Заря застала его почти возле ручья. За ночь он прополз всего футов двадцать, но совершенно обессилел и потерял сознание. При этом голова его уткнулась тяжело в песок, и свежая кровь полилась из раны с новой силой. Густой красной лентой она затекла ему в открытый рот и ухо. Прийдя в чувство, Бак опустил лицо в воду и едва не захлебнулся, не в силах поднять голову, чтобы набрать воздуха. Он слегка ополоснул лицо, но кровь продолжала струиться из глубокой раны на голове и через минуту снова застлала ему глаза. Из охватившей его мглы Бак вынырнул, когда услышал топот копыт, и разлепил веки. Заходящее солнце просвечивало косыми лучами траву. Перед самыми глазами ползали муравьи, многие бегали по его лицу. Бак ощутил, как по всему телу закипели пузырьки крови, заметались жгучие иголочки. Он напрягся и подтянул ноги к животу. Правая рука упёрлась в землю, и он, испытывая головокружительную боль, заставил себя подняться на колени. Между деревьями гарцевали верховые индейцы. Некоторые были в парадных убранствах, держали в руках щиты и копья. Некоторые прикрывались только набедренными повязками, и за поясом у них торчали дубинки. В лучах вечернего солнца все они выглядели по-настоящему красными. Воины заметили покрытого кровью белого человека сразу и в полном молчании окружили его. Бак вытянул перед собой руку с раскрытой ладонью и, тяжело ворочая языком, сказал на языке Лакотов: – Сегодня плохой день для смерти. Великий Дух велел мне жить – Его голос звучал слабо, но отчётливо. Индейцы обменялись несколькими певучими фразами на языке Шайенов. С высокого жеребца цвета смолы спрыгнул индеец с единственным пером в волосах и с длинными косами, пущенными по груди, и подошёл к Баку, заглядывая ему в лицо. Он сильно повернул голову белого человека, чтобы увидеть рану, и издал удивлённое восклицание. Затем он разорвал рубашку Эллисона и обнаружил вздувшееся плечо с пулевым ранением навылет. Бак стиснул зубы, но сдержался и не проронил ни звука. Когда индеец вновь посмотрел ему в глаза, Бак узнал в нём Лакота по имени Поймать Лисицу. – Вода-На-Камнях всё ещё ждет меня? – прошептал он. – Поймать Лисицу отвезёт меня к моей жене? 4 В лагерь Плохих Лиц, с которыми стояли также палатки Шайенов из группы Воинов Собаки, Бак Эллисон въехал верхом, сидя за спиной Поймать Лисицу. Рана на его голове была наскоро обработана, но кровь не переставала сочиться, плечо раздулось. Он мог бы лечь на волокуши, но отказался, решив проявить максимум воли, чтобы произвести впечатление на Шайенов, которые не были знакомы с ним. Как он объяснил позже, индеец, нанёсший ему заключительный удар, привёз в лагерь весть о доблестном белом человеке, который обладал великим чудом и силой, который не знал страха и не хотел умирать. Воины Собаки и Плохие Лица (примерно человек двадцать общим числом) наутро отправились на место странной схватки, чтобы подобрать тела погибших и посмотреть на труп удивительного Бледнолицего. Они домчались до цели к вечеру и были поражены, увидев белого окровавленным, но живым. Поймать Лисицу и Язык Бизона, которые приехали с отрядом, доводились двоюродными братьями индейской жене Бака Эллисона. Но они не сразу признали его, покрытого загустевшей кровью и коротко остриженного. Услышав родную речь и имя Воды-На-Камнях, они промыли Бледнолицему раны и оторопели от очередного изумления: перед ними оказался Далёкий Выстрел, известный воин Оглалов, сын Жёлтой Птицы. В деревню ехали без спешки, с остановками, потому что Бак плохо держался на лошади. Мир плыл перед его глазами, будто его погрузили в воду. Когда же отряд добрался до стойбища, собралась толпа, слышались причитания женщин над убитыми юношами. Бак соскользнул с коня и сел на землю, не в силах больше держаться. Шайены кричали на него, принимая за пленника. Несколько женщин бросились на Бака с криками и бранью, и одна стукнула его кулаком по голове. На несколько секунд он лишился чувств, но судорожно сжатые пальцы держались за ногу Поймать Лисицу. Прибывшие воины подняли голоса на женщин и замахали копьями на старух. Молодая индеанка с глубокими шрамами на щеках проскочила между мужчинами и плюнула