— Конечно. Ты бы тоже спать шел. — Да, пойду. Просто…, - в этот миг уже смутился сам Иван. Он не хотел показаться в глазах Кати чокнутым папашей, который сутками трясется над своим чадом. Но Вика так сильно перенервничала, что он опасался, что она снова перестанет говорить. Она так и заснула у него на руках, обнимая его за шею своими маленькими ручками. — Короче, положу ее в кровать и пойду! Катя кивнула и, вновь поцеловав спящую Вику, покинула комнату. Теперь она направилась к Дмитрию. Белова словно нарочно решила навестить его в последнюю очередь, будто этим желала доказать самой себе, что он больше не так для нее важен. Все это время находясь на Владимирской, Катя изо всех сил старалась не думать о Дмитрии. Теперь они снова были далеко, и каждый жил своей жизнью. Вот только не думать о нем не получалось. Это расставание далось девушке крайне болезненно. Она постоянно пыталась уловить хотя бы какие-то слухи о нем и мысленно искала весомую причину снова вернуться на Адмиралтейскую. Стас, казалось, не замечал подавленного настроения своей девушки. С переездом их отношения несколько улучшились, но это скорее напоминало наклеенный поверх треснутого стекла скотч — вроде что-то сделано и на ощупь более-менее однородно, но трещина никуда не исчезла. Катя нашла Эрику в комнате отдыха. Она сидела за столом, сжимая в руках остывшую чашку кофе, и просматривала на планшете какие-то графики. Когда к ней обратились по имени, Воронцова вопросительно посмотрела на вошедшую. В отличие от Ивана Эрика сразу признала в Кате ту самую девушку, которая вместе со своим парнем перевелась на другую станцию. Брюнетка даже вспомнила слова дежурной, мол, такое творится у вас под носом! То, что творилось, Эрику не особо интересовало, однако появление Кати ее не сильно удивило. — Эрика, добрый вечер, — поприветствовала ее Белова. — Вы извините, что я вас беспокою. Я лишь хотела осведомиться о состоянии… — Дмитрия Лескова? — перебила ее Эрика, и в ее глазах промелькнула странная ирония. Или Кате это почудилось? — Да. Он мой друг, и я бы хотела навестить его. — Его нельзя навещать, — прохладным тоном ответила Эрика. — Доктор Вайнштейн говорил, что можно. Вроде бы не так поздно… Я не собираюсь его будить. Всего на пару минут. Эрика поставила чашку кофе, не сводя острого взгляда с Беловой. Возможно, сейчас в ней говорила усталость, возможно, рассердила манера некоторых людей тыкать более значимой фамилией, но Воронцова уже решительно не собиралась впускать девушку в палату Лескова. — Екатерина, я же вам ясно сказала: сейчас его навещать нельзя. Вы — не врач, и поэтому в его палате вам делать нечего. От этого ответа Катя несколько опешила: — Я его друг. — Замечательно. Дружите за пределами госпиталя. Здесь вам не детская площадка. — Но ведь Суворов навещал его. Он заходил вместе с доктором Вайнштейном. — Насколько мне не изменяет память, вы — медсестра, которая теперь работает на Владимирской? — Да, — Катя насторожилась. Тон Эрики уж больно ей не понравился. — Значит, занимайтесь своей работой. Или в госпитале больше не за кем ухаживать? — Причем здесь ухаживать. Я хочу узнать о самочувствии моего друга. — Но вы ведь уже узнали у Альберта. С тех пор ничего не изменилось. — Хорошо. Я могу прийти завтра? — И завтра вам здесь нечего делать, — в голосе Эрики послышалась сталь. — Когда его переведут в общую палату, тогда и навещайте. Если бы он был вашим супругом, я бы еще поняла вашу настойчивость. Но ваш супруг сейчас на Владимирской, верно? «Видимо, она тоже в курсе тех слухов», — с досадой подумала Катя. В какой-то момент ей захотелось объяснить Эрике, все эти сплетни не более чем ложь, но потом девушку внезапно охватило