Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 10 из 54 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да нет, я про другое: хотят ли они познакомиться со мной? Линда снова сделала паузу, а когда заговорила, в ее словах сквозила нежность. – Детка, я думаю, очень многие люди хотят с тобой познакомиться, – она положила ему на плечо теплую, мокрую ладонь. – Просто ты об этом еще не знаешь. И тогда Хоакин решился ответить. Он старался сохранять непринужденный тон, как будто уже миллион раз писал письма, в которых договаривался о встрече с биологическими родственниками. Его терзала неуверенность – получилось ли? – но сестры ответили в тот же день (судя по тому, что пресс-секретарем в их маленькой ячейке была Грейс, Хоакин сделал вывод, что она старшая из двоих) и подтвердили, что будут рады увидеться с ним в Центре искусств в ближайшую субботу. Вот, собственно, и все. Накануне Хоакин никак не мог уснуть. Он не искал сестер в социальных сетях, не хотел ничего знать о них заранее, но от этого в мозгу оставалось слишком много незаполненного места, и поэтому Хоакин не спал, а скорее, пребывал в каком-то подвешенном состоянии. В три часа ночи он спустился на кухню, чтобы приготовить себе хлопья с молоком, потому что именно так поступал Марк, когда ему не спалось, и именно там Марк нашел его четверть часа спустя. Только и спросил: – Пшеничные еще остались? Хоакин протянул ему коробку. – Бессонница? – Нет. – Качнув головой, Хоакин передал молоко. Марк, надо отдать должное, съел половину тарелки, прежде чем задать следующий вопрос: – Волнуешься перед встречей с Грейс и Майей? Два года назад Хоакин ответил бы отрицательно и на этот вопрос, но то – два года назад, а то – сегодня. – Что, если я им не понравлюсь? – сказал он и сунул в рот полную ложку хлопьев. Марк задумчиво кивнул. – Ну, если ты им не понравишься, значит, придется признать печальный факт: твои ближайшие родственники – идиоты, уж извини. Правда, у многих из нас так. Ты в хорошей компании. Хоакин попытался замаскировать улыбку следующей порцией хлопьев, но Марк его раскусил. – А если серьезно, – продолжал он, – то первое знакомство – момент всегда сложный. Но это ведь твои… Это люди, с которыми тебя связывают узы крови. Вы заслуживаете узнать друг друга получше. Для начала познакомьтесь, а там будет видно, кто кому понравился. Хоакин наморщил нос. – Не делай так, извращенец. – Марк снова потянулся за коробкой, затем поднял глаза. – Ты что, всё слопал? – Доброй ночи, – сказал Хоакин, поставил тарелку в раковину и отправился наверх, перешагивая сразу через две ступеньки. Назавтра у гончарной палатки собралось столько народу, что на какое-то время Хоакин вообще забыл про сестер. Сейчас он работал с Брайсоном, маленьким мальчиком, который отказывался лепить что-либо другое, кроме вазочек – те неизменно превращались в подставки для карандашей. Тем не менее каждое из этих творений приводило родителей Брайсона в неподдельный восторг. Хоакин подозревал, что дома у них есть целая комната, отведенная под кривобокие подставки для карандашей, и уже начал представлять, как она может выглядеть, но тут вдруг поднял взгляд и заметил, что на него смотрят две девушки. У одной в глазах стояли слезы, а другая, кажется, была напугана. Впервые в жизни Хоакин видел перед собой родных. Обе были белокожие – тут он не ошибся, – но у той, что пониже, были такие же темные кудряшки, как у него, и такой же слегка искривленный влево нос. У второй, повыше ростом, той, что отчаянно пыталась не расплакаться, была его линия подбородка. Хоакин с первого взгляда определил, что она что-то скрывает: слишком уж прямо держит спину, слишком напряжен ее позвоночник. Что ж, отлично. У Хоакина тоже есть свои тайны. Может быть, они проявят друг к другу уважение и не станут докапываться до чужих секретов. Он сам предложил пойти перекусить и сам же пожалел об этом, едва слова сорвались с губ. Зато Майя – та, что младше и ниже ростом, – молола что попало, причем без перерыва. – Короче, поначалу я просто ошалела, – рассказывала она на ходу, заняв место между Хоакином и другой девушкой, Грейс, которая после первого всплеска эмоций почти все время молчала. – У меня ведь уже есть одна сестра, Лорен. Для родителей она что-то типа подарка судьбы – родилась сразу после моего появления в семье, о чудо! – и иногда жутко меня бесит, так что я подумала: «Еще одна сестрица? Не знаю, не знаю». А потом мне сообщают про тебя, представляешь? И я такая: «Идите. Все. К черту». Прямо-таки семья моментального приготовления получается. «Просто добавь воды!», да? Как в наборе «Морские обезьянки»[7]. Хоакин только кивал. Поток Майиной речи он воспринимал как трескотню писклявого мультипликационного персонажа и