Я мчалась за повозкой по обочине дороги, радуясь, что, как и любая ящерица, очень быстро бегаю. Иначе давным-давно уже отстала бы и упустила из виду тех, кто похитил моих братишку и сестрёнку. Точнее, не похитил, а просто увёз, купив у дядьки Грода. Но я с этим была не согласна и потому мчалась сейчас по густой траве, подныривая под ветки кустарника, выбирая момент, чтобы запрыгнуть в повозку. Дорога была мне знакома, по ней отчим несколько раз возил нас в город на ярмарку, где продавал выделанные шкурки пушных зверей. И я знала, что уже скоро будет такое место, где ветки старой раскидистой берёзы нависнут над дорогой. Это был мой шанс, поэтому я припустила изо всех сил, обогнала повозку и взобралась на берёзу, радуясь, что мои цепкие лапки с коготочками позволяли мне не только по деревьям лазить, но даже по потолку бегать. Вот когда я порадовалась, что уродилась таким «убожеством» – не красивой волчицей, как моя мама, да и вся наша стая, а мелкой ящерицей. И хорошо, что никто об этом не знал, кроме отчима и Луки с Силли, конечно. Отчим, когда впервые меня во втором облике увидел, сплюнул, от души выругался, а потом велел никому о таком позорище не рассказывать и на глаза не показываться. Кто мой отец, никто не знал, а поскольку в положенное время я второй облик не обрела, все решили, что он человеком был, в него я и пошла. Мама молчала, только как-то сказала, что мой родной отец отрёкся от меня, сказав, что мама ему изменила, и прогнал нас. И спросить уже некого – мама умерла от родильной горячки незадолго до того, как я впервые обернулась. Говорят, так бывает – оборотень от испуга или горя – а я тогда аж поседела в одночасье, – может раньше срока второй облик обрести. Но не в двенадцать же лет! Обычно дети оборотней своих зверей года в четыре обретают, реже в пять. Иногда, если случится что, то и в три – как сын кузнеца, который чуть в речке не утоп, там же и обратился впервые, на берег уже щенком выплыл. А на меня давно все рукой махнули, неполноценная, что с меня взять? И даже второй облик мне достался совершенно бесполезный – ящерица размером с крысу. Сейчас-то я подросла немного, с кошку уже, да только всё равно от меня толку чуть. Человеком я гораздо полезнее – сильный бытовой маг. Потому меня отчим и защищал от парней, не позволял испохабничать – работница в доме нужна была. Замуж-то меня никто не брал, кому нечистокровка в жёны нужна, от такой и дети могут неполноценными родиться. А вот на сеновал затащить – это они легко. Года три назад Смул, отчим мой, потрепал пару таких, приставучих, остальным сказал, что загрызёт, если кто пальцем меня тронет. Молодые оборотни его побаивались – и мужик он сильный был, хоть и немолодой уже, и волк матёрый, – больше никто меня не трогал. И на том спасибо. Прежде я очень жалела, что не была такой, как все – нормальной серой волчицей. Уже и замуж бы вышла, может, и щенка уже нянчила. Но вот сейчас, повиснув на тоненькой ветке над дорогой, я очень даже радовалась и своему мелкому размеру, и цепким лапкам, и серовато-белой чешуе, которая могла отражать то, что вокруг меня, и сейчас я тоже была вся зелёная и в листочках. Никто не разглядит. Дождавшись, пока подо мной пройдут кони, потом проплывут два мужика – один правил, другой просто сидел рядом, они о чём-то болтали и поднять голову вверх не додумались, – потом какие-то мешки и тюки, я отцепилась от ветки и шлёпнулась на солому между двумя волчатами – Луки и незнакомым. Оба вскинулись, брат радостно взвизгнул, другой, заметно мельче, шарахнулся в сторону, испуганно затявкав сквозь стягивающий пасть ремень. Все три волчонка были буквально замотаны в ремни – связанные лапы, стянутые пасти и, что особенно странно – на всех троих были ошейники, при том, что привязаны они ни к чему не были. Зачем в этом случае ошейник – не понимаю! – Эй, вы что там растяфкались? – рявкнул тот, что правил. – А ну, заткнулись живо, а то кнута отведаете! – и он приподнял руку, показав кнут, которым время от времени подстёгивал лошадей. Волчата притихли, только незнакомый едва слышно скулил, уткнувшись мордой в солому. – Тшшш… тише! – шепнула я, гладя Луки а потом, оббежав его, обняла Силли, которая ёрзала, пытаясь ткнуться в меня носом, прижаться. – Я здесь, я с вами. Я никогда вас не брошу. Лежите