Гидеон смотрит в огонь потерянным взглядом. Иногда амиш кажется мне вполне взрослым и матёрым мужчиной, а иногда, как сейчас, всё ещё подростком. Ему следовало бы беспокоиться о том, чтобы поступить в универ, и ответит ли на ухаживания какая-нибудь девчонка. Вместо этого, он должен драться за собственное выживание или окончить свой путь в желудке какой-нибудь твари. — Как ты? — спрашиваю я, внимательно глядя на друга. Тот натянуто улыбается и пожимает плечами. — Живой. Но… порой мне мерещится, что я все ещё продолжаю падать в ту пропасть у водопада. А ещё вижу Нако и… — он сжимает кулаки. — Не могу перестать думать о ней. — Понимаю, — с трудом киваю, шея словно задеревенела. — Мне тоже тяжело. — Она была такой славной. А я даже не смог её защитить, — Гидеон запинается и сглатывает. — Нас держали вместе некоторое время. Я должен был найти способ… — Не говори ерунды, — отрезает Тай. — Ты ни в чем не виноват. — Он прав, — подтверждаю я. — Не вини себя. Мы должны помнить Нако и двигаться дальше. Ради неё. — Верно, — вздыхает Мэтт. — Просто это невероятно тяжело. Двигаться вперёд невыносимо, даже стоять невозможно. Хочется закрыть глаза и раствориться в пустоте. — Знаю, — киваю и медленно отхлёбываю из вернувшейся ко мне бутылки. — В какой-то умной книжке была фраза, запавшая мне в память. «Какой самый важный шаг может сделать человек? Следующий. Всегда следующий». Пиромант поднимает взгляд от земли и кивает чуть более уверенно. Мы молчим. — Все закончилось, — внезапно произносит Тай, глядя в тлеющие угли. Я его понимаю. Такое же осознание пришло ко мне позавчера, пока сидел в онсэне. С самого момента похищения наших друзей, мы отчаянно рвались вперёд, пытаясь спасти их. Пытались остановить непоправимое. И вот, всё закончилось. — Да, мы отомстили, — говорю я, подкидывая в костёр свежее полено. — Надеюсь, Нако была бы довольна. — Определённо. Она любила хорошую драку, — улыбается уголками губ Николай. — Помнишь, как Нако бесилась, когда мы полезли в деревню Мэтта? Встрепенувшись, амиш протягивает руку к бутылке. Передаю ёмкость и усмехаюсь: — Хах, чёрт, она вела себя, как маленький сердитый шмель. После долгой паузы добавляю: — Мне будет её не хватать. Тай медленно чертит заснеженную землю концом ножен и отвечает: — Мне тоже, но ты правильно сказал. Пока мы её помним, она остаётся с нами. — Да… Я задумчиво наблюдаю, как пламя пожирает полено. — Будем идти, шаг за шагом, как бы ни было трудно. — Да, — кивает Тай. — И вместе преодолеем любые испытания. — А пожрать ни у кого нет? — робко спрашивает Мэтт. Первым начинает ржать Николай. А потом и я. * * * Возвращаясь в город, я замечаю Хва-ён, отрабатывающую приёмы на тренировочной площадке. Кореянка, как машина, лупит борцовский манекен. Удары глухие, мощные оставляют в нём глубочайшие вмятины. Лицо у неё отрешённое, взгляд рассеянный. Свет горит, но дома никого нет. Решаю перекинуться с ней парой слов. Не только одному мне сейчас тяжело. Девушка вообще перебралась на другой край свете, где никого не знает. Приблизившись, окликаю её и спрашиваю: — Хва-ён, как ты? Что-нибудь произошло во время операции? — Глава, — она отвечает глубоким кивком. — Было нелегко — враг оказался силён, но мы справились. — Я видел, как ловко ты прикрывала ребят. За несколько недель такому нельзя научиться. — Боевые искусства — моя вторая натура, — отзывается девушка со смущённой улыбкой. — Вот как? Расскажи о себе. — Я родилась в маленькой деревушке, — начинает она. — Моя семья веками изучала тхэккён. Я выросла среди этих традиций. — Значит, драться — в твоей крови. — Именно так. Отец говорил, что многие члены нашей семьи в древности стали Хваранами. — Это же название твоего класса. А что это значит? — Верно. Это элитные боевые отряды в древней Корее. Туда набирали детей из семей аристократов, но отличившиеся простолюдины также могли попасть в эту группу. Их долго готовили, обучая, как боевым искусствам, так и религии, поэзии, а также политике. — Прямо не люди, а швейцарский нож. Хва-ён скупо улыбается. — В любом случае, твои навыки нам очень пригодились, — говорю я. — Мы ценим таких бойцов. Её улыбка становится шире. * * * Я уже подхожу к командному центру, когда тишину разрывают пронзительные звуки. Кажется, что запертый в комнате человек методично терзает скрипучую дверь, отчаянно пытаясь вырваться на свободу. Это что… музыка? Инструмент верещит подобно раненому кабану, которому наступили на хвост. Ещё пара тактов — и становится ясно, что беднягу не просто придавили, а используют в качестве трамплина для прыжков. На секунду наступает тишина, но вот музыкант берёт высокие ноты. Скрежет ржавых автобусных тормозов по сравнению с этим — комплимент. Проходящие по улицам люди с мучительными гримасами зажимают уши. Какой-то ребёнок начинает плакать. Вдалеке воет собака. Это нужно срочно остановить, и я поспешно направляюсь в сторону здания, с крыши которого доносится это психологическое оружие. Уже через минуту обнаруживаю ирландца Кухулина, издевающегося над волынкой. Надутые щёки, покрасневшее лицо с веснушками. Человек не развлекается, а по-настоящему выкладывается. — Лиам, — приветствую его я. Тот прерывается. Слава богам! И отвечает: — А, Егерь… Мои соболезнования. — Спасибо. Что скажешь по атаке на базу Драконов? Всё нормально прошло на вашей стороне? — В целом успешно, хоть и пришлось повозиться. Защищал ребят, как мог, но… я едва не облажался, когда Эрис ранили. Сорвался, как тогда… Он колеблется. Я не дёргаю его, позволяя самому принять решение. — Понимаешь, был один случай… в детстве. У меня всегда были проблемы с гневом, а тот соседский мальчишка… — Что произошло? — аккуратно спрашиваю я. — Он оскорбил мою мать, — ирландец сжимает пудовые кулаки. — Глаза заволокло пеленой. Я кинулся на него и начал бить башкой о скамейку. Едва не проломил её. Обязательно проломил бы, но мама прибежала и остановила меня.