2 Если бы Бак Эллисон, ничем не отличавшийся внешне от Лакотов, приблизился к обозу один, то переселенцы непременно осыпали бы его градом пуль, но за его спиной сидела белая женщина, справа скакал белый мужчина. Бак проводил молодую пару до самых фургонов и готов был повернуть обратно, однако Лиза Мичел взяла его за руку. Её раздирали противоречивые чувства. Она молчала всю дорогу, погружённая в тягостные переживания, и теперь вдруг с жаром обратилась к Эллисону: – Я не знаю, чем отблагодарить вас, мистер Эллисон. – В голосе её слышалась растерянность и мольба. – Попросите, чтобы ваши попутчики не стреляли мне в спину. Я вижу на их лицах страшное желание совершить такой подвиг. – Мистер Эллисон, я понимаю, что моя просьба покажется вам нелепой и смешной. У вас своя жизнь, – Лиза опустила глаза, – но я прошу вас остаться с нами хоть на день-два. – Не уверен, что в этом есть нужда, – засмеялся Бак, тряхнув волосами. – Мы обязаны вам жизнью, – заговорил Майкл, беря под уздцы коричневую индейскую лошадку, – и мы неловко себя ощущаем теперь, расставаясь вот так. Вы спасли нас… Разумеется, отплатить за такое невозможно, разве что жизнью… Но не хотелось бы, чтобы вы уехали просто так… Мне трудно найти нужные слова, сэр, но провалиться мне на этом месте, если я когда-нибудь не докажу вам, как я вам благодарен. – Не забивайте голову ерундой, – Бак посерьёзнел, – лучше не возите никогда вашу женщину на подробные прогулки. Вряд ли судьба позволит мне ещё раз вступиться за вас. Такое не повторяется. Между прочим, не узнай я вашу жену, вы бы остались лежать возле вашего проводника. – И я? – нервно спросила Лиза. – Боюсь, что так. Я ничем не отличаюсь от моих диких братьев, – ухмыльнулся Бак. – И всё же… – Никаких “всё же”. Индейцы не видят большой разницы между враждебным мужчиной и женщиной, – тряхнул головой Бак, и лицо его стало суровым и неприятным. – В лучшем случае её взяли бы с собой в лагерь и кто-нибудь сделал её своей женой. Она очень красива. Майкл и Лиза переглянулись, в очередной раз переживая сцену смерти Харриса, словно он сейчас лежал, изуродованный, у них в ногах. В те минуты они уже слышали, что Баку знакомо лицо Лизы, но, оглушённые ураганом промчавшейся смерти, они не обратили на это внимания. – Откуда вы меня знаете? – Глаза молодой женщины распахнулись широко, пытаясь прочитать на лице странного длинноволосого человека ответ. Лицо его тоже казалось ей знакомым, а она почувствовала это лишь сейчас. Но уловив это чувство, Лиза уже не могла отогнать его. Бак был ей знаком, сомнений не оставалось. И знаком давно. – В день вашей свадьбы в Хэйс-Сити, – улыбнулся Эллисон, – я долго разглядывал вас и хорошо запомнил ваше лицо и вашу руку, когда вы протянули её из окна дилижанса. – Вы были там? – ошеломлённо поднял брови Майкл. – Поблизости. Мы с маршалом встретили вас на веранде отеля. Затем к вам подъехал Чероки Том… – Боже! – воскликнула Лиза, поражённая таким известием. – Невероятно! Мы стояли в двух шагах друг от друга и даже не познакомились, но судьба вновь свела нас вместе, чтобы мы всё-таки узнали друг друга. Майкл, ведь в это невозможно поверить! Правда? – Действительно… Вы, наверное, выглядели тогда иначе, – удивился Майкл Мичел. – Не то слово. Я бы сам себя не узнал, если бы увидел сейчас себя в сюртуке и галстуке, – хмыкнул Эллисон. – Готов поклясться, что меня меньше ошарашило бы известие, что я незаконнорожденный сын, чем это сообщение, сэр, – пробормотал Майкл. Он ощупывал глазами лицо Эллисона, но не узнавал. – Случайная встреча в день нашей свадьбы. Встреча, которая не оставила в моей памяти даже маленького следа, оказалась единственной значимой встречей в жизни нашей семьи. Трудно поверить. – Беда частенько