Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 3 из 18 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Это как? – не поверил Кольцов. – Разве такие персоны – выездные? – Нет, – фыркнул Рылеев. – Но в данном случае система не сработала. Почему – надо разбираться. Из Омска сообщили, что Поплавский занял место другого человека, не поехавшего по болезни. История странная, но, повторяю, надо разбираться. Вторая новость: по прибытии во Франкфурт Поплавский немедленно оторвался от группы и пропал. В гостинице его нет, в округе тоже. Представитель от нашей конторы носится как угорелый и посыпает голову пеплом. – Немудрено, – вздохнул Михаил. – Следующий этап – просьба предоставить политическое убежище, как жертве бесчеловечного режима. В ближайшее время мы об этом услышим. И что-то подсказывает, что прошение будет удовлетворено. Поплавский – кладезь научно-технических секретов. Об аресте Денисова ему, разумеется, доложили – занервничал, развил деятельность. В итоге подвернулась эта поездка, которую он уже держал в уме. Единственный положительный момент: гадить на рабочем месте он уже не будет. Нам возвращаться, Валерий Леонидович? Посадку еще не объявили. – Нет. Как летели в Омск, так и летите. Работайте в КБ, с семьей – пройдите, так сказать, по стопам нашего нового друга. Выясните, кто поспособствовал столь стремительному бегству. Как вообще такое могло произойти? А насчет «не гадить на рабочем месте» – тоже не стал бы делать поспешных выводов. Есть мнение, что преступной деятельностью Поплавский занимался не один. В общем, действуй, майор, семь футов тебе, как говорится, под килем. – Маловато, товарищ полковник. На такой высоте даже утка не полетит. Сибирский город встретил минусовой температурой и снегом по пояс. Прогнозы на последующие дни вообще убивали: лютая сибирская стужа во всей красе. Тепло одеться, конечно, не удосужились. Но сотрудники не ныли, стойко переносили тяготы и лишения. Насчет полезности этой командировки имелись резонные сомнения. Чекисты приплясывали на стоянке перед зданием аэропорта, кутались в демисезонные пальтишки, натягивали на уши кепки. Электронный термометр на здании аэровокзала показывал минус 18, и вряд ли он сломался. «Не могу понять, – бормотал Вишневский, – почему слово “Сибирь” в последние годы перестало нас пугать. По мне, так очень неприятное слово…» Машина, присланная из местного управления, опоздала. Водитель оправдывался: на дорогах заносы, аварии, полчаса простоял в пробке на трассе. Скептически обозрел влезших в салон пассажиров, покачал головой: придется утепляться, товарищи. Сибиряк – это не тот, кто мороза не боится, а тот, кто тепло одевается. – Для наших мест – нормальная осень, – рассуждал сотрудник, выводя «Волгу» на дорогу. – Видели и не такое. В ближайшие сутки – минус тридцать. – Осень, говоришь, товарищ? – пробормотал Кольцов, грея над печкой озябшие руки. Город встретил непролазными сугробами. Работала уборочная техника, мелькали лопаты дворников. Транспаранты, прославляющие 65-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, странно сочетались с портретами почившего генсека, вставленными в траурные рамки. Страна скорбела, развлекательные мероприятия отменялись. Оскудели сетки теле– и радиовещания, в моду входила классическая музыка – почему-то решили, что это самое подходящее для переживаемого временного отрезка. В гостинице на полную катушку жарили батареи, пот с чекистов струился градом. Предстояли непростые деньки… Местные товарищи оказывали содействие. Поплавский действительно свалил за границу. Ответственные товарищи пожимали плечами: поездка оформлена правильно, ничего незаконного. О том, что Поплавский под подозрением, никому не сообщили. Да и не был он тогда под подозрением! Заслуженный товарищ, крупный специалист, член партии с семидесятого года! Никаких нареканий, только положительные характеристики. На следующий день по каналам КГБ прошла информация от резидентуры в ФРГ: Поплавский всплыл в одном из полицейских участков Франкфурта, сообщил, что он важная персона в СССР, преследуется советскими спецслужбами и просит политического убежища. Представители БНД[1] прибыли за ним буквально через полчаса. Поплавского