Эллисону в лицо. Поймать Лисицу сильно оттолкнул её и воскликнул что-то на языке Шайенов. Язык Бизона крикнул Баку, чтобы тот снова сел на пони и не слезал, покуда они не въедут в лагерь Лакотов. С тяжёлым сердцем наблюдал Бак за вспышкой гнева, причиной которой во всех отношениях послужил он сам. – Ты останешься в моём доме, – объявил Поймать Лисицу, помогая белому человеку сползти с лошади и пройти в типи, перед входом которого стоял высокий шест с развешанными на нём скальпами. Бак слышал индейца, но почти ничего не понимал. Ватный туман окутывал его. – Через десять дней мы свернём палатки и отправимся на север. Там встретятся многие Лакоты, чтобы решить, что делать с белыми пришельцами, которых становится всё больше. Они, подобно мухам вокруг лошадей, роятся возле нашего народа. Красное Облако недоволен и говорит, что Длинные Ножи обманули его. Но воевать не хочет. – Где моя жена? – Вода-На-Камнях в лагере Неистовой Лошади. Мы встретим их позже. В типи вошёл лекарь. Его голову украшал скальп бизона с торчащими рогами, окрашенными в красный цвет. Из-под мохнатого головного убора свисали длинные косы, переплетенные кожей гремучей змеи. На голом сухом старческом теле виднелось множество начерченных жёлтых полосок. За спиной лекаря стоял мальчуган и держал сумку с пахучими снадобьями и большой бубен. Взглянув внимательно на обмякшего белого человека, старик велел всем покинуть жилище и сунул в рот костяной свисток. Возле входа в палатку собрались женщины и мужчины. Некоторые расспрашивали, кто такой Далёкий Выстрел. Кое-кто стал рассказывать о нём истории, в которых он оживлял Человека-Который-Ходит-Посередине и совершал другие сказочные поступки. Были такие, которые выражали удивление тем, что Далёкий Выстрел слишком похож на Бледнолицего. Но едва зазвучал бубен, все умолкли. Бубну вторил свисток колдуна, напоминавший клёкот орла. Затем колдун запел. Через короткое время, которого не хватило бы, чтобы вода в котле закипела, лекарь вышел и спокойно направился через деревню к своему жилищу. За ним молча следовал мальчик с сумкой, бережно неся бубен. Лакоты заглянули в палатку. Там стоял густой запах трав. Бак крепко спал, лицо его было спокойным, бледность ушла. 5 – Там никого не было, брат мой, – повторял молодой индеец, – я говорю правду. – Не может быть. Куда же они делись? – вопрошал взволнованно Бак. – Женщина и девочка, у них красивые светлые волосы. – Нет. Дом из дерева есть. Загон поломан, там лежит скелет коня, а вокруг много волчьих следов. Около жилища растерзано тело большого волка. Его кто-то убил, потому что кровь была сначала, до того, как появились койоты и сожрали его. – И нет женщины? Ты уверен? – Бак пристально следил за индейцем. – Не обманывает ли меня Огонь Руки? Может, молодые воины напали на дом и увели женщину? – Нет. Огонь Руки не лжёт, его язык прям. Это знают все. Наши воины не застали в деревянном доме никого, но видели много отпечатков копыт с подковами. Раньше нас там побывали Длинные Ножи. Я думаю, они забрали твою женщину. Бак опустил голову. Незнакомые прежде чувства глубокой вины и утраты сжали его сердце. Где теперь искать? Не обманывает ли индеец? Впрочем, разве удержались бы юноши от похвальбы, если бы привели пленную женщину или добыли её скальп? Три дня провёл он в лагере Плохих Лиц и заметно оправился. После посещения старого лекаря боль в голове и плече ушла, отёк почти пропал, кровь перестала сочиться из раны. Оставались естественная слабость и головокружение. На четвёртый день пришёл Шайен и принёс Баку его «винчестер». Эллисон видел, что индейцу стоило больших душевных сил вернуть добытое в бою оружие, но не отдать он не мог, ведь Далёкий Выстрел оказался вовсе не врагом (ведь это Шайены готовились напасть на него и его семью, а любой мужчина имеет право защищать свой дом, пусть то и неприятный для осознания, но всё же правдивый факт). В тот же день в палатку беззвучно, как привидение, проскользнула молодая женщина, которая бранила Эллисона в день его приезда и оскорбила его плевком в лицо. Она молча села перед мужчиной и положила перед ним новые мокасины, искусно украшенные иглами дикобраза, и