следует за человеком по пятам, и её обычно видно, – сказал Бак, оглядываясь на уступы гор, – а добрые духи стараются держаться в тени. Но и они не отступают от нас ни на шаг. И они ведут нас к нашим нужным встречам, хоть мы и не подозреваем об этом. – Бак задумался, улыбка сошла с его лица. – Вы похожи на такого духа, леди. Я уверен, что видел вас значительно раньше, но разрази меня гром, если я могу вспомнить, когда и где. – Нет, что вы! Это было бы слишком невероятно, – покачала головой Лиза и снова увидела себя, обнимающей, словно во сне, этого сильного мужчину. Но слова Бака, будто искра в бумаге, прожгли в закоулках памяти какое-то окошко, и сердце радостно всколыхнулось: она не ошиблась, она знала этого человека. Но где ей довелось видеть его? – Мистер Эллисон, – откашлялся Майкл и усадил жену в седло, – раз уж так сложилось, не откажите нам, проводите до Дэдвуда. Я думаю, вам особенно некуда спешить, а нам приятно видеть вас рядом. Неожиданно для себя Бак принял предложение и последовал с караваном. На следующий день переселенцы заметили горстку индейцев и обстреляли их. Индейцы покрутились на месте, выпустили несколько стрел и скрылись в лощине. Одна стрела попала в спину погонщику. Бак отогнал от раненого толпу любопытных и советчиков и ловко извлёк наконечник. – Вам повезло, приятель, – сказал он, обрабатывая рану, – это был не военный отряд, а охотничья партия. – Какая разница, чёрт возьми? Ничего себе везенье! – воскликнул подоспевший с бутылкой спирта желтолицый врач в чёрном сюртуке с протёртыми до дыр локтями. – Во-первых, будь это военная группа, досталось бы многим. Уж поверьте мне на слово. Во-вторых, пришлось бы здорово помучиться со стрелой, потому что у боевой стрелы наконечник устроен иначе. У него плечики побольше, да закрепляется он послабее, чтобы остался в ране, если стрелу выдернуть. А это стрела для охоты. – Вы, я смотрю, ловко справились с раной, коллега, – похвалил Эллисона врач, – вы настоящий доктор. – Кожаный доктор, – хохотнул кто-то, хлопнув Бака рукой по кожаной рубашке. Это прозвище быстро привязалось к Баку, пока он ехал с караваном, и окончательно закрепилось за ним в Дэдвуде, где никто не называл его Баком Эллисоном, кроме Мичелов. Для всех он оставался степным бродягой, одним из многих людей без постоянного дома, без цивилизованного прошлого, без надёжного будущего, без денег, без счастливой семьи, без всех тех мелочей, которыми белые люди заполняли укромные уголки своей жизни. При въезде в Дэдвуд Лиза увидела двух молчаливых индейцев в обтрёпанных армейских штанах и мятых рубахах. Они стояли возле салуна и знаками выпрашивали спиртное у человека с крысиной физиономией. – Нечего мне тут ваше индейское дерьмо развозить! – кричал на них человек-крыса. – Своего хватает! Пошли прочь, ублюдки краснокожие! Лиза с ужасом поглядела на бедняг. Они совсем не были похожи на воинственных Лакотов, которые убили Харриса. Эти индейцы выглядели жалкими и вызывали брезгливость. Но Лиза всё равно разволновалась. Бак недовольно оглядел краснокожих и что-то громко крикнул им на непонятном языке. Они опустили головы и сели на корточки, безвольно бросив худые руки на тощие колени. Бак повернулся к своей спутнице и виновато покачал головой. – Это не индейцы, миссис Мичел. Вы видели настоящих Лакотов, пусть они и не произвели на вас положительного впечатления. Они вам показались страшными и жестокими. Конечно, это так. Но вы встретили их в плохое время. Сейчас идёт война. Плохая война. Беспощадная война. Индейцы в ней обречены на смерть, поэтому сегодня они стали особенно жестоки. Впрочем, они всегда были жестокими. Однажды мне пришлось помогать одной геологической партии, и кто-то сказал тогда, что индейцы