охраняют, проводят предварительные беседы. Курирует предателя некто Вильгельм Бауман из БНД. Там же крутится ЦРУ – куда уж без него? Есть сведения, что Поплавского собираются переправить в Западный Берлин – есть там один аналитический центр под эгидой ЦРУ, где знания инженера будут востребованы. Вильгельм Бауман, кстати, оттуда. – Капец котенку, – мрачно прокомментировал новости Швец. – Теперь этого хмыря обратно не вытащишь. Сдаст последние секреты – те, что еще не сдал… Ситуация складывалась безрадостной. Поплавского надежно спрятали. А сведения о Западном Берлине могли быть дезинформацией. Для руководства КБ «Трансмаш» и его первого отдела наступали тяжелые времена. КГБ всегда находил виноватых. Уже прикидывался вероятный ущерб. Руководители хватались за головы, готовились сдавать партбилеты и нести уголовную ответственность. Ущерб выходил колоссальный. Поплавский был одним из ведущих специалистов в организации, посвящался во все секреты. Он работал по многим направлениям, прекрасно ориентировался в технике, имел отменную память. Группа трудилась не покладая рук. Карать виновных, проморгавших врага, в планы Кольцова не входило. Карателей в стране хватало исторически, приверженцев же объективного разбора не так уж много. Наступившим выходным не удалось подпортить жизнь. КБ работало – невзирая на глухое недовольство сотрудников. «Наш ответ прогнившему Западу», – шутил Вишневский. Что еще делать в дни траура? По всей стране проводились траурные мероприятия, собрания трудовых коллективов, принимались нереальные социалистические обязательства – удвоить, утроить эффективность, почтить ударным трудом светлую память дорогого Леонида Ильича. «Окончательно угробил страну, – шептались люди по углам и кухням. – До чего всех довел?» Понять издерганных граждан было нетрудно. Вроде все мирно, никого не хватают, в Афганистане посадили очередную липовую аллею. Но дефицит душил все сферы жизни, практически любой товар становился объектом мечтаний. Слово «купить» постепенно выходило из обихода, сменяясь словом «достать»… Комитет, не таясь, работал в трудовом коллективе, внося разброд и шатания в ряды инженеров. О том, что происходит, знали даже ленивые. Щекотливый слушок о сбежавшем Поплавском становился достоянием общественности. Народ недоумевал: не может быть, такой серьезный и положительный товарищ. И что теперь? Каждого, кто с ним работал, отправят туда, где солнце встает? Местные товарищи участвовали в расследовании. Составлялись списки сотрудников, анализировались биографии, участие в важных проектах, компетенция, возможность иметь что-то общее с Поплавским – и не только в рабочее время. Людей опрашивали, напряжение витало в воздухе, в коллективе складывалась совершенно нетерпимая атмосфера… Супругу Поплавского, проживающую на улице Карла Маркса, неподалеку от УКГБ, Кольцов навестил лично. Женщине было сорок с небольшим – очевидно, ровесница мужа. Она неплохо сохранилась, но сегодня выглядела не ахти. Нездоровый цвет лица выдавал переживания. С запавшими глазами, в мятом домашнем костюме, с немытыми волосами, собранными в пучок – она делала вид, что увлечена удалением пыли с пианино. Квартира была просторной, со вкусом обставленной. – Вы знаете, где ваш муж, Раиса Дмитриевна? – вкрадчиво поинтересовался Кольцов. – В поездке за границей… – Женщина побледнела, но с упорством продолжала тереть тряпкой крышку пианино. – Он поехал на симпозиум, что-то связанное с обменом техническими достижениями. – Это не так. Мне кажется, вы в курсе – ведь земля слухами полнится. Ваш муж сбежал во Франкфурте от куратора группы, сутки не объявлялся, а потом стало известно, что он просит политическое убежище. Женщина села на стул, комкая тряпку. Слезы потекли по впалым щекам. – Мне очень жаль, Раиса Дмитриевна, это правда. Здесь нет искажения, каверз со стороны КГБ или чего-то подобного. Ваш муж длительное время передавал на Запад засекреченную информацию, а когда его обложили, поспешил скрыться. Фактически он вас бросил, потому что назад не вернется. В родной стране его бы ожидала исключительная мера наказания. – Простите, я не могу… – Женщина ссутулилась, уткнула лицо в ладони, зарыдала. Михаил сходил на