Деревья кругом печально кивали, и ветер плакал вместе с ним, и звери, обитавшие в этом темном, темном лесу, склонили головы. И тогда тварь, рыскавшая в тени дерева, в которое ударила молния, услышала зов холма. Она очнулась с чувством страшного голода и пониманием, что ее время пришло. Чарли поднял на руки истекающий кровью ворох одежды, которым теперь стала Элизабет, и понес ее из леса через весь город к дому на холме. Завидев его, некоторые прохожие не могли сдержать крика, а другие прикрывали рот руками и шептали соседу, мол, я всегда знал, что так все и закончится, с Такими Женщинами иначе не бывает. Горожанки же сразу подхватили сплетню, что Элизабет, видно, встречалась в лесу с любовниками, пока ее бедный верный муж, который строил для нее домик, не проведал об этом и не заколол жену. Никто, ни один человек и представить не мог, что это отец юноши – великий барон из Чикаго, спаситель города – натравил на невестку волка. Мать и бабка стояли в дверях – собранные, в их глазах больше не было слез, – когда Чарли поднялся на вершину холма. Осторожно, ох как осторожно они забрали свою дочь и ее дочь внутри нее из рук мужчины, который так любил их обеих. «Мы о ней позаботимся», – сказали они. Мать поцеловала Чарли в левую щеку, а бабка – в правую. Тот кивнул, и женщины поняли, что видят его в последний раз – у него было важное дело. Юноша оставил дом на холме и направился в громадный хмурый особняк, где скрывался его отец. Сердце его билось спокойно, ноги вторили мерному ритму, и мужчина уверенно шагал по центральной улице, чтобы каждый мог увидеть его и кровь на его одежде. Констебль приблизился к Чарли (в конце концов, его как констебля, блюстителя закона, должны были интересовать люди в одежде, пропитанной кровью), но одного лишь взгляда молодого вдовца было достаточно, чтобы достойный полисмен запнулся и убежал прочь, припомнив, что именно сейчас у него срочные дела. Мужчина поднялся по ступеням отцовского дома и стал колотить в дверь окровавленными кулаками. Открыл дворецкий, и от вида юного господина глаза его округлились. «Отведи меня к отцу», – приказал Чарли. Дворецкий склонил голову, силясь понять, как молодой господин дошел до такой жизни, однако думать об этом не входило в его обязанности, и, подчинившись, он отвел Чарли в комнату для завтрака. Отец листал ежедневные газеты, привезенные из Чикаго (которые специально для него отправляли поездом каждое утро), и жевал тосты. Конечно, до него уже дошли вести о страшной трагедии в лесу, но Чарли этого не следовало знать, так что, когда барон оторвался от кофе, лицо его было лишь слегка озадаченным: «Чарльз? Какой сюрприз. Скверно выглядишь. Почему бы тебе не умыться, и мы позавтракаем вместе». Он ожидал, что сын послушается и подчинится, ожидал, что теперь, когда девка мертва, Чарли вернется к нему. Но он не видел взгляда юноши, не осознавал, что в тот день потерял своего ребенка навсегда. Однако жизнь барона оборвется слишком скоро, чтобы он успел об этом пожалеть. До слуг на кухне донеслись звуки борьбы, бьющегося фарфора и короткий, полный злобы крик. Когда горничная с лакеем вбежали в столовую, их господин лежал на спине со столовым ножом в глотке. Юноша же спокойно глядел на его тело и, заметив прислугу, произнес: «Соберите остальную прислугу и уходите из дома». Им и в голову не пришло ослушаться. В его голосе звучала удивительная решимость, словно дрожавшая в воздухе стрела, и слуги не желали иметь с этим никакого дела. Через полчаса после того, как все жильцы покинули самый большой дом в городе, из окон повалил дым. Спустя мгновение юный господин вышел на крыльцо и встал у двери с ружьем в руках. Народ вызвал пожарную бригаду, однако на подходе к лестнице Чарли остановил их, приподняв ружье, и приказал держаться подальше. Пожарные возразили, что пламя может перекинуться на соседние здания, на что молодой вдовец разрешил им делать что угодно для спасения близстоящих домов, но только не дома его отца. И когда пожар разошелся в полную силу, и весь город стекся поглядеть на то, как полыхает особняк барона, Чарли спокойно вошел внутрь здания, и больше его никогда не видели. А что касается матери с бабкой, то горожане давно прозвали их ведьмами. Что ж, значит ведьмами им и быть. В былые времена их род владел настоящей магией ведьм. Только они могли поселиться на столь одиноком холме неподалеку от дерева, в которое ударила молния: люди без способностей не рискнули бы. Но это было так давно – все эти помешивания зелий и заклинания, колдовство и магия… Этим промышляла бабка их бабки, ее дочь и дочь ее дочери. С тех пор практические навыки оказались почти полностью утрачены, за исключением пары бытовых заговоров, чтобы