подобны зверям. У них дух не человека, а животных, дух медведей, бизонов, оленей, бобров. Я тогда был обижен, что моих соплеменников отнесли к животным, а не людям. Но теперь я, многое пережив и повидав в двух мирах, хотел бы поговорить ещё раз с тем человеком и ответить ему… Вам посчастливилось, хоть вы ещё не понимаете этого, встретить настоящих Лакотов. Вы видели их в бою… А эти двое – просто ленивые и грязные твари. Таких в племени называют Бездельниками. Истинным воинам не понятно, почему правительство дарит подарки только самым слабым и трусливым индейцам, а те, которые ведут нормальную жизнь и занимаются охотой для своего пропитания, обычно гибнут от рук солдат. Никто из Лакотов не может понять, почему белые дружат с самыми дурными индейцами… Видно, потому, что само правительство белых людей в душе похоже на этих жалких отщепенцев… Лиза, выглядывая из фургона, внимательно смотрела на Эллисона. Он был приятен ей, даже интересен. Она не могла определить, чем он притягивал её, сколько ни копалась в душе. Он был страшно диким, но не пугал… Знакомое (откуда?) для неё чувство волновало её… Мичелы сняли дом в два этажа, не роскошный, но и не из самых плохих. Дэдвуд ещё не превратился в громадный город, но разрастался с каждым днём. Новые бараки лепились друг к другу, надстраивались ежедневно, укреплялись, чтобы через какое-то время их сломали и поставили на их месте что-то более добротное. Но уже стояло множество домов крепких и надёжных. В обязательных для пограничья просторных кабаках гудели разномастные посетители. Здесь толкались благообразные личности, и в изобилии слонялись без видимого дела люди самой дурной репутации. Золотые прииски Чёрных Холмов заманили в свои объятия тысячи желающих легко разбогатеть. Теперь эти тысячи тянулись через леса в город, а из города вновь уходили в леса, увешанные оружием. Две недели Мичелы не отпускали от себя Эллисона ни на шаг. Бак улыбался в больших чинных компаниях сперва любезно, затем натянуто. Он не понимал, что держало его в этом городе, где люди и улицы, по которым бродили люди, были совершенно чужими. Он не знал, но ощущал где-то глубоко в сердце, что ещё не разрешилась какая-то давняя загадка… Но он не был уверен в том, что она должна была разрешиться. Да и загадка ли это? Время шло, и Майкл Мичел стал чувствовать, что его любовь и благодарность к «дикому человеку» заметно поубавились. Вместе с тем в душе пустила корни неприязнь. Бак стал вызывать раздражение своим нелепым видом (длинные волосы, стянутые позади в хвост) и подчеркнуто дурными манерами в обществе. Не имея достаточной храбрости просто попросить его уехать, Майкл заставлял себя почаще уходить из дома. Недовольство раздувалось в нём, но с ним разрастался и страх перед диким характером Эллисона, перед его сильными руками, перед его острым слухом, перед его охотничьим ножом. Он иногда подумывал уже, что Эллисон вовсе не такой уж и спаситель. Скорее, он просто убийца… кто может знать, сколько других белых семей он уничтожил собственными руками?… Впрочем, таких тут, на Дальнем Западе, было полным-полно. Пожаловаться и попросить защиты было не у кого… Но больше всего злило отношение к Баку золотоволосой Лизы. Она, казалось, повстречала героя детской сказки и не могла налюбоваться им. – Что ты пялишься на него? – раздражался Майкл, оставаясь наедине с женой. – Это же дикарь, варвар, самый настоящий первобытный человек. Посмотри на него внимательнее… Безграмотный, неопрятный… Он явно чувствует себя счастливым в грязи, в пыли, среди скал и сосен, где не нужно утруждать себя вежливостью и элементарным проявлением культуры… Не вижу, что ты в нём нашла… – Почему ты злишься, дорогой? – ласково прижималась Лиза к щеке