кухню, принес стакан воды. Она стала пить жадными глотками, осушила стакан до дна. – Извините, я сейчас буду в порядке… Михаил терпеливо ждал. Над пианино висело семейное фото в рамке. Высокий мужчина с пышной шевелюрой, в которой поблескивала седина, обнимал Раису Дмитриевну, и оба очень мило улыбались. Из-за плеча Алексея Львовича выглядывала симпатичная девчушка лет семнадцати и потешно гримасничала. Снимку было года три. Вряд ли гражданин Поплавский с тех пор сильно изменился. – Я в порядке, простите. – Женщина подняла голову, глубоко вздохнула. Серые глаза смотрели с печалью, в них сквозила обреченность. – Мне тоже будет предъявлено обвинение как члену семьи предателя Родины? – Эти времена прошли, Раиса Дмитриевна. Алексей Львович ничего вам не рассказывал о своей работе? О каких-то посторонних делах, связанных с его деятельностью? – Никогда, – ответила женщина. – То есть вообще никогда. Бывало, приходил уставший, еле ноги волочил, рассказывал о своих коллегах – о всяких забавных случаях из жизни, иногда уезжал в командировки… Но о самой работе ни слова не говорил, ведь он давал подписку о неразглашении, верно? На роль сообщницы я вам не подхожу. Окончила консерваторию, преподаю в музыкальном училище по классу фортепиано… Послушайте, это точно не ошибка? – В ее глазах блеснул слабый лучик надежды. – Алексей… ну нет, он не мог, я слишком хорошо его знаю. Это такой ответственный, обстоятельный человек, очень порядочный, добрый – он просто физически не мог сделать ничего плохого… Да и не скажу, чтобы у него водились деньги, кроме тех, что зарабатывал в КБ. Квартира осталась после смерти моих родителей, у нас простая дача в сорока километрах от города. «Жигули», правда, новые, но мы долго копили… – Ошибки нет, Раиса Дмитриевна. Мне жаль, но вы жили с человеком, которого не знали. Такое бывает. Душа – потемки. Простите за нетактичный вопрос… он вам никогда не изменял? – Один раз… – сжатые губы изобразили усмешку. – В тот год родилась Светлана… в тот год с ним что-то произошло, сломался, может, испугался ответственности… В общем, случилась некрасивая история, в которой фигурировала его однокурсница. Потом он ползал на коленях, умолял простить, дарил цветы, обещал быть лучшим папой в мире… Я простила его. И знаете, с тех пор у Алексея как отрезало – только семья, больше никого. Думаю, такие истории случались почти в каждой семье. – Светлана – ваша дочь? – уточнил Михаил, покосившись на фотографию. – Да. Сейчас ей двадцать, учится в Новосибирске. Света знает, что папа уехал за границу, а больше ничего я ей не сообщала… – В глазах Раисы Поплавской снова скапливались слезы. Подкузьмил своим родным Алексей Львович, конечно, знатно. У супруги на работе будут проблемы, над дочерью нависнет угроза отчисления – даже если она круглая отличница. – У вас и мужа есть еще родня? – У меня есть дядя, проживает в Астрахани. – Раиса Дмитриевна пожала плечами. – Родители умерли, больше никого нет. У Алексея тоже… Впрочем, нет, имеется сводная сестра – у них общий отец, но разные матери; уехала из СССР несколько лет назад, зовут Софья. – Не знал, – оценил новость Кольцов. – И это нормально? У Алексея Львовича не было в этой связи проблем на работе? – Не припомню… По-моему, там не было политики, дело житейское. Да и сводная сестра, не родная. Отпустили без больших проблем, в ФРГ жила и умерла ее мать. Решила остаться, вышла замуж. Сначала жила в городке Зейме… не помню, на какой земле он находится… Потом вроде переехала с мужем в Западный Берлин… «Не часто ли возникает это словосочетание – Западный Берлин?» – невольно задумался майор. – Да-да, точно, помню, прислала оттуда открытку, поздравляла с Новым годом… Не сказать, что это повлекло неприятности, но Алексей жаловался, что его вызывали в первый отдел, где и вручили эту открытку. Он смеялся, сказал, заставили объяснительную писать, как будто подрался с кем-то. Последствий избежали, да он никогда и не был особо близок с сестрой… Вот, пожалуй, и все родственники. У своей матери он был единственным ребенком, женщина погибла восемь лет назад – отравилась угарным газом в деревне… – Сколько лет Софье? – Точно не скажу, она моложе Алексея лет на десять. Других открыток