А потом пришли боль, и стыд, и перекрывающее их безутешное отчаяние, а вперемешку с ними проблески образов, которые, мы точно знали, принадлежат Кэтрин. Розалинда взяла меня крепко за руку. Мы терпели. Потом острота боли притупилась, давление ослабело, и появилась Сэлли, сбивчиво, волнами любви и сострадания к Кэтрин, а потом с болью к нам: – Они сломили Кэтрин. Они ее сломили… Кэтрин, милая… Вы не должны винить ее, никто. Пожалуйста, пожалуйста, не вините ее. Они ее пытают. Это могло быть с любым из нас. Она сейчас без сознания. Она не слышит нас. Кэтрин, милая… – И ее мысли растворились в бесформенном отчаянии. И Майкл был с нами, сначала с дрожью, а потом ожесточенно пускаясь в самые суровые образы, которые я когда-либо принимал: – Это поистине война. Когда-нибудь я убью их за то, что они сделали с Кэтрин. А потом ничего не происходило час или больше. Мы не очень убедительно пытались успокоить и ободрить Петру. Она не поняла толком, что прошло между нами, но уловила напряжение, и этого ей хватило, чтобы испугаться. А потом снова была Сэлли, глухо, горестно, через силу заставляя себя войти в контакт: – Кэтрин призналась во всем. Я подтвердила. Они все равно в конце концов заставили бы меня. Я… – она помедлила, заколебалась, – я не могла бы это вынести. Только не раскаленные утюги. Да и ни к чему, раз она уже все рассказала им. Я не могла… Простите меня, все… Простите нас обеих… – Снова обрыв. Майкл появился нервно, тревожно: – Сэлли, милая, ну конечно, мы вас ни в чем не виним. Ни тебя, ни ее. Мы понимаем. Но мы должны знать, что вы им рассказали. Что им известно? – О мыслях-образах. О Дэвиде и Розалинде. Они были почти уверены насчет них, но хотели подтверждения. – О Петре тоже? – Да… о-о-о! – последовал бесформенный всплеск раскаяния. – У нас не было выхода… Бедная малышка Петра… Но они знали. Правда! Только это могло объяснить, почему Дэвид и Розалинда взяли ее с собой. Этого нельзя было скрыть. – О ком-нибудь еще? – Нет. Мы сказали, что больше никого нет. По-моему, они нам поверили. Они продолжают задавать вопросы. Пытаются понять. Хотят знать, как мы делаем мысли-образы и на какое расстояние можем их передавать. Я вру им, что не более чем на 5 миль и что на таком расстоянии их еле можно разобрать. Кэтрин почти без сознания. Она не может передавать вам. Они продолжают допрашивать нас обеих, снова и снова. Если бы вы видели, что они с ней сделали… Кэтрин, милая… Ее ноги, Майкл, ее бедные ноги… Образы Сэлли затуманились отчаянием и затем растаяли. Больше никто не появился. Мы все были слишком глубоко потрясены. Со словами все иначе, их надо отобрать, потом понять, что ими хотели выразить, а мысли-образы ты просто чувствуешь в себе… Солнце спускалось, и мы стали собираться, когда снова возник Майкл. – Послушайте, – сказал он. – Они отнеслись к этой истории очень серьезно и очень напуганы нами. Обычно, когда Отклонение уходит из округа, его не преследуют. Без удостоверения личности или тщательного осмотра местным инспектором нигде не устроишься, так что, кроме Зарослей, деться некуда. А тут они взволнованы тем, что по нам ничего не видно. Мы жили среди них почти 20 лет, а они ничего не подозревали. Мы всюду сойдем за Норму. Поэтому в ход пущено обращение с описанием вас троих, где вы официально объявлены Отклонениями. Это означает, что вы нелюди и потому на вас не распространяются права и защита человеческого общества. Каждый, кто каким-либо образом поможет вам, совершит преступление, а тот, кто скроет ваше местопребывание, подлежит наказанию. Этим вы объявлены вне закона. Любой может стрелять в вас без предупреждения, не боясь ничего. Объявлено небольшое вознаграждение тому, кто сообщит о вашей смерти и представит этому доказательства, но вознаграждение будет гораздо больше, если вас возьмут живьем. Наступило