мужа. – Потому, что он мне становится противен. Может быть, потому что я боюсь его, как настоящего Сю. Я помню их лица. Я помню его лицо среди других. Он собственноручно зарезал бы нас и не моргнул бы глазом, не признай он случайно тебя… Он ничем не отличается от других проклятых дикарей, дорогая. Он обычный убийца! Он живёт с краснокожими и убивает белых людей! Его надо было бы сдать шерифу… – Перестань. Он спас нам жизнь! Лиза относилась к тем натурам, у которых всякие чувства обострены до болезненности. Столкнувшись с опасностью посреди холмов, увидев страшную смерть проводника Харриса, она попала в тесные объятия постоянного кошмара. Весь воздух, которым дышали люди, казался ей теперь пропитанным бациллами сумасшествия. За каждым углом ей мерещились мрачные фигуры в перьях и шляпах. Она ежеминутно ждала беспричинного выстрела в свою сторону, нападения. Она вздрагивала всякий раз, когда слышала дружный мужской хохот из двери салуна, потому что эти взбудораженные мужские голоса означали пробуждение в них безудержной природы диких зверей, потому что после этого обязательно звенели стёкла и звучали выстрелы… Она боялась всех после сцены в прерии. Она в каждом видела жуткую сторону природы. Не случайно ведь люди тянулись в эти девственные земли, где правили законы волков и медведей. Любой приезжий был носителем насилия, потому что без насилия здесь никто не мог выжить… Но и любовь билась в сердце Лизы Мичел с такой же силой. Позволив сердцу увлечься, Лиза уже не могла жить спокойно. Любовь требовала выхода, жаждала проявления. Любовь оказалась не менее навязчивой, чем страх. Однажды заинтересовавшись Баком, девушка больше не могла забыть его. – Судьба прислала мне этого человека, – шептала она себе по ночам, – я должна быть рядом с ним, пока не пойму, что скрывается за всем этим. Она не знала, что именно собиралась понять и что подразумевала под «всем этим», но наверняка знала, что не желала даже думать сейчас о разлуке с Эллисоном. Когда Бак несколько раз говорил о том, что ему пора уезжать, она начинала плакать. Ревность мужа сильно огорчала её, но Лиза считала, что в её увлечении «человеком из прерии» не было греха, потому что он пришёл к ней по велению Судьбы, идя через долгие годы. Однажды вечером, разговорившись на редкость, Бак поведал Лизе, жадно глотавшей каждое его слово, историю о том, как на берегах Белой Реки он потерял свою жену и дочку. – Они не погибли, это совершенно точно. Возле избы не осталось трупов, не было крови людей. Их увезли куда-то солдаты… Если бы они были у индейцев, я бы мог их отыскать. Но их увезли белые. В этом мире нет для меня следов… Я не потому рассказываю, что я чувствую себя одиноким, вовсе нет. Я не одинок. Нет, я не одинок. В племени у меня есть жена, она родила мне дочь и сына, так что теперь у меня настоящая семья. Но ведь Джесс с Лолой мне тоже не чужие. Где они теперь? Подарит ли мне судьба случай увидеть их? Порой жизнь делает такие повороты, что и представить трудно… Нет, я не одинок, но я не знаю, где мой дом… – Получается, у вас две жены? – тихо спросила Лиза. Пальчики её рук задрожали и сплелись. В мягком свете лампы лицо её преобразилось в таинственную маску, сделанную из неведомого тёплого материала. – Вам это кажется странным? Вам это дико? – улыбнулся Бак. – Две жены? – Краснокожие часто имеют по несколько жён. А мы, то есть такие как я, пусть и белокожие, но мало отличаемся от индейцев. Лиза сглотнула слюну. Шея её напряглась. Она отвела взгляд, и Бак заметил на её щеках румянец. Лиза вновь посмотрела на него. Перед ней сидел мужчина, который за сорок один год своей жизни познал и собственную смерть, и воскрешение, и утрату, и надежду. Он был силен, решителен и похож на колдуна