не присылала, а ту единственную, где обратным адресом значился Западный Берлин, я, наверное, выбросила. Алексей однажды вспомнил про нее, мы обыскали всю квартиру. Ума не приложу, зачем она ему понадобилась. «Значит, сестру держал в уме», – подумал Кольцов. В КБ транспортного машиностроения ждали потрясающие новости. Работа велась без перерыва, обстановка складывалась гнетущая. Работники испытывали прессинг. То, что с Поплавским что-то неладно, народ уже разобрался. Все понимали, что органам нужны его сообщники. Усилилось наблюдение за ведущими специалистами. Коллег начинали сдавать: этот вел себя подозрительно, тот сказал что-то неправильное. Отличная возможность – под шумок поправить карьеру! Нависли тучи над главным инженером проекта Трутневым – он плотно контактировал с Поплавским, часто их видели вместе, корпящими над чертежами, бывало, совместно рыбачили. Но интуиция на этот счет помалкивала – не такая уж доказательная база, но Михаил привык внутреннему чутью доверять. Велись подковерные игры. Трутнева опрашивали наравне со всеми, человек держался достойно, выражал обеспокоенность, но не больше. Запустили слушок: органы выявили нужного человека, присматриваются к нему, а все остальное – пыль в глаза. У преступника сдали нервы, он откровенно запаниковал. Некто Зельский Борис Геннадьевич, начальник отдела автоматизированных систем, не явился на очередной допрос, а это было странно. В институте в этот день его не видели. На всякий случай привели в готовность группу на «РАФе» с надписью «Горгаз». Кольцов лично позвонил на квартиру Зельскому. Трубку сняла жена, пришла в трепет, услышав три волнительные буквы – «КГБ». Бориса Геннадьевича, к сожалению, нет, он срочно собрался на рыбалку и покинул квартиру несколько минут назад. «На рыбалку? – озадачился Кольцов. – Вместо того чтобы явиться на беседу?» Увлекательное, очевидно, занятие – рыбалка в ноябре, когда снега по горло, а лед еще не прочный. Он выдвинулся вместе с группой – та уже сидела в машине, и водитель нетерпеливо газовал. Гараж гражданина Зельского находился на задворках его пятиэтажки. Повезло, что навалило много снега, и фигуранту пришлось очищать подъезд к гаражу. Иначе ловили бы его на просторах необъятной Омской области. «Жигули» выезжали из гаража, когда микроавтобус перекрыл дорогу, уперся в бампер, словно предлагал пободаться. Из машины вывалился невысокий полноватый субъект в очках, одетый в какую-то старенькую фуфайку. Физиономия гражданина выражала крайнюю степень отчаяния. От резкого движения с головы слетела ушанка, заблестела лысина. Бежать было некуда – повсюду сугробы. Мужчина бросился в узкую щель между гаражами – и застрял, не рассчитав ширину прохода. Окажись он не таким упитанным, мог бы пролезть. Он пыхтел, рывками двигался вперед – и окончательно застрял. Оперативники посмеивались. Люди неспешно выгружались из машины, кто-то закурил на свежем морозце. Проваливаясь в снегу, Михаил подошел к щели, оценил конфуз, произошедший с подозреваемым. Мужчина стонал, задыхался – похоже, сдавило грудную клетку. Вздохнув, Михаил обошел гаражное хозяйство – с обратной стороны имелся вполне подходящий проход, заглянул в ту же щель. Подозреваемый тяжело дышал, его глаза мутнели, с переносицы сползали очки. Он был не в состоянии что-то говорить, дышал через раз. Смех смехом, но у Зельского были проблемы с сердцем, и обращаться с ним следовало трепетно. – Мужики, вытаскивайте его! – крикнул Михаил. – Да нежнее! Представьте, что это фарфоровая статуэтка! – А как, товарищ майор? Гараж отодвинем? – пошутил кто-то. Несчастного в итоге извлекли, и не пришлось вызывать подъемный кран. Показали врачу – врач сказал, что жить будет, но психологические перегрузки гражданину противопоказаны – сердце так себе. – Нормально, – заявил Швец. – Третий сорт еще не брак. Церемониться будем, товарищ майор? В санаторий отправим – пусть подлечат? К гаражу подбежала растрепанная жена – ей что-то подсказали чувства. Или соседи. Она стала плакать, заламывать руки, пытаясь отбить «ни в чем не повинного» кормильца. В отличие от мужа, она обладала стойкостью. Пришлось объяснить, что, если так продолжится, ей придется поехать вместе со всеми. А на