раздражение. Кто она такая, эта Воронцова, чтобы перед ней отчитываться. — Причем здесь супруг? — уже в тон Эрике поинтересовалась Катя. — С Димой мы росли вместе. Он мне, как брат. У вас ведь тоже есть брат, поэтому уж вы-то должны понимать меня. — Ну если у вас такая крепкая родственная связь, отчего же вы уехали на другую станцию, оставив своего так называемого «брата» одного, в окружении ненавидящих его людей? Теперь в голосе Эрики уже отчетливо слышалась насмешка. И Катю это взбесило. — Я не обязана объясняться перед вами, но так уж и быть попробую. Мой парень захотел перевестись на другую станцию, и логично, что я поехала с ним. Будь и у вас тоже молодой человек, вы бы поступили так же. Но у вас ведь нет никого, поэтому вам не понять. Эрика прижала кончики пальцев к губам, пытаясь скрыть улыбку. Слова девушки почему-то развеселили ее. — Действительно, куда уж мне, — согласилась Эрика. — Вижу, что вы очень гордитесь тем, что нашли свою вторую половинку. Вы ведь без пяти минут чья-то жена. Но, если перефразировать одну известную цитату: жен может быть много, а создателей антидота всего несколько. Так что не нужно жалеть меня слишком сильно. Теперь повторяю в последний раз: навещать Лескова вам нельзя. И, если вы немедленно не уйдете, мне придется вызвать дежурного. А заодно позвонить врачу, которому вы подчиняетесь, чтобы он нашел вам занятие. До свидания. С этими словами Эрика вновь уткнулась в планшет. Сейчас она была откровенно зла и уже не стеснялась срывать свое настроение на этой девчонке. Не проронив ни слова, Катя покинула комнату и вернулась в общую палату. Она с трудом сдерживалась от обиды и бессильной злости, но ругаться с Воронцовой уже не было сил. Слово «сука», произнесенное голосом Ивана, немедленно вспыхнуло в памяти. А затем вспомнились жалобы других медсестер. Оля не раз говорила о том, насколько стервозная эта Эрика. Альберт расхваливал Воронцову на все лады, мол, умная, способная, но на этом все ее достоинства ограничивались. Почему-то Кате невольно вспомнилась Милана. Такая же яркая внешность и такое же пренебрежительное отношение к другим людям. И в тот же миг Белову поразила неприятная догадка: быть может, Дмитрий тоже заметил это сходство. И, как только Катя уехала, он обратил внимание на более умную версию Миланы. Глава XVI Дмитрия разбудил пронзительный вой тревожной сирены. Этот звук стремительно ворвался в сон, разрывая его на куски, а затем до Лескова донеслись пронзительные крики. Парень резко сел на постели и тут же почувствовал дикую боль в боку. Чешуя почему-то исчезла, и вместо нее темнела открывшаяся рана. Простынь была насквозь пропитана кровью, и Лесков почувствовал, как его начинает мутить. Не от вида крови, а от слабости. Дикий вопль за дверью повторился, рассыпая по коже Дмитрия озноб. Он буквально заставил себя подняться с постели и, держась за стену, медленно направился к выходу из палаты, оставляя на полу кровавые капли. Добравшись до двери, Лесков попытался открыть ее, и, к счастью, она поддалась. Новый крик боли, долетевший до него из коридора, заставил Дмитрия вздрогнуть. А затем он увидел «костяного». Эта тварь была гораздо крупнее тех, что доводилось видеть Лескову ранее. Да и панцирь у нее был не белым, а темно-синим, почти черным. Под цвет Диминой чешуи. «Костяной» не обратил внимания на то, что дверь в палату приоткрылась. Он был занят тем, что пожирал девушку в белом врачебном халате. В какой-то момент она снова закричала, и тварь швырнула ее в сторону Дмитрия, словно пес — надоевшую ему игрушку. Истерзанная девушка уже не пыталась подняться. Она лишь повернула голову в сторону приоткрывшейся двери, и Дима узнал в ней Катю Белову. Крик ужаса