец на этот раз, но потом она поняла одну вещь. В тот день, когда ей исполнится одиннадцать, она будет уже на Юге. И кем бы ни был этот незнакомец, вряд ли он сумеет отыскать ее в такой дали. При мысли, что она больше никогда не получит подарка от своего тайного друга, сердце Уны упало. Ей бы очень хотелось, чтобы в этом году ей подарили еще одну книгу, например о морских котах или знаменитых капитанах. Но она знала, что должна быть благодарна и за те две, которые у нее есть. В конце концов, без них у нее бы вообще не было книг и все свои знания о мире Уна черпала бы исключительно из самого Нордлора. После известия о том, что они собираются в поездку на Юг, прошло два дня. В очередной раз пробравшись под крышу деревенской ратуши, Уна ожидала начала занятий. Но тут снизу раздались крики. Только шли они не изнутри здания, а снаружи. Уна выглянула на улицу через одну из деревянных черепиц крыши. Толпа людей двигалась в сторону реки, и все говорили об одном и том же: на берег Нордлорской бухты выбросило обломки корабля, потерпевшего крушение. Уна помчалась по переулкам Нордлора. Крупная морская галька, которой были вымощены улицы деревни, переливалась синим, зеленым и серебристым цветом под ее ногами. Даже сквозь подошвы ботинок чувствовалось, что камни мокрые, словно их только что вытащили из моря. Уне приходилось ступать осторожно, иначе она рисковала поскользнуться. Она представляла, что шагает по гребню морской волны. В этот момент Уна была как никогда близка к Северному морю. Добравшись до Нордлорской гавани, Уна остановилась и в восхищении уставилась на остов огромного судна. Она еще никогда не видела корабли сразу после крушения – только разбитые и разобранные на части, когда из них строили что-нибудь новое. Морское течение вынесло это судно к берегам Нордлора, и оно казалось пропитанным влагой, словно море всем своим весом тянуло его ко дну, хотя вся вода оттуда уже вытекла. Все доски были обуглены дочерна. Уна подумала, что, должно быть, корабль сгорел, но потом заметила пробоины. В корпусе зияли восемь отверстий идеально круглой формы, каждое размером больше человека. – Это не стихия, – произнес моряк, стоявший рядом с Уной. – Ни одной буре такое не под силу. Уна перевела взгляд с дыр в корпусе на палубу. Несмотря на обуглившуюся древесину, еще просматривались плавные изгибы леерных ограждений, крыша мостика и небольшая фигура чайки, вырезанная на носу корабля. Крылья птицы были широко расправлены, словно ее заморозили и заключили в древесину в тот самый момент, когда она взлетала. Уна узнала это изваяние. Она видела его изображение в одной из своих книг – той, в которой рассказывалось о крупнейших крушениях. Должно быть, это «Смотрящая чайка». Одновременно с Уной судно узнали еще несколько человек из толпы. Через пару секунд все вокруг уже кричали, говорили или шептались, обсуждая «Смотрящую чайку». – Это восьмое из величайших кораблекрушений всех времен, – говорил один. Должно быть, у него была такая же книга, как у Уны. – Он бесследно пропал пятьдесят лет назад, самой лютой зимой из всех, которые когда-либо случались в северных краях, – продолжал другой. – Команда одного из кораблей видела его, когда они проходили Ад рыбака. Но с тех пор это судно больше не встречали. – Его построили здесь, в Нордлоре, – поведал третий. Это был пожилой человек, один из самых старых жителей деревни. – Помню, я наблюдал за тем, как он поднимал паруса и отправлялся в плавание – в первый и, как оказалось, в последний раз. – Я всегда думала, что они замерзли во сне, – заметила женщина. В ее глазах заблестели слезы: ее отец был одним из членов экипажа этого корабля. – Но, увы, похоже, они сгорели заживо. Разговоры о том, что погубило «Смотрящую чайку», вскоре сменились обсуждением, во что можно было бы переделать это судно. – Моя мастерская уже разваливается, – крикнул мужчина, стоявший у кормы. – Я мог бы построить новую. – Я уже давно мечтаю о второй пекарне, – алчно сказал мистер Блом. – Возьми корпус и палубу для