колымских зонах в это время года очень неуютно. До греха не довели – супруга отстала, сердечный приступ отступил. На допросе Зельский пришел в шок от новости, что его особо и не подозревали. Самообладание у человека отсутствовало в принципе, оставалось удивляться, как ему доверили «дела». Видимо, так было не всегда. Коллеги свидетельствовали: Борис Геннадьевич уравновешенный человек, всегда проявлял здравомыслие. На подчиненных не кричал, не срывался, был мягок и чуток. Надлом произошел лишь в последнее время, когда сгустились тучи над головой. Зельский был высококлассным специалистом, разрабатывал практически все узлы, в которых применялась автоматика. То есть досконально знал устройство и работу комплекса, участвовал в испытаниях, переделках. Собирали информацию совместно с Поплавским. Один накапливал, другой просеивал, сортировал. Негласно Поплавский был старшим. Зельский находился в подчинении и получал за тяжелые труды меньше – хотя и грех жаловаться: только за последние полгода он облегчил бюджет ЦРУ на пять тысяч рублей, что втрое превосходило его официальную зарплату. Деньги разлагали, заставляли забыть про страх и совесть. Бывали дни, когда Борис Геннадьевич чувствовал себя героическим разведчиком в тылу врага, исполнителем особо важной миссии. Членом партии он не был – сочувствовал, так сказать. Но считался человеком ответственным, принципиальным – невзирая на кажущуюся мягкость. – Как долго, Борис Геннадьевич, вы помогали Поплавскому продавать секреты Родины? Зельский с надрывом дышал, возможно, преувеличивал критичность своего состояния. – Я точно не скажу, гражданин следователь… Наверное, с весны… Это так все глупо, поверьте, у меня и в мыслях никогда не было… – Вы ответственный за ротатор и прочую печатную технику в учреждении? Это удобно, Борис Геннадьевич. Понимаю, почему на вас положил глаз Алексей Львович… – Поверьте, мне бы никогда такое в голову не пришло. Я добропорядочный советский человек, спросите у любого… Это проклятые деньги… У меня в то время был непростой период, я посещал ипподром, проиграл на скачках значительную сумму, об этом узнал Поплавский, предложил быстро компенсировать потерянную сумму… – И вы втянулись. Понятно. С зависимостью от азартных игр пришлось проститься, верно? Вам же не хотелось неприятностей? К тому же появились деньги. Еще кто в вашем учреждении работает на Запад? В смежных учреждениях города? В партнерских организациях – например в Зеленограде? – Я правда не знаю, поверьте, – взмолился Зельский. – Неужели вы думаете, что Поплавский посвящал меня в эти секреты? Я знал только его, собирал и готовил материалы… – Допустим. Позднее вы подробно опишете, какие именно материалы вы передавали Поплавскому. По вашему мнению, Алексей Львович был в курсе других членов шпионской сети? – Думаю, да. – Шпиону немного польстило, что кто-то интересуется его мнением. – Он явственно намекал об этом в наших разговорах. Слово «Зеленоград» также звучало. Но он не называл фамилий. – Думаете, я бы не сказал? – Сказал бы, – удрученно констатировал Кольцов. – Никому не хочется тонуть в одиночку. – Мне показалось, что в наших институтах и на заводах много таких людей, – продолжал Зельский. – Он называл предприятия и организации – это те, что кооперируются с нами, выполняют наши заказы, или наоборот – мы выполняем их заказы. Вы же понимаете, это предприятия оборонной промышленности… «Всех агентов Поплавский знать не может, – отметил про себя Кольцов. – Серьезный риск: провалят одного – за ним потянутся все. Но многих он знает, это точно. И не потому, что западные кураторы простодушно доверяли ему – а потому, что он с ними работал. В отличие от Зельского, Поплавский долго работал шпионом, заработал авторитет, даже в некотором роде влияние. Добраться бы до этого гражданина… Но как?» – Кому передавались секретные материалы? – Как кому? – не понял инженер. – Поплавскому… – Поплавский не являлся конечным потребителем секретной информации. Кому он их передавал? Не юлите, Борис Геннадьевич, вы обязаны знать хоть что-то. – Но я не знаю… – Предатель снова начал бледнеть. – Может быть, он использовал почтовые отправления…
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!