вырвался из его горла, а затем он проснулся по-настоящему. Сидя на постели, он с минуту растерянно оглядывался по сторонам, все еще не в силах поверить, что это был сон. Сердце в груди колотилось так бешено, словно собиралось выпрыгнуть из груди, на лбу выступила испарина. А затем Лесков откинулся обратно на подушку. От резкого движения боль в боку вспыхнула с новой силой, но сейчас Дмитрий толком не обратил на нее внимания. Он облизал пересохшие губы и закрыл глаза. Это был всего лишь сон. Гребаный сон. Несмотря на усталость, заснуть парень уже не смог. Он положил руку на раненый бок, с облегчением обнаруживая спасительные пластины чешуи. Все закончилось. Сейчас он на Спасской, и ни один проклятый «костяной» сюда не заберется. Наверняка, руководство станции уже приняло какие-то защитные меры. Главное, чтобы они не додумались вернуться на Адмиралтейскую, чтобы что-то оттуда забрать. Несложно догадаться, кого бы они отправили выполнять столь важную миссию. Мысли об Адмиралтейской неприятным эхом отозвались в груди Лескова. Почему все так получилось? Как «костяные» вообще могли попасть на станцию. Эрик Фостер? В памяти возникло красивое лицо этого американца, запуганного и заискивающего. Неужели этот тип все-таки что-то успел сделать, чтобы чертовы вараны безо всяких проблем проникли на станцию? Неужели Альберт ошибся, считывая его энергетику? Обычно Вайнштейн очень уверенно отзывался по поводу своих способностей, но ведь даже мастера своего дела не застрахованы от ошибки. Дмитрий решил поговорить об этом с Альбертом. Возможно, ученый будет юлить, желая скрыть собственную ошибку, но почему-то Лескову казалось, что врач скажет правду. Вайнштейн никогда не лгал ему прежде, напротив, рассказывал даже больше необходимого. Альберт вообще казался Дмитрию каким-то идеальным человеком: он был искренним, отзывчивым, добрым и при этом не был наивным дураком. Да, иногда Альберт был довольно болтлив, но врач всегда знал, когда нужно промолчать или «не заметить» какую-то неловкую ситуацию. Да, Вайнштейн любил пожаловаться на загруженность, но никогда не отлынивал от своих обязанностей. Казалось, немного поныв, ему становилось легче, и он с новыми силами брался за работу. Так неужели этот практически идеальный человек мог из-за своей ошибки загубить целую станцию? Как-то раз Дима пошутил по поводу характера Альберта, мол, он слишком порядочный для этого мира, на что Вайнштейн, смущенно улыбнувшись, ответил: — Я — «энергетик», Дим. То, что вы называете муками совести, для меня является адом наяву. Я слишком хорошо чувствую чужие эмоции, их отчаяние и страх, поэтому попросту не могу нарочно кому-то делать плохо. Если честно, мне даже жаль, что все на этой планете не чувствуют эмоции других. Представь себе, если бы, например, мошенник, вместо того, чтобы чувствовать радость, обманув человека, ежедневно испытывал бы его отчаяние, страх перед будущим, а то и вовсе желание покончить с собой. Согласись, подлецов было бы в разы меньше. Наверное, именно поэтому Альберт так сильно недолюбливал Бранна. Он видел перед собой расчетливого монстра, который с легкостью прогуливался по трупам до своей цели. И, быть может, именно поэтому Вайнштейн воспринял Лескова более снисходительно, как ученика, который попал не к тому учителю. Альберт не укорял его за прошлое, но не спускал ему ложь и жестокость в настоящем. Так что же будет с этим безупречным человеком, если выяснится, что это он погубил целую станцию? От этой мысли Дмитрию сделалось не по себе. Ему хотелось верить, что в данном случае Альберт не при чем. В противном случае Вайнштейн попросту сломается. Было около шести часов утра, когда в палату Лескова заглянул тот