молчание, мы пытались осмыслить сказанное. – Я этого не понимаю, – сказала Розалинда. – А если мы пообещаем, что уедем отсюда совсем и никогда не вернемся?.. – Они боятся нас. Они хотят вас схватить и разузнать о нас побольше. Вот почему обещано такое большое вознаграждение. Теперь это не только вопрос о соответствии Истинному Образу, хотя они и пытаются именно так представить дело. Они увидели в нас реальную угрозу своему существованию. Вообразите, что нас гораздо больше, чем сейчас. Тех, кто может думать сообща, планировать, связываться друг с другом без всех этих ухищрений, слов и посланий. Да мы можем переиграть их в любую минуту. Им эта идея совсем не по нраву, и поэтому нас хотят уничтожить с корнем, пока нас не стало больше. Для них это вопрос выживания. И знаете, в этом они, может быть, и правы. – Они собираются убить Сэлли и Кэтрин? Этот вопрос неосторожно сорвался у Розалинды. Мы подождали ответа от кого-нибудь из девушек. Ответа не было. Мы не понимали, что это означает: они могли просто закрыть для нас свой ум, или спать в изнеможении, или, может быть, они уже мертвы… Майкл так не считал. – Сейчас, когда они держат их крепко в руках, это маловероятно. Скорее это вызовет озлобление. Одно дело объявить нечеловеком новорожденного на основании его физических недостатков, другое дело – здесь. Тут дело гораздо более деликатное. Не так-то легко людям, которые знали их всю жизнь, принять такой приговор. Если их убить как нелюдей, это заставит многих отнестись к властям с сомнением и недоверием. Так всегда бывает, когда закону дают обратную силу. – А нас можно убивать спокойно? – с горечью заметила Розалинда. – Вы еще не пойманы и находитесь среди людей, которые вас не знают. А для чужих вы просто беглые нелюди. Возразить на это было нечего. Майкл спросил: – В какую сторону вы отправитесь ночью? – Снова на юго-запад, – ответил я. – Мы думали задержаться и устроиться где-нибудь в Дикой местности, но теперь, раз любой охотник имеет право нас пристрелить, думаю, придется ехать дальше, в Заросли. – Это лучше всего. Если вы сможете там спрятаться, хотя бы на какое-то время, мы попробуем, если удастся, создать видимость вашей смерти. Завтра я отправляюсь с поисковым отрядом, который пойдет на юго-восток. Я буду держать вас в курсе событий. А вы смотрите, если напоретесь на кого-то, стреляйте первыми. На этом мы прекратили беседу. Розалинда закончила сборы. Мы разместили в корзинах поудобнее, чем прошлой ночью, наше имущество и залезли наверх. Я снова в левую корзину, а Петра и Розалинда, на этот раз вместе, в правую. Розалинда, перегнувшись назад, шлепнула коня по громадному боку, и он тяжеловесно тронулся в путь. Пока длились сборы, Петра вела себя необычайно тихо, теперь же она разразилась слезами и вся излучала горе. Она не хочет, раздавалось сквозь всхлипывания, попасть в Заросли, ее волновала встреча со Старухой Мэгги, с Волосатым Джеком и его семьей и другими жуткими персонажами детских сказок, которые нас там поджидали. Было бы легче успокоить ее, если бы в нас самих не копошились остатки детских страхов и если бы у нас имелось сколько-нибудь ясное представление о том, что там творится на самом деле. А поскольку мы, как и большинство нормальных людей, знали слишком мало, то убедить Петру мы не могли и должны были снова страдать от последствий ее огорчения. Безусловно, всплески ее эмоций не били нас так сильно, как в прошлые разы. Мы уже по опыту знали, как от них защититься, но все-таки это очень изматывало. Прошло почти полчаса, пока Розалинда смогла как-то приглушить эти всеподавляющие страсти, и тогда обеспокоенно ворвались наши. – В чем дело на этот раз? – раздраженно спросил Майкл. Мы объяснили. Майкл смягчился и обратился к Петре. Медленно, в ясных мыслях-образах он стал рассказывать ей о