Глава 21 Нестройное журчание воды временами звучало почти как ангельский хор, отдаваясь в ушах многократным гармоническим эхом. Потом стало потише – или показалось? Лена Сунд открыла глаза и обнаружила, что втиснута в развилку сучьев, как обезьяний детеныш. А береза, на которую она в панике взобралась, превратилась в сосну. Как это могло случиться? Белая береста погрубела и обросла темно-оранжевой чешуей. Несомненно, сосна, причем молодая, иначе не прогибалась бы так под ее тяжестью. С веток, с хвои, с неба – отовсюду капает вода. Голова раскалывается до того, что вот-вот вырвет. Мигрень… опять мигрень. Смахнула воду с ресниц – на пальцах кровь. Откуда? Вот оно что… нет, не мигрень. Ударилась головой. Наверняка очень сильно. Представила глубокий кратер на темени. А может, и на лбу. А может, даже и не кратер – дыра. Пробитый череп. Руки сиреневые от холода, сведены судорогой, даже выпрямить пальцы не удается. Как старые, плохо вымытые кисти с засохшей до каменного состояния краской. На тыльных сторонах ладоней царапины, будто на нее набросилась взбесившаяся кошка. Не успела подумать про кошку, увидела змею. Черный, мускулистый жгут прямо над ней, в каком-нибудь метре. Гадюка. Точно не уж – у ужей нет таких зигзагообразных, напоминающих граффити полос на спине. Сначала Лене показалось, что змея мертвая, но почти мгновенно поняла – ошиблась. Вроде бы безвольно свисающая голова выписывает почти незаметные высматривающие петли, на кончике носа повисла крупная дождевая капля, сверкающая водяная линза, а в ней в миниатюре отражается окружающий мир. Конечно, в это время года змеи впадают в спячку. Лежала, наверное, свернувшись в какой-нибудь каменной крипте, и ее смыло. Гадюка, так же как и она сама, спасается от гибели. Уцепилась за ветку и кое-как заползла на эту березу… эту сосну. Лена похолодела от страха. Как загипнотизированная, смотрела на качающуюся головку. Не сразу дошло: ядовитая змея бессильна ей навредить. Гадюку защемил треснувший сук. Страх постепенно ушел, мышцы расслабились. Подумать только – даже в таком отчаянном положении можно выдохнуть с облегчением. Со смешанным чувством брезгливости и остывающего ужаса посмотрела на опасно и часто дергающийся вымпел раздвоенного языка. Тварь знает, что я рядом. Она меня запеленговала. Лена, не сводя глаз со змеи, начала выламывать сук. – Там-та-ра-ра-там-там, там та-ра-ра там, – сама не зная зачем, напевала она. – Имсе-Вимсе шпиндель… Наверное, посчитала, что песенка про паучка Имсе-Вимсе должна усыпить бдительность этого не менее ядовитого создания. Сук никак не отламывался. Лена терпеливо крутила его то в одну, то в другую сторону, пока не сдались грубые белые волокна. И начала колотить змею. Та уворачивалась и с тихим грозным шипением показывала длинные ядовитые зубы. Но Лена как одержимая продолжала махать своей палицей, попадая один раз из десяти. Гадина должна умереть. Сосенка качалась, и Лене никак не удавалось нанести по-настоящему прицельный удар. Кончилось тем, что один из ударов пришелся по треснувшему суку. Змея выскользнула из расщелины и полетела вниз, упруго и хлестко, как плеть, ударив ее по сапогу. И тут же исчезла. Лена долго вглядывалась в грязно-рыжую пенящуюся воду – ни следа. Руки совершенно онемели. Она начала их растирать. Довольно долго – пока не почувствовала, как в ладони вонзились тысячи иголок, будто прикоснулась к обнаженным полюсам батарейки. Неуклюже, еще не совсем доверяя проснувшимся рукам, попробовала спускаться. С ветки на ветку – перерыв: понять, крепка ли следующая. Осторожно погрузила сапог в воду. Держась за нижнюю ветку, проверила глубину. Выше колена. Ледяная вода тут же залила сапог, но дно есть. Есть! Меньше метра. Постояла немного, не отпуская ветки, – а вдруг гадюка притаилась где-то рядом, только и ждет, чтобы ужалить. Но нет. Не ужалила. Наверняка унесло течением. Справа и слева вода, непривычная к новому руслу, закручивала маленькие водовороты. Солома и мелкие щепки, недолго повертевшись в беспощадной воронке, бесследно исчезали. Лена все еще держалась за дерево: течение очень сильное, как бы и ее не унесло, как змею. Наконец решилась, опустила вторую ногу, потопталась, проверяя равновесие, и, держа руки наготове, отпустила ствол. Дна в мутной закручивающейся воде, само собой, не видно, нужно на каждом шагу проверять брод на ощупь. Несколько раз чуть не упала, приходилось то и дело хвататься за оказавшееся рядом дерево