разбирал в лучшем случае треть. Подарок судьбы, чудо, морские обезьянки. – Майя, – попыталась урезонить ее Грейс. – Простите, я болтаю без умолку, когда нервничаю, – пробормотала Майя, сунув руки в передний карман худи. – Все нормально, – сказал Хоакин и вытянул указательный палец. – Там за углом есть бургерная, у них отличная картошка фри. Или кто-то из вас… не ест мясо? Картошку? – Да я целого быка готова слопать, – заявила Майя. – Картошка вполне пойдет, – улыбнулась Грейс, смешно наморщив нос. Хоакин обладал той же особенностью мимики. Именно ее, эту особенность, любила в нем его девушка Бёрди. Стоп. Бывшая девушка. Хоакин все время забывает об этом, что довольно странно, ведь он сам с ней порвал. Хоакин знал Бёрди примерно сто двадцать семь дней, прежде чем впервые с ней заговорил. Как правило, из-за постоянных переездов столь длительный срок был для него редкостью, просто после перехода в старшие классы Марк и Линда записали его в спецшколу с физико-математическим уклоном, и в первый же учебный день выяснилось, что он и Бёрди попали в одну группу по математике. Само собой, кто такой Хоакин, она не знала. В том году прямо перед рождественскими каникулами помощница учителя по истории США отвела его в сторонку и вручила двадцатидолларовую купюру. «Привет, Хоакин, – с улыбкой сказала она. Звали ее Кристи, и она всегда была с ним очень мила. Почему-то все, кто проявлял в отношении Хоакина дружелюбие, считали его простофилей, и это угнетало его больше всего. – Слушай, можно заказать у твоих родителей к Рождеству немного тамале?[8]» Сперва Хоакин не нашелся с ответом. Для него Марк и Линда максимально приблизились к понятию семьи, но Марк был евреем и не употреблял свинину, а Линда каждое полнолуние била в тамтамы на пляже. Ни тот, ни другая не сумели бы приготовить тамале, даже изучив подробный видеорецепт на ютьюбе, даже под руководством профессионального повара. Потом до Хоакина дошло: Кристи не догадывается, что он приемный ребенок, и считает, что у него есть большая мексиканская семья, в которой к Рождеству делают тамале. Он не стал разубеждать девушку. Не смог заставить себя сказать правду. На следующий день Хоакин принялся искать в компьютере лучшие заведения города, где готовят тамале, а в сочельник отстоял очередь вместе с другими покупателями. Бумажка в двадцать долларов, которую ему дала Кристи, надежно лежала в кармане толстовки. Парень за прилавком заговорил с ним на испанском, и Хоакину пришлось ответить: «No español»[9]. Он всегда повторял эту фразу, когда к нему обращались по-испански. «Ты – ни туда ни сюда, – однажды сказала ему Ева, одна из сводных сестер. – Белые всегда будут видеть в тебе мексиканца, а ты даже по-испански не говоришь». По Евиной интонации Хоакин понял, что она считает это чудовищным недостатком. Не согласиться с ней он не мог. В конце концов Хоакин принес тамале домой и спрятал в дальнем углу морозильной камеры, зная, что Марк и Линда ни за что туда не полезут. Когда в понедельник он отдал обещанное блюдо Кристи, та пришла в полный восторг, а Хоакин ее возненавидел – за то, что вынудила его пойти на этот шаг. Тогда-то Бёрди с ним и заговорила. – Ты готовишь тамале? – поинтересовалась она, едва Кристи скрылась за дверями учительской. (В учительской Хоакин побывал ровно один раз и был страшно разочарован.) – Нет. – Хоакин даже не подозревал, что Бёрди стояла у него за спиной, замерев в неподвижности, словно ястреб, высматривающий добычу. Внезапно он почувствовал себя крохотной мышкой. – Я просто купил их для нее. – Ну разве ты не прелесть? – сказала Бёрди и улыбнулась. – С Новым годом, Хоакин. На протяжении следующих двухсот шестидесяти трех дней они были вместе. Это было счастливейшее время в его жизни. Бёрди любила людей, любила, когда они вели себя неловко или неприлично – например, от волнения делались болтливыми или смущались, не умея скрыть свое смущение. Она часто смеялась, но всегда беззлобно, а если не высыпалась, то была раздраженной и злой, чем вызывала у Хоакина еще больше нежности. Раньше он не сознавал, насколько ему не хватает положительных эмоций – радости, удовольствия от чего-либо – чего угодно. По словам Аны, психолога, к которому его отправили Марк и Линда, он подавлял собственные чувства, чтобы в будущем оградить себя от боли. И только с появлением Бёрди Хоакин понял, что давно не испытывал счастья, что маленькие вспышки тепла, которые пробегали по позвоночнику, когда Бёрди ему улыбалась, обжигают и одновременно вызывают приятное ощущение. Все равно как если бы он держал в ладони тающий кубик льда. Хоакин к такому не привык. Он влюблялся в Бёрди постепенно, переступая с одного камешка на другой, пока благополучно не вошел в безопасную гавань ее