Когда разумные предположения лишь глушат Твои крики. Затолкай в самую глубокую яму, Чтобы больше ничего не знать, А то вдруг лопнет, и ты почувствуешь Суровый намек. Когда все, что ты мог сделать, уже в прошлом, Беспокоиться нечего. Затолкай в самый дальний угол. Все напрасно, не станем горевать. Но цена оказалась столь высока, Столь кровава, Когда тебе хотелось разве что наслажденья До конца дней. Толкай, пока оно само не толкнет, И тогда кричи, кричи от ужаса. Ты не знал, не подозревал, чем грозят Закрытые глаза. А ныне можешь выть, истекать неверием. Кончено, умерло. Вот теперь проталкивайся вперед, Царапая глаза рыдающим родичам. Твоим прекрасным детям не будет наследства. Оно убито, убито. Будущее скормлено какой-то священной славе. Миру конец. Конец. «Сибанова предсмертная исповедь» Сибан Аренский Глава тринадцатая Мы его разглядели еще за лигу. Он шел к нам, шатаясь под тяжестью Своей ноши. Казалось, на нем корона, но потом мы поняли, Что он увенчан шкурой змея, жалящего Собственный хвост. Мы смеялись и пили, когда он вдруг рухнул, Приветствовали его, когда он снова поднялся, Светло и радостно, Но помрачнели, когда он оказался рядом. И мы увидели то, что он нес с собой В бережных объятьях. Он же с облегчением нам улыбнулся И сказал, что найденный им юный мир Отныне наш. Тогда мы взглянули на него, словно великие боги, Прикинули, сколько нежданных даров нас ждет. Обнажили ножи, Храбро и гордо отрезали себе кусок за куском. Каждый получил еще кровоточащую долю И насытился. Когда ничего не осталось, он заплакал, Отшатнулся с болью и печалью в глазах, Опустил руки. Но волки обгладывают до костей любой мир, Мы лишь обнажили свою истинную природу. Во всей невинности Мы уверяли, что скромны в своей чистоте, Однако он отвернулся и не слышал нас. А во рту горчило. И когда в наши жилы проник яд предательства, Мы увидели, как он уходит, за лигу и дальше