том, что Заросли – это не какое-то заколдованное место. Большинство жителей там просто несчастные невезучие люди. Их забрали из дома, многих еще детьми, а старшим пришлось бежать туда просто потому, что они не совсем похожи на других людей. В Зарослях они должны жить потому, что больше их нигде не оставляют в покое. Некоторые из них действительно выглядят очень странно и смешно, но они в этом не виноваты. Если бы у нас случайно по ошибке был лишний палец на руке или, скажем, третье ухо, то нас бы тоже отослали в Заросли, хотя внутри мы оставались бы точно такими людьми, как сейчас. На самом деле не так уж важно, как человек выглядит снаружи, к этому легко привыкнуть, а… Но в этом месте Петра прервала его: – Кто тут еще другой? – поинтересовалась она. – Какой другой? Что ты имеешь в виду? – спросил он. – Ну, тот, кто передает мысли-образы, которые смешиваются с твоими, – объявила она. Наступила пауза. Я сразу открылся полностью, но не смог поймать никаких мыслей-образов. – Я не улавливаю, – последовало от Майкла, Марка, Рэчель. – Наверное, это… Петра подала быстрый сильный сигнал, на словах это было бы что-то вроде нетерпеливого «заткнитесь!». Мы притихли в ожидании. Я заглянул в другую корзину. Розалинда, полуобняв Петру, внимательно смотрела на нее. Глаза Петры были закрыты, как будто она вся обратилась в слух. Наконец она слегка расслабилась. – Что это такое? – спросила ее Розалинда. Петра открыла глаза. Ответ последовал не слишком четкий, она была озадачена. – Кто-то задает вопросы. По-моему, женщина, которая очень, очень, очень далеко. Она говорит, что уже раньше ловила мои мысли, когда я боялась. Она хочет знать, кто я и где я нахожусь. Сказать ей? Мгновение мы колебались. Потом Майкл возбужденно спросил, согласны ли мы. Мы ответили утвердительно. – Давай, Петра, расскажи ей, – сказал он за всех. – Но я должна буду делать это очень громко. Она ведь так далеко, – предупредила Петра. Хорошо, что она нам это сказала. Если бы она начала сразу, когда наше сознание было открыто, она бы нас просто выжгла. Я закрыл ум и постарался сосредоточить все внимание на мысли о том, куда нам ехать. Это немного помогло, но, конечно, не являлось настоящей защитой. Петра передавала очень простые образы, как и должно быть в ее возрасте, но они вонзались в меня с невероятной мощью и яркостью. Я был ошеломлен и оглушен. В какой-то промежуток Майкл издал что-то вроде «фью-у» и тут же получил, как и раньше, «заткнись» от Петры. Потом перерыв, потом снова ослепляющая передача. Когда все стихло, Майкл осведомился: – Где она? – Там, далеко, – ответила Петра. – Спасибо… – Она показывает на юго-запад, – разъяснил я. – Дорогая, ты спросила у нее название местности? – поинтересовалась Розалинда. – Да, но оно ничего не означает, только то, что оно из двух частей и в нем много воды, – туманно ответила Петра словами. – А она не понимает, где я. – Скажи, чтобы она передала образы букв, – предложила Розалинда. – Но я не умею читать, – со слезами возразила Петра. – Да, дорогая, это очень неудобно, – согласилась Розалинда, – но по крайней мере мы можем их передать. Я буду передавать тебе образы букв по одному, а ты будешь пересылать их ей. Попробуем? Петра с сомнением согласилась. – Хорошо, – сказала Розалинда. – Берегитесь все. Мы начинаем. Она изобразила «Л», и Петра передала ее с сокрушительной силой. Розалинда продолжила: «А» – и так далее, пока не сложила слово полностью. – Она поняла, – сообщила нам Петра, – но она не знает, где находится Лабрадор. Она говорит, что постарается разузнать. Она хочет передать нам свои буквы. Но я сказала ей, что это ни к чему. – Ну как же ни к чему, дорогая. Ты получишь их от нее и покажешь нам; только мягче, чтобы мы могли их прочесть. И вот мы получили первую букву. Это была «Z». Нас постигло разочарование.