большую сумку с бисерной вышивкой. Затем индеанка застыла в ожидании его слов. Бак показал знаками, что не таит зла в сердце. Женщина улыбнулась, отчего глубокие рубцы на её щеках превратились в рельефные борозды. Когда лагерь снялся с места, Бак уже уверенно сидел верхом. Он ехал молчаливый, но вполне умиротворённый. Шуршали по траве волокуши, лаяли собаки, смеялись дети. Безоблачное небо сверкало, насыщенное солнечным воздухом. – К нам приезжали Болтающиеся-Около-Форта, – рассказывал Поймать Лисицу, скача рядом с Эллисоном, – они говорили, что Красное Облако получил для племени землю около Лошадиного Ручья. Он больше не выйдет на военную тропу. Красный Лист и Маленькая Рана остались с ним. Я слышал, что многие Оглалы приехали на совет и дотрагивались до этих вождей, как до врагов в бою. Юноши кричали, что вожди должны покинуть землю Лакотов, раз они превратились в Бледнолицых. Белый Отец послал Крапчатому Хвосту подарки, но отряд воинов выехал встретить посланцев и не пустил их в агентство Крапчатого Хвоста. Подачки Бледнолицых делают разум некоторых вождей безвольным… Плохие времена наступили. На душе у меня тяжело, потому что многие наши люди оставляют свои сердца в фортах белых людей. ПЛОХИЕ ЛИЦА (1872) 1 Вынув из чехла «винчестер», Бак принялся за чистку оружия. Вода-На-Камнях приходила временами, присаживалась на корточки напротив мужа и с любовью смотрела на него. Затем, спохватившись, она поспешно возвращалась к наваленной на бизоньей шкуре груде свежего мяса и продолжала резать его на тонкие длинные кусочки. Вокруг стояло множество лошадей, перепачканных кровью, с которых женщины уже успели снять тюки, полные мяса и крови бизонов, но мальчики ещё не отогнали их к реке, чтобы обмыть. – Славная была охота, – сказал с довольной улыбкой Далёкий Выстрел, – я знал, что мы вдоволь набьём быков. Великий Дух спел мне об этом во сне. – Зима была тяжелой, но теперь у нас много мяса, – ответила через плечо Вода-На-Камнях, работая ножом. – Скоро Сын Белой Травы станет твоим помощником. – Да, – согласился Бак, любуясь ловкими движениями женщины, – он должен скорее взрослеть. Вскоре Лакотам потребуются сильные воины. Нам уже сейчас нужны ловкие люди, они всегда нужны… Ты знаешь, что Пятнистый Рог попал на охоте под ноги бизона? – Я слышала об этом, – ответила жена, – говорят, его сбросил конь. – Да. От тела мало что осталось, но его останки всё равно привезли в деревню на волокушах. Я видел, как его жена, обезумев, перерезала коню горло и умылась кровью. Похоже, горе убьет её. – Бедная женщина, – Вода-На-Камнях обернулась и серьёзно посмотрела мужу в глаза. – Я умру, если с тобой произойдёт что-то на войне или охоте. Я отправлюсь следом за тобой по тропе. Ты вернулся ко мне из другого мира, где люди становятся ленивыми, грязными, где от них дурно пахнет. Но ты вернулся, значит, твоё сердце связано со мной вечными узами. Ты мой муж до самой смерти. Далёкий Выстрел спрятал «винчестер» в чехол и приблизился в жене. В эту минуту её лицо показалось ему прекрасным, как никогда. Бак протянул руку и дотронулся до того места, где шрам рассекал бровь жены. Чёрные волосы изуродованной брови под грубой кожей его пальцев ощутились, как шелковистая весенняя трава под тяжёлой подошвой усталой ноги. Бак придвинулся и коснулся шрама губами, язык скользнул по плотному рубцу. – Зачем? – засмеялась она. – Люди будут смотреть и говорить, что мой муж не похож на воина, что у него нежное сердце. – Мужчины Лакотов умеют воевать. Но почему они должны стыдиться сердечных порывов? Возлюбленные дарят друг другу сердца, для них ставят палатку, чтобы они жили вместе и могли любить. Никто не смеётся над этим. Почему же нельзя показывать свою любовь через много лет после свадьбы? Почему я не могу говорить тебе о любви на глазах своего народа? Я хочу, чтобы все знали об этом, чтобы разделили моё счастье. И я хочу, чтобы в минуты горя со мной плакали все Лакоты. Это моя семья, огромная семья, и мне хочется чувствовать бой нашего общего сердца. – Ты никогда раньше не говорил таких слов. – Сегодня я счастлив. Я почувствовал это на охоте, когда вокруг меня мчались мои братья и