* * * Виталий Бубенин Демон на моем плече Апрель 1663 года, Карпатские Бещады — От времен расселения колена Иафетова живем мы в горах Гавош, ныне Карпатских. А род наш берет свое начало еще раньше, задолго до Потопа. В этом роду мы великими Волхвами были. Только ныне того, что допрежь было, уж нет, все кануло в лету. Нет более нашего рода. Один я остался, от перевала Ужокского до самой Трансильвании. И зовут меня теперь православные християне колдуном Фомой. Живу же я в месте под названием Стужица, на берегу ручья Черный поток, при впадении его в речку Уг, вот уже шестой десяток лет. — Ты куда близнецов увёл, душа твоя вурдалачья? Признавайся! — начал выходить из себя пристав. — Погоди, погоди, как учиню тебе настоящий допрос, ты мне все скажешь, людоед. Это же дети! А ты, ворожбы своей ради, даже их не пожалел! — пристав встал из-за стола и начал нервно расхаживать по комнате. — Уж не молод я, но и не стар, чтобы из ума выжить, только не ведаю, о чем ты, — отстраненно ответил Фома. — Да ведь свидетели есть! — пристав склонился к смуглому лицу колдуна, — люди видели, как ты близнецов в ущелье уводил, Сатана! — Что ж, ищите — так же отстраненно отвечал Фома, — да только я не ведаю, про каких близнецов речь. — Ищем, дьявольская твоя душа, — пристав схватил колдуна за грудки, — ищем и найдем, будь уверен. А уж когда найдем, тогда с тебя и спросим, ох спросим… Глаза их встретились и тут не по себе стало приставу. Руки сами собой повисли, ноги подкосились, едва не упал. Только и хватило сил доплестись до стула и плюхнуться на него. Долго молчал пристав, приходя в себя. Молчал и Фома. Пристав хотел что-то сказать, но не смог. Мысли путались, язык не слушался. Пришлось ждать, пока он снова заговорил. — Что ж ты делаешь, нелюдь! — медленно, словно через силу, выговаривал слова пристав. Потом, словно решившись на что-то, добавил, — ладно, коль здесь не хочешь говорить, так я тебя в Ужгород свезу. Там тебе язык развяжут, не сомневайся — бубнил он глядя в стол, боясь взглянуть в глаза колдуну. — Эй, хлопцы! Приготовьте подводу, седлайте коней, едем в Ужгород — открыв окно прокричал пристав. — Солнце уже садится, ехать опасно, господин пристав — отозвался со двора один из подручных. — Мы — власть, нам бояться нечего, запрягай! — раздраженно ответил он. Солнце уже коснулось вершин Карпатских гор, когда небольшой отряд, состоящий из троих верховых — пристава и двух его подручных, а также подводы с возницей, на которой лежал, связанный по рукам и ногам Фома, выехал со двора Стужицкого старосты в Ужгород. Дорога пролегала вдоль русла речки, в глубоком ущелье. Не успело Солнце закатиться за Черемху, как путников накрыла непроглядная тьма. В воздухе висела тягостная тишина. Слышны были только скрип подводы, стук копыт и лошадиное фырканье, да еще шум речки. Навстречу путникам, по дну ущелья, ползло облако густого, как молоко, тумана. Обычное в этих местах явление. Путники неспешно въехали в это облако. Туман скрыл их из виду. А затем все стихло. Лишь шум воды доносился от бурной речки. С тех пор их никто не видел. Месяцем позже. Сторожевой пост на границе Волыни с Литвой — Эй, старче, здесь уже земля Великого Княжества Литовского! Вы не заблудились случаем? — Что вы, пан рыцарь, конечно же нет! — Ответил косматый старец, держа за руку мальчика лет пяти. — Мы идем в Великую Литву, чтобы поселиться здесь. Откуда же вы пришли? — стражник склонился над мальчиком. — Он не говорит, пан рыцарь, — ответил за мальчика Фома, а это был он, — он не говорит с тех пор, как турки напав на наше село, почти всех перебили. Хаты пограбили, а тех, кто остался жив, в полон увели. А пришли мы с гор Карпатских. — А что ж, турок уже и там безобразничает? — удивился военный. — Так, пан рыцарь, уже и там, — с сожалением в голосе ответил Фома. — Да что же ты меня все время рыцарем называешь? Я простой солдат, никакой не рыцарь, — смутился стражник. — А вот и нет, не простой ты солдат, быть тебе рыцарем, и честь эту ты своей доблестью добудешь во многих боях, верно тебе говорю — словно глядя в будущее, ответил старик. — А ты никак вещун? — изумился солдат. — Есть такой дар — кивнул косматой головой Фома, — а еще я лекарь, знахарь, по-вашему. — Так ты и по-нашему знаешь, откуда же? — заинтересовался стражник. Фома хотел уже ответить, но подошёл второй стражник, — Чего ты к ним прицепился, Самуль? Не видишь разве — убогие они, пусть идут себе с Богом. — А и правда, — согласился солдат, — идите с миром, Великая Литва всех приютит. — Благодарю тебя, пан рыцарь, вспомнишь еще мои слова. — Опять про рыцаря сказал, что ты заладил — взмолился стражник, — я простой шляхтич. — Будешь, будешь рыцарем — уходя повторял Фома. Долго еще смотрел им во след будущий рыцарь и полковник