или куст. Весь лес по колено в воде, пейзаж совершенно неузнаваемый. Мелькнула мысль – наверное, это жуткое наводнение поглотило всю землю. Библейский потоп. И в мире осталась она одна. Как Ной. Только в одиночестве и без спасительного ковчега. Нет. Все же не всю землю. Вон там холм, и туда вода не достает. По-прежнему очень осторожно, робкими выпадами ноги пробуя каждый шаг, добрела до суши и, задыхаясь, присела на кочку. Голени… должно быть, именно так чувствуют себя ледяные скульптуры на зимних выставках. Стянула сапоги и с отвращением вылила мутную холодную жижу. Где она? Как определить? Привычное русло исчезло, ни единого знакомого ориентира. Лена не могла оторвать взгляд от бесчисленных водоворотов. Сусси, Линнея, Маделен… а остальные? Их больше нет. Смыло. Просто-напросто смыло, как смывают из ведра муравьев с веранды. У нее закружилась голова. Представила, как жадно всасывает кровь селезенка, как резко падает давление. Лена резко наклонилась, как можно ниже опустила голову и зажмурилась. Только не потерять сознание, пусть мозгу достанется побольше крови. Потеряет сознание – конец. Замерзнет или утонет. Бессильно, как тряпичная кукла, легла на мокрую землю – еще хуже. Заставила себя натянуть сапоги, встала и открыла глаза. Гадюка! Она ее преследует… Наступила на гадину и тут же пришла в себя: змея на глазах превратилась в безобидный сучок. Сусси, Линнея, Маделен… а может, им удалось спастись, как и ей? Шанс есть… это же не взрыв, в конце концов. И не землетрясение. Земля же не разверзлась, не поглотила всех людей. Всех, кроме нее. Такого не может быть. Неужели все погибли? Кто-то должен ведь был успеть добраться до шале. Убежали и спаслись. Она же убежала – почему другие не могли? Теперь сидят, завернувшись в одеяла, пьют горячий кофе и рассуждают, как им повезло. Шале должно быть где-то здесь, а его нет. И тропинки нет, или, может, есть, но где-то под водой. Лена открыла рот, хотела крикнуть что-то вроде “ау-у!”, но не решилась. А вдруг никто не ответит? Пейзаж вокруг изменился до неузнаваемости, словно его вывернули наизнанку. Ей даже показалось, что река, вернее, уже не река, а черт знает что, поменяла направление и течет в обратную сторону. Ее начал трясти озноб, и она обхватила плечи руками. Руки показались кривыми и узловатыми, как продуваемая всеми ветрами сосновая поросль в архипелаге. Странная тишина… даже птиц не слышно. Как будто кто-то распылил над миром ядовитый газ. Без запаха и вкуса, газ, уничтожающий все живое. Вдыхаешь холодный воздух, температура уже к минусу, в носу щекочут ледяные кристаллики – а это вовсе не воздух, а смертельный яд. Окись углерода, к примеру. Угарный газ. Надо бы позвонить, но мобильник остался в шале. Во всем мире теперь она одна – и вода, куда ни глянь. Уровень, похоже, поднялся еще выше. Как такое возможно? И это негромкое, но оттого еще более жуткое многоголосое журчание… Сделала несколько шагов, зачерпнула в горсть воды и промыла лоб. Действительно, ссадина такая, что на ладони остались большие сгустки свернувшейся крови. Но есть и плюс – от ледяной воды голова почти прошла. Правда, кровотечение заметно усилилось. Нашла в кармане полиэтиленового пончо смятый мокрый шарф и прижала ко лбу. Концы завязала на шее и опять накинула капюшон. Без всякого плана, чтобы не сидеть на месте, пошла по течению новой бесконечной реки. Эта новая река просто-напросто накрыла старую, улеглась ей на спину и, насколько хватало глаз, с тем же издевательским журчанием обтекала стволы берез и елей. Подлесок сочился водой, темно-оранжевые чешуйчатые стволы сосен почернели от влаги. Мимо то и дело дрейфовали сломанные деревья с молитвенно торчащими сучьями. Проплыло белое пластмассовое ведро на перепутанной веревке – видно, стояло на срубе колодца. Я делаю что-то не то, испугалась Лена. Надо остановиться и дождаться помощи. Иначе забреду куда-нибудь, и тогда никто не будет знать, где меня искать. Но очень быстро выяснилось, что стоять на месте она попросту не может. Закоченевшее тело требовало движения, и Лена продолжала идти неизвестно куда. Постепенно согрелась, даже вспотела немного – жизнь возвращалась. По какой-то прихоти судьбы она все еще есть. Она, затопленный лес, вода. Кто-то там, наверху, обмакнул широкую кисть в воду и одним мазком смыл все остальное. Не у кого спросить, не с кем посоветоваться, предоставлена самой себе. Вперед, только вперед – наверняка где-то на земле остались