я видел восторг в их глазах. Оказывается, ещё осталась жизнь. – Разве она должна была исчезнуть? – Вода-На-Камнях красива, и ей, как всякой женщине, хочется, чтобы красота никогда не покидала её, – засмеялся Бак, – точно так же все Лакоты надеются, что их жизнь не изменится. Но уже много земли отдано белым. Я видел, что делают белые на той земле. Я понял, что жизнь красного человека подошла к закату. Мы похожи на остров посреди безбрежного океана Бледнолицых, и вода продолжает наступать. – Твои слова печальны. – Да, я скорблю. Я вижу, что смерть народа близка. Но сегодня я понял также, что на этом острове осталась настоящая жизнь. Её мало, но она есть. И я хочу пользоваться ею и радоваться, покуда осталось время. Как только начнутся танцы, я приму в них участие. Я хочу движения. Танец – это движение, а движение – это жизнь. Мы будем двигаться по кругу в едином ритме, и наша песнь будет единым голосом. Я чувствую, что сегодня, как никогда раньше, Лакоты должны соединиться с Большим Кругом в своём круговом танце. Сегодня я буду петь песни и говорить тебе о любви, потому что завтра этого можно не успеть сделать. Впереди нас ждут беды… 2 Неистовая Лошадь, Маленький Ястреб, Пёс, Маленький Большой Человек, Далёкий Выстрел и десятка полтора других воинов сделали привал в густо заросшей лощине, когда солнце зависло в зените. День был жаркий, лошадей и всадников разморило за долгую дорогу. Поблизости два юноши умелыми быстрыми движениями свежевали застреленную антилопу. – Ты полон мрачных дум, – Бак опустился в траву возле Неистовой Лошади. – Нет причин для радости, – глядя в расплавленную даль, ответил индеец, – мы ездили за оружием, но возвращаемся с ненавистной мне огненной водой. Мы потеряли время. Теперь многие наши люди потеряют следом за ним и разум. Десять дней назад отряд Плохих Лиц отправился на встречу с людьми Сидящего Быка, чтобы вместе с ними торговать с кочевым племенем метисов с Красной Реки. Это были единственное северное племя, которому удавалось в большом количестве покупать оружие и порох. В этот раз они обещали привезти множество новейших винтовок, но в избытке доставили виски, а оружия оказалось ничтожно мало. – Воины огорчены, что не достали ружей, – продолжал Неистовая Лошадь, – но они рады святой воде белых. Никогда этот напиток не приносил ничего хорошего. Когда он вливается в кровь Лакотов, люди теряют голову. Под его воздействием они начинают драться. Куда девается в такие минуты величие Лакотов? Воины превращаются под стенами фортов в жалких скулящих псов, не знающих достоинства и желающих лишь одного – лакать виски. Болтающихся-Около-Форта становится всё больше. Сила Лакотов пропадает. Даже те, кто не сложил оружия перед Синими Куртками, тянутся к проклятому напитку, в котором живёт злой дух. Вскоре враги наши не увидят возле наших палаток ни одного мужчины, их будут встречать жалкие животные. И наши женщины уйдут к Бледнолицым, потому что не останется рядом Лакотов, достойных уважения и любви. Неистовая Лошадь пользовался редкой популярностью и уважением среди множества степных народов – не только Лакотов, но и Шайенов, и Арапахов. При встрече с ним любой сразу замечал необычность этого человека, удивляло его поведение, его внешность. Его кожа была светлее, чем у других Лакотов. Длинные мягкие волосы стекали по плечам светло-коричневыми струями, а не привычно чёрными. Поговаривали, что в его жилах была кровь индейцев племени Мандан, которые отличались светлыми волосами и прозрачностью глаз, но никто не знал наверняка. Он был среднего роста, сложен легко, почти по-мальчишески. Узкое спокойное лицо смотрело на окружающий мир внимательными чёрными глазами, но эти глаза редко останавливались на собеседниках. Он словно определял людей по какому-то ему одному видимому ореолу, а не действительной внешности. Они никогда не пел и не принимал участия в плясках, будь то праздник или ритуальный танец. Он мало разговаривал и даже на важных советах предпочитал отмалчиваться. Но когда говорил, его слова были точны и весомы. В собственном лагере его называли Странным Человеком и испытывали к нему непреодолимую таинственную тягу.