войска Великого Княжества Литовского Самуил Кмитич. Гродненская губерния. Июнь 1914 года В эти несколько дней, в деревне Рудовляны, Сокольского уезда, Гродненской губернии, было непривычно тихо и безлюдно. Жители боялись показаться на улицу без особой нужды. Травы уже поспели, погода солнечная, пора косить второй укос, но никто не спешит. Страшно. Особенно ночами. А все потому, что вот уже почти месяц светится ночью окно в одном доме, что стоит одиноко на окраине. Всяк в деревне знает, что живет в той хате грозный колдун Еремей, которому лет не менее ста от роду и что, вот уже почти месяц как, слег нечестивец, сраженный тяжелым недугом, а подняться ему уже нет сил. Но не приемлет Господь душу его. Стонет колдун по ночам, да так тяжко и гулко вздыхает, что собаки воют и в разные углы прячутся, а дети малые кричат от страха. Чего уж про взрослых говорить. Измучились все, а он все никак не отойдет в мир иной. Денно и нощно при нем внук его, сорока с небольшим лет, такой же угрюмый и косматый мужик по имени Яков, такой же грозный на вид, а в глаза ему заглянуть никто и не пытается. Раньше, когда тот был еще ребенком, при страшном деде, местный староста заговорить попытался. Тот, как глянул, тут староста и обомлел, такая тяжесть навалилась, словно воз на плечи водрузили. Еле доплелся до дома. Опять же, захворал потом сердцем тот староста, и прожил недолго. С тех пор никто в их сторону даже смотреть не пытался. Все ждали и тихонько молились Господу. В хате колдуна днем и ночью горела черная свеча. Внук колдуна, Яков, неотступно сидел у дедова ложа, непрестанно читая вслух какую-то большую толстую книгу. Книга была очень древней, страницы, исписанные от руки на непонятном языке, потемнели и обтрепались по углам. Яков читал заклинания, способные отпустить душу колдуна туда, куда все их души уходят. Колдун стонал, временами вскрикивал. Яков читал непрерывно уже несколько дней. Наконец, колдун перестал стонать, посмотрел на внука осмысленным взглядом, произнес, — пора. Яков закрыл книгу и отложил ее в сторону. Затем встал на колени перед лежащим колдуном и покорно склонил голову. — Готов? — тихо спросил колдун. — Да, повелитель, — покорно ответил Яков. — Ну, прощай, — прошептал колдун, поднял правую руку, сложил пальцы щепотью и ткнул ими в лоб Якову, — на тебе! После этих слов колдун закрыл глаза и испустил дух. — Прощай, повелитель, — грустно ответил Яков, вставая с колен. Это случилось 28 июня 1914 года. Яков сходил к деревенскому плотнику и хмуро попросил гроб сколотить, сказал, мол, помер дед. Весть эта тут же разнеслась по всей деревне, люди вздохнули с облегчением, перекрестились. Слава тебе, Господи! Только на этом хорошие вести не закончились. В этот же день и в то же время разродилась от бремени двойней жена кузнеца Федора. И опять слух по деревне пошел, и опять радуются люди. Как говорится: «Бог дал, Бог взял». Лишь старики при этом известии задумчиво головами кивали, да языками цокали. Помнили рассказы своих дедов, что не к добру это, в день смерти колдуна родиться. Но в этот день, в другой части земли произошли события еще более страшные. В городе Сараево, что в Боснии, близ Латинского моста, соединявшего берега реки Миляцки, гимназист Гаврило Принцип, двумя выстрелами из самозарядного пистолета, смертельно ранил, следовавших в открытом автомобиле, наследника Австро-венгерского престола, эрцгерцога Фердинанда с супругой. Из-за чего вскоре и началась Первая мировая война. Внук похоронил колдуна сам. Никто не решился прийти попрощаться, никто не согласился копать могилу, священник не стал отпевать. Яков подогнал подводу к порогу, сам втащил на нее гроб с телом деда и увез его в неизвестном направлении. Вернулся он только под вечер, глянул своим страшным взглядом в сторону деревни, а потом затворился в доме, и долго не показывался на людях. Деревня стала жить своей обычной жизнью. Хотя колдун и умер, односельчане по-прежнему продолжали обходить стороной и его дом и его внука Якова. Но Первая мировая война уже шагала по Европе своими окровавленными сапогами. Пришла она и в Рудовляны. Сначала Россия объявила всеобщую мобилизацию и мужчин забрали на фронт. Потом этот самый фронт прокатился по Рудовлянам и ушел далеко на восток, оставляя за собой только смерть и разрушения. Кузнец Федор был призван в армию, попал на фронт, и погиб в Карпатах. А во время боевых действий, в районе деревни Рудовляны, случайный немецкий снаряд попал в хату кузнеца, где погибли его жена и двое сыновей-близнецов. И это событие явилось ключевым в дальнейшей череде событий необычных и страшных, событий, выходящих за рамки человеческого понимания. Деревня почти опустела. Люди бежали от войны. Остались только несколько стариков, да внук колдуна Яков.