люди, солнце, зеленые газоны. Кровотечение из раны на лбу усилилось – видно, дождь не давал крови свернуться. Лена затянула мокрый шарф потуже – и тут услышала негромкое ворчание. Остановилась и оледенела от страха. Сделала шаг назад и вгляделась сквозь переплетение ветвей. Бревно… нет, не бревно. Поваленная сосна. Странно… Ствол покачивается у самого берега, но течение его не уносит. И опять тихий, сдавленный стон. Медведь. Большой бурый медведь… Она отчаянно закричала. Вгляделась и увидела: белая, почти светящаяся кожа, необычные, словно снятые рапидом, движения. Лабан. Глава 22 Руль вырвало из рук, и мир погрузился во мрак. Удар гигантского темного кулака, мгновенно вдавивший его, как безжизненную куклу, в водительское кресло. И боль, очень сильная, почти невыносимая… а откуда взялся этот едкий запах? И дикий рев, низкое, отчаянное мычание, будто попал в стадо недоеных коров. Многократно усиленный стон. Непрекращающиеся тяжелые удары по дверям, крыше, лобовому стеклу. Скрежет, хруст – но штучный, на совесть сделанный “сааб” с кузовом повышенной безопасности держался. Спасибо, ребята. Шеститочечный ремень удержал его в кресле. Наверное, так себя чувствует кофейное зерно, прилипшее к крышке в нескольких миллиметрах от бешено вращающихся ножей кофемолки. Внезапно закружилась голова, пришлось зажмуриться, чтобы не потерять сознание. Хотя наверняка на какой-то миг потерял, потому что очнулся от тупого толчка, когда колеса ударились во что-то твердое. Машина накренилась, вращение превратилось в качку. Еще один удар – по крыше. Потом еще несколько, как будто кто-то кидается в машину камнями, и все стихло. Открыл глаза – плотная мутная тьма. Он так и сидит в своем лимузине, но – жив. По крайней мере, пока. Натужный скрежет, металл по металлу. Что это может быть? И окна… держатся! Окна держатся! Много раз спрашивал себя, зачем ему бронированные стекла. Вот, оказывается, зачем… И теперь понятно, откуда этот едкий запах – подушка безопасности скомканной тряпкой лежит у него на коленях. Сработала, а он даже не заметил. Пошарил в карманах брюк – и вспомнил: зажигалка в куртке на заднем сиденье. Ноги по-прежнему на педалях, но по щиколотку в ледяной воде. Нащупал замок ремня безопасности и непослушными пальцами вытащил из гнезда. Плечи, руки, грудь прорезала острая боль, будто кнутом хлестнули. Ничего удивительного – преднатяжители наверняка сработали на полную мощность. Сократились, как сокращаются мясные волокна на гриле. Адольф закашлялся, хотел сплюнуть, но раздумал: в таких машинах не плюются. Проглотил мокроту. Еще не хватало! Его верный “сааб” выдержал чуть ли не Ниагарский водопад. Жестяной бочонок с эргономичными кожаными сиденьями. В этой машине он в безопасности. Руль, рычаг скоростей – все на месте. На ощупь, по крайней мере. Он повернул ключ зажигания, почти уверенный, что сейчас мотор исправно заурчит и родной “сааб” вытащит его из этого чертова омута. Но нет. “Сааб”, конечно, чудо техники, но истинных библейских чудес в технике не бывает. Не засветилась, хотя бы слабо, ни одна контрольная лампочка. Аккумулятор перемкнуло. Он мертв. Вода на полу поднималась – медленно, но поднималась, уже до середины голени. Еще один тяжелый удар по крыше – машина покачнулась, но устояла. Надо раздобыть свет. Во что бы то ни стало раздобыть свет. Без света он совершенно беспомощен. Зажигалка в кармане. Адольф повернулся, встал на колени и пошарил на заднем сиденье. Куда же делась эта чертова куртка? Должно быть, упала, пока “сааб” вертело, как белье в стиральной машине. Однако на полу тоже пусто. Вода. Куртку куда-то забросило, а куда – поди разберись в такой темноте. А телефон? Обычно лежит в углублении между сиденьями. Выпал, разумеется. Теперь не найти. Вода уже до колен. И дышать все трудней. Стоп. Надо рассуждать логически, иначе ничем хорошим это не кончится. Адольф заставил себя замереть. Не суетиться и подумать. Не так-то легко, когда закипают мозги. Скребущие звуки снаружи, будто кто-то рвется в салон. О господи… Он вновь перегнулся через сиденье и открыл дверцу мини-бара. Под рукой звякнули бутылочки с минералкой. Папка с компакт-дисками. Перепутанные кабели. И вот он – старенький айпод. Величиной с коробочку от сигарилл, но битком набитый всякой малопонятной электроникой. Адольф с замиранием сердца нажал на кнопку и отпустил. Ничего не произошло. Вспомнил: надо не просто нажать, а подержать немного. Камень с души. Музыка