из сказки. Он был полон магической красоты, вернее – красивого, обворожительного кошмара, принесённого из мира дикой природы. За две недели, проведённые в Дэдвуде, он заметно оброс на щеках и потерял сходство с индейцами. Теперь он ещё больше стал похож на того, кого Лиза пыталась вспомнить. Она уже привыкла к его лицу, но сейчас, вглядевшись пристальнее, словно продравшись сквозь годы, она вздрогнула. – Бак, – сказала она едва слышно, и в комнате стало совсем тихо. Накатилась мягкая волна ожидания, от которой повеяло какой-то тайной, готовой вот-вот развернуть перед ними неведомые страницы. Бак заглянул женщине в глаза, увидел что-то, но не узнал… Слишком много лежало между ними… Бесконечные годы любви… и отсутствие общей жизни… Лиза быстро поднялась и мелкими шажками убежала в соседнюю комнату. Послышалось шуршание вещей, хлопнула скриплая дверца шкафа, задребезжало вставленное в неё стекло. Затем всё смолкло, и Лиза Мичел, стройная, взволнованная и обворожительная в обуявших её чувствах, показалась в дверном проёме. Она что-то держала в руке, перебирая пальцами, готовая протянуть это что-то Баку, но будто боялась. – Что случилось? – спросил он, ощутив смутное, похожее на тревогу, чувство. – Вот, – Лиза шагнула к нему и поднесла к его глазам тонкое нашейное украшение, которое Бак Эллисон подарил желтоголовой девочке в белоснежных кружевах много лет назад. В голове вспыхнуло солнце, улица Лэсли-Таун, красивый особняк и заливистый детский смех. Словно вчера. Ясно и перед самыми глазами. Пробежала со стеклянной посудиной в руках восторженная девочка в пышном белом платьице. – Вот почему ваш смех привлёк моё внимание, когда вы остановились на веранде, одетая в белое свадебное платье, – проговорил Бак. – Но я бы никогда не подумал… – Вы не знаете, что сейчас случилось, что это такое! Это чудо из чудес! Только не смотрите на меня, как на дурочку, умоляю вас. В тот день я сказала себе – пусть это и была моя детская глупость – я сказала себе, что всадник тот станет моим рыцарем. Но вы исчезли навсегда, оставив мне только это ожерелье. Я была совсем маленькой, но я отдала вам моё сердце. И вот вы пришли. Это неправдоподобно, я понимаю. Только не отвечайте ничего. Молчите, потому что нельзя ничего говорить в такую минуту. Это судьба. Это рок. Злой или добрый, но это рок. Это явление Господа нашего в его желании. Это не моя блажь, согласитесь. Повисла напряжённая тишина, которую никто из двоих не решался нарушить. В лампе гудел огонь. За окном горланили пьяные охотники и ковбои. Бак прикрыл глаза. Всё это не было случайностью. Он это понимал. Но не мог осознать, как многие другие события, с которыми ему приходилось сталкиваться в жизни. Карты легли невероятным образом, как выразился бы Дикий Билл Хикок. Такого совпадения быть не могло, но оно было. Трижды он видел одного и того же человека, ни разу не узнав. И вот она перед ним, столь же поражённая этими совпадениями. Любой индеец сказал бы ему, что он полный дурак, раз не видел такого знака во сне, раз не встретился ему никто из духов, кто бы предупредил и объяснил странное стечение судьбы. «Им проще, они – индейцы, – проговорил он мысленно, – в этом наше незначительное великое различие. Любой из них давно бы объяснил себе, зачем ему привели такую женщину, и непременно забрал бы её с собой. А я лишь в затылке почёсываю…» – Мне было десять лет, теперь мне двадцать шесть. Бог свёл нас вместе не случайно, – проговорила Лиза отчётливо и вдруг заплакала, упала на колени и обняла его ноги. Бак схватил её за плечи и оторвал от пола. Он страшно растерялся и даже испугался, сам не зная чего, но бежавшие по лицу женщины слёзы зажгли в нём огонь страсти, которому не было сил сопротивляться.