растения лучше росли, а пыль не оседала на полу, а вылетала в окно. Но, хотя заклинания больше не читались, сама магия осталась. Искра в крови женщин никуда не делась – ее подпитывало горе и гнев. Все заклинания, известные их праматерям, вертелись у них на языке. И они знали, как поднять Темную Тварь, что спала в лесу под деревом, в которое ударила молния, Темную Тварь, которая только и высматривала, когда же холм подаст ей знак. Она испытывала голод, такой страшный голод, и ждала. Она ждала так долго. * * * Чтобы чары сработали, требовалась кровь, ведь не существует ничего мощнее магии крови. А ее было предостаточно: женщины собрали ее из собственных вен и из тела Элизабет. Требовались и другие предметы: травы из сада, пауки, вырванные из сетей, символы, начертанные на полу и стенах, серебро обручального кольца. Мать и бабка положили останки своей дочери и дочери их дочери в центре большой комнаты, где когда-то они собирались всей семьей, где счастливо смеялись вместе. Женщины взялись за руки и принялись читать. Горожане все еще наблюдали, как дотла догорает дом барона, а вместе с ним и его сын. Когда ведьмы начали читать, все взгляды обратились к холму: заклинание промчалось над городом в сторону леса. Темная Тварь, обитавшая там, открыла глаза. Горожане сбились поближе друг к дружке: воздух повеял холодом, который пробирал до самых костей, сжимал сердца когтистыми лапами. Голоса на холме то становились громче, то затихали, и народ ждал, когда уже опустится лезвие топора, нависшего над их головами. Мать и бабка озверели от горя и прокляли не только весь город, но и всех потомков его жителей. Ведьмы страстно верили, что все до единого были соучастниками преступления: всем так хотелось баронских денег, что никого не заботило, что тот убил их дочь. Хотят богатства – будет им богатство. Город будет процветать, а жители получат все, что пожелают. Но каждый год они будут терять дочь, как когда-то ведьмы. Ни одна семья не избежит этой судьбы, никто не сумеет покинуть город. Теперь их рода неразрывно связаны с этими землями и этим лесом. Если кто-то попытается бежать, то вернется, сам не зная почему. А чтобы убедиться, что заклинание надежно, ведьмы даровали плодовитость всем женщинам города (и их дочерям, и дочерям их дочерей и так далее до скончания времен). Таким образом, всегда найдутся девочки, которых можно принести в жертву. Но мать и бабка были уже слишком стары, чтобы родить еще одну дочь, так что теперь, после смерти Элизабет, их род прервался. Но проклятие не утратит силы, даже когда ведьмы сгинут, даже когда особняк на холме превратится в заброшенный дом с призраками, и даже когда в нем осмелится поселиться другая женщина. Городская ребятня всегда будет жаться друг к дружке в страхе при виде его пустых, пристально глядящих окон и спорить, кому хватит смелости коснуться его двери, чтобы потом нестись вниз по холму с воплями. Но все равно, это не совсем было похоже на проклятие. Все же город процветал – этот город с домом на холме. Окружающие селения хирели и гибли, производства закрывались и переезжали в другие края, а этого города никогда не касался кризис. Даже при том, что каждый год пропадала девочка, а потом ее находили мертвой. * * * Их тела всегда находили в лесу, и то, что с ними случалось, нельзя было описать словами. Но никто и не пытался об этом говорить, хотя все ощущали, что Что-то Не Так, что-то бурлит под землей, на которой стоит их живописный городок. Жители делали вид, будто все нормально, стряпали ужины для соседей, потерявших дочерей, и ожидали своей очереди. Но однажды в лесу, рядом с красивой хижиной, которая всегда на памяти горожан пустовала, нашли мужчину. У несчастного было вырвано сердце, и никто не мог сказать, кто это сотворил, зачем и как, а если и мог, то не хотел. Никто не говорил про ведьм, про проклятие, про девочек, которые пропадали каждый год, про Темную Тварь, которая бродила по усыпанному сухими листьями лесу и, казалось, прямо из земли материализовалась в воздухе. Никто про это не говорил. Но после смерти мужчины все пошло не так. То была неправильная жертва. И Темная Тварь, которая ожидала своей ежегодной кормежки, поняла, что ее больше не связывают узы проклятия. Она может и дальше скользить по лесу, а может проскользнуть в тело какого-нибудь мужчины, если захочет. Охотиться среди овец намного проще, если притвориться одной из них. Теперь Темная Тварь свободна, теперь она может сама решать, кого, когда и сколько сожрать: раньше она не могла выбрать больше одной жертвы за год. Теперь она может пировать. И она желала пировать. Жертва была неправильной, а значит Твари надо отыскать правильную. Часть третья. Нити 1