объятий. Пожалуй, теперь он понимал суть выражения «Дом – это не место, а человек». Бёрди стала для Хоакина стенами и крышей, кровом, который не хотелось покидать. Однако у нее были свои стремления и желания. Бёрди хотела того, чего Хоакин ей дать не мог. Она собиралась переехать в Нью-Йорк и заниматься финансами. Получить степень MBA в Уортонской школе бизнеса. Выучить итальянский и провести в Риме как минимум год. Обо всем этом она говорила с уверенностью, что именно так все и случится и что Хоакин будет рядом с ней. Когда же он пытался заглянуть в будущее, то не видел вообще ничего. Как-то раз Бёрди пригласила его в гости на ужин. Ее родители всегда относились к нему хорошо, и Хоакин называл их мистер и миссис Браун, хотя они просили называть их Джуди и Дэвид. После ужина миссис Браун достала семейные фотоальбомы. Бёрди постоянно повторяла: «О боже, мам!», но было видно, что ей приятно. Хоакин просмотрел все фотографии. Бёрди в младенчестве и в первый учебный день каждого года. Бёрди на каждое Рождество и Хеллоуин. Бёрди без двух передних зубов. Бёрди в костюме чирлидера, а через год – в мантии ученого. Бёрди, в чьей улыбке ни тени фальши. Бёрди, у которой нет сомнений в том, что за нее придут поболеть и порадоваться, которой ни разу не приходилось просыпаться в одном доме, а засыпать в другом. И Хоакина охватило страшное, невыносимое чувство, что дать ей эту жизнь он никогда не сможет. Некому рассказать Бёрди про его успехи, некому поделиться забавными историями о нем – она ведь обожает такое, – или показать детские фото. В доме Марка и Линды много фотографий, но это, конечно, не одно и то же. Бёрди хотела весь мир, нет, точнее, нуждалась в целом мире. Она так привыкла. Эти снимки – ее карта, и, глядя на них, Хоакин понял, что плывет без руля и ветрил, что лишь сбивает Бёрди с пути. Хоакин по себе знал, каково это, когда тебя тянут вниз, и слишком любил Бёрди, чтобы так с ней обойтись. На следующий день он сказал, что между ними все кончено. Сцена была ужасная. Поначалу Бёрди решила, что он шутит, потом плакала и кричала, кричала и плакала, а Хоакин даже не сказал «прости», потому что если просишь прощения, значит, ты виноват, а виноватым он не был. Он попытался ее обнять, но она ударила его по руке. Так паршиво ему, наверное, никогда еще не было. Вернувшись домой, Хоакин сразу направился в свою комнату, рухнул на постель и с головой накрылся одеялом. Вечером Марк и Линда поднялись к нему и сели по обе стороны кровати, точно он был книгой, а они – подставкой, которая его – книгу – держит, не дает упасть. – Звонила Джуди Браун, – тихо произнес Марк. – Ты как? – В порядке, – отозвался Хоакин, не высовывая головы. Пусть бы лучше они ушли, думал он, ибо нет ничего хуже, когда с тобой хотят поговорить, а нужные слова в твоей голове даже не родились. Вскоре Марк и Линда удалились. Хоакин еще острее ощутил собственное одиночество, но, по крайней мере, это чувство было ему хорошо знакомо. Одиночество, можно сказать, утешало. Разумеется, он и Бёрди виделись в школе. Глаза у нее распухли от слез, она вся кипела и, проходя по коридору, лишь метала на него яростные взгляды. «Ты полный придурок», – заявила лучшая подружка Бёрди, Марджори, подкараулив его возле шкафчиков. «Я знаю», – только и сказал Хоакин. Марджори посмотрела на него с удивлением и сердито умчалась. А назавтра Элисон, социальный инспектор, закрепленный за Хоакином, пришла к ним домой и сообщила, что у него есть две сестры, которые хотели бы познакомиться с братом. Была птичка[10], а теперь – две опустевших ветки. – Странно, правда? – В ожидании заказа Грейс и Хоакин сидели за столиком, а Майя отправилась к стойке за салфетками. – В смысле, мы только что познакомились и уже как ни в чем не бывало трескаем бургеры. Хоакин постарался сесть ровнее. Глядя на прямую спину Грейс, он казался себе сутулым увальнем. – Не нравятся бургеры? Через дорогу подают буррито, а если… – Нет-нет, я про другое. – Улыбка Грейс была жесткой, стальной, словно выкованной в огне. Хоакин отнесся к этому с уважением. Ему хватило ума промолчать. – Я имела в виду, что это довольно необычно, вот и все, – продолжала она, в то время как вернулась Майя. В руках она держала крохотные бумажные контейнеры с соусами, а салфетки зажала под мышкой. – Вроде бы тут полагается что-то сказать, а что говорить, я не знаю. – Я знаю, – решился Хоакин. Майя плюхнулась за столик с другой стороны от него и, вздохнув, подогнула под себя одну ногу. – Я… в общем, я пытался гуглить… – Да? – хихикнула Майя. – Я тоже. Хоакин был уверен, что их поисковые запросы немного отличались, однако ничего не сказал. Как это – иметь сестер? Возненавидят ли меня мои сестры?
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!