самый врач, разговор с которым мог повлечь за собой немало сложностей. Заметив по светящимся в темноте глазам, что Дмитрий не спит, Альберт несколько удивился. — Поражаюсь я некоторым людям, — с улыбкой произнес он, проходя в комнату и включая свет. — В то время как одни спали всего полтора часа из-за работы, те, кто могли спать всю ночь, почему-то хлопают глазами. В руке Вайнштейна дымилась чашка крепкого черного кофе. Врач присел на стул подле кровати раненого и сделал глоток. — Ну как ты? Обезболивающее колоть будем или потерпишь? В идеале второе, так как лекарств крайне мало. — Значит, потерплю, — отозвался Лесков. — Что, как в старые добрые времена: пять спокойных минут на чашку кофе у меня в палате? — В комнате отдыха находиться невозможно. Во-первых, там все спят, сидя прямо за столом. Во-вторых, каждые две минуты кто-то врывается и требует меня обратно в операционную. Боже мой, такого количества изуродованных тел я в жизни не видел. Еще непонятно, что будет с выжившими. В слюне варана содержится страшное количество микробов. Так что я боюсь представить, сколько еще лекарств потребуется на восстановление. — Ничего неизвестно о том, как эти твари попали на Адмиралтейскую? — Дмитрий решил не откладывать неприятный разговор в долгий ящик. — Я опасаюсь, как бы это не произошло из-за наемника. — Наемник тут не при чем, — ответил Альберт. — Я проверял его энергетику, когда он отрубился. Его задача заключалась в том, чтобы убрать тебя. — Я тоже думал, что вряд ли наемник будет делать то, за что ему не заплатили. Но мало ли. Вдруг мы… ошиблись? — Тут нельзя ошибиться. Если бы «теневой» укрыл от нас свою энергетику, тогда еще можно было что-то заподозрить. Но он, видимо, не знал, что с тобой буду я. И поэтому нам повезло. Я вот все думаю о том, что Совет Тринадцати наверняка ведь вызывал Бранна к себе, чтобы навести о тебе справки. Странно, что он… — Не рассказал о тебе? — Дима усмехнулся. — Меня тоже это несколько озадачило. Впрочем, зная Бранна, он мог специально умолчать об этом нюансе. В конце концов относительно недавно именно Призрак вогнал ему пулю в грудь. А Киву злопамятный. Вайшнтейн усмехнулся в ответ. — На него это похоже, — произнес он, отпив еще немного кофе. — А что касается проникновения «костяных» на станцию, уже есть одна версия. — Что за версия? — Человеческий фактор. — Ты имеешь ввиду халатность? — недоверчиво переспросил Дмитрий. — Помнишь, когда Призрак появился на Адмиралтейской, главы станции побоялись теракта, поэтому начали эвакуировать людей. Были открыты все выходы, чтобы поскорее отправить людей на поверхность. В том числе и связующие тоннели, а так же канализационные и вентиляционные системы. В результате один канализационный тоннель забыли закрыть. Твари появились как раз в «гражданской зоне», они были мокрыми и воняли. Впрочем, может, они всегда так воняют, но сам факт… — Как можно было забыть закрыть? — Лесков почувствовал, как его охватывает бессильная ярость. — Бывает и такое, Дима, — Альберт устало вздохнул. — Если виновник случившегося погиб, то с него уже нечего спросить. Если же жив, страшнее наказания уже не придумаешь. Пытались еще свалить на наемника, но в той зоне, откуда пришли «костяные», Фостер не появлялся. Поэтому остается только человеческий фактор. На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Дмитрий пытался переварить услышанное, а Альберт медленно потягивал кофе, уткнувшись взглядом куда-то в пол. После бессонной ночи он выглядел изможденным. Казалось, он даже постарел на несколько лет. Длинные черные волосы слипшимися прядями падали на лицо, под глазами залегли темные круги. На обычно гладко выбритом подбородке тенью проступила щетина.