своей пекарни, – предложил мистер Бьоркман. – А мне бы мачту для башни. Можно? – Конечно нет, – резко произнесла леди Саммер. – У тебя и так уже пятьдесят мачт. Кроме того, мне тоже нужна древесина – палуба, корпус, мачта и мостик, – чтобы построить летний домик. Такие чрезвычайно популярны на Юге. Уна, конечно же, ничего не сказала, но она прекрасно знала, что бы сделала с судном. Будь ее воля, «Смотрящую чайку» не разобрали бы на доски и не перестроили во что-то новое. Уна бы восстановила этот прекрасный корабль, чтобы он вновь мог отправиться в плавание по Северному морю. И быть может, – ну а вдруг? – она стала бы его капитаном! Спустя несколько часов после того, как толпа разошлась и все жители Нордлора улеглись в свои теплые кровати, тощий кот спрыгнул с одного корабля и неспешно направился к другому. Этого кота звали Барнакл, и он ненавидел ходить по земле почти так же, как сухопутные коты ненавидели плавать. Но он продолжал идти, поскольку обязательно должен был кое-где оказаться. Добравшись до обломков «Смотрящей чайки», Барнакл остановился и сел. Голубые волны, бившиеся в его глазах, стихли, и на мгновение он стал похож на обычного сухопутного кота. Барнакл печально мяукнул и тоскливо уставился на разбитый корабль. Кот хорошо знал его. Когда-то он был для него домом. Барнакл плавал на нем целых восемнадцать лет, пока тот не потонул, и он по-прежнему не помнил, что случилось. Единственное, что Барнакл мог воскресить в памяти, это как что-то горячее и тяжелое ударило ему по голове на рассвете. В следующий раз он очнулся уже ночью на мостике только что построенного корабля в Витлоке. Так повелось на Севере. У каждого морского кота было девять жизней, которые он проживал на девяти разных кораблях. По сути, морские коты не принимали какого-то особого участия в жизни команды. Скорее, они считались просто талисманами, животными, которые приносили удачу и давали надежду, что судно благополучно вернется домой из дальнего плавания. «Смотрящая чайка» была седьмым кораблем Барнакла, а «Отважный леопард» – девятым. И, естественно, ему совершенно не хотелось, чтобы «Леопард» пошел ко дну. Тогда все будет кончено. Его жизни закончатся, и он больше никогда не сможет плавать по волнам Северного моря. Прошло уже два месяца с тех пор, как Барнакл последний раз выходил в море на «Отважном леопарде». Он любил сам корабль, но не терпел его хозяина. По правде говоря, Барнакл ненавидел владельца судна почти так же сильно, как тот – его. Это было неправильно: обычно капитаны любили своих морских котов. Но Бритт относился к Барнаклу так, словно кот хотел украсть корабль, а не уберечь его. Похоже, он не понимал разницы между людьми и морскими котами. Последние вовсе не желали управлять собственным кораблем или командовать экипажем. Они просто хотели иметь возможность плавать и получать удовольствие от пребывания в Северном море. Как бы капитан к нему ни относился, Барнакл очень скучал по плаванию на «Отважном леопарде». Он хотел снова почувствовать холодные морские капли на своих усах ранним утром и опять побывать на носу корабля, рассекающего ледяную воду. Барнакл скучал по крикам полярных чаек в воздухе и по их визгу, когда ему удавалось задеть их когтями. Разумеется, он их не ел. Он питался только существами с плавниками и чешуей. О да. Ему нравились прекрасный морской окунь, сбрызнутый маслом; жирная треска, обжаренная на открытом огне; или горстка свежих арктических моллюсков, которых он подбирал лапой. Барнакл замурлыкал и облизнул усы. Потом его мысли вернулись к лежавшему перед ним кораблю. Он любил время, проведенное на борту «Смотрящей чайки». Ее команда была лучшей среди тех, с которыми ему довелось плавать, а капитан – добрейшим человеком из всех, которые ему встречались. Барнакл очень надеялся, что он каким-то чудом выжил. Но, глядя на пробоины в корпусе и покореженные обугленные доски, кот отчетливо понял, что в тот день, когда корабль погиб, он был далеко не единственным, кто пошел ко дну. История нарду