тихонько, а я придумаю, что можно сделать. Луки едва слышно проскулил и кивнул, Силли повторила. Незнакомый волчонок, глядя на меня огромными глазами, тоже кивнул. – Вот и славно, – я погладила всех троих. – Подползу к этим, может, что полезное подслушаю. И осторожно стала пробираться между тюками, практически слившись с ними, став светло-коричневой. Всё же удобная у меня способность, пусть я и «убожество». А ещё я говорить умела, да. В звериной форме оборотни обычно не говорят, зато они могут мысленно общаться. Не словами, нет, образами, мне Луки, как мог, пытался объяснить. А вот я так не могла. Приходилось шептать, а это опасно. Но что есть, то есть, а чего нет – того уже не будет. Неполноценная я – этим всё сказано. И я давно с этим смирилась, стараясь использовать то, что есть, и не страдать о том, чего нет. В этот момент тот из похитителей – я продолжала их так мысленно называть, – что помоложе, обернулся и полез в какой-то баул. Вскрикнул, выдернул руку, начал ею трясти, слегка подвывая и дуя на пальцы. – Идиот! – старший отвесил ему смачный подзатыльник. – Говорил же – не лезь к ошейникам голыми руками, зачарованные они, без пальца остаться можешь. А ты ж вечно ворон считаешь. – Дядько Молес, ты чего? Дались мне твои ошейники! Я ж за коврижкой полез, что мамка в дорогу дала, только баул спутал. – От проглот! Без пальцев останешься, что я сеструхе скажу? Что за дитяткой её неразумной недоглядел? Толку с тебя! Сам справлялся и дальше мог бы, работёнка непыльная, платят – месяц вкалывать за такую деньгу надо, а тут три дня всего покататься. Так нет же, послушал мать твою! Возьми кровь родную, пристрой в местечко потеплее, чай кровь не водица, – заголосил он тонким голосом, аж ворону с дерева спугнул. – Тьфу! Дура-баба, даром, что сеструха, и сынок недалеко ушёл. – Дядько Молес, ты б ещё разок объяснил, а? Я ж понятливый. А тогда кузнецова дочка мимо шла, подолом махнула, там ножки такие… Ну, загляделся, прослушал всё. Расскажи ещё раз, всё равно ж скучно ехать. – Ай, тебе, дураку, и восемь раз повтори – а толку? Ладно, делать-то и правда нечего, а так хоть дорога быстрее пройдёт. Я навострила ушки – в прямом смысле. В отличие от нормальных ящериц, у меня были большие и очень подвижные лопушки на голове, управлять я ими навострилась лучше, чем Луки своими, волчьими. Развернув их так, чтобы слышать только говорящих, я вся обратилась в слух, что-то мне подсказывало, что сейчас узнаю нечто очень важное. – Ошейники те зачарованы. Прикоснёшься – огнём опалит. Надевать только в специальных перчатках можно, эт рукавицы такие, только для каждого пальца отдельное место. Да что я тебе говорю, ты ж и сам всё видел. – Ага. Я ещё подумал, чего это ты вырядился в лордовскую одёжу. Думал – пофорсить дядько мой решил перед тем мужиком, типа, благородный ты. – Вот же послали боги дурня в родственнички, – вновь сплюнул старший. – Было б перед кем выкаблучиваться. Заговорённые они, в них руки не сгорят, пока ошейники надеваю, без них никак! – Ага, эт понятно, – рассматривая обожжённый палец, покивал младший. – А зачем такое надо-то? – Эт мне не докладывали. Но я ж и сам соображалку имею – мелюзгу эту который год вожу, когда день везу, когда все три, тут уж как велят. Да только никогда такого не было, чтобы хоть один обратно в человека перекинулся, когда в ошейнике. Соображаешь? – О как! Это, стало быть, от оборота ошейник, – закивал младший. – Дядько Молес, а как же он им шею-то не сжигает, а? Орали б, наверно, коли на шею такое, – он снова на палец глянул, – нацепить. Я б точно орал. – Говорю же – заговорённые они. Изнутри не жгутся, только снаружи, чтобы ни снять, ни погрызть нельзя было. – Да ладно! – младший недоверчиво глянул на старшего. – Дай-ка кнут! Ну, дай, не съем я его! Получив от недовольного родственника кнут – я опасливо сжалась, не собирается ли он ребят тем кнутом протянуть, так, для развлечения? – младший открыл баул, порылся там этим кнутом, потом осторожно запустил внутрь руку. – И правда, изнутри не жжётся! – тут телега наехала колесом на кочку, и её заметно тряхнуло. – Ай! Снова обжёг! Другой палец! Да чтоб тебя! – Дурень ты, Вирток, как есть дурень, – покачал головой старший, только что сам с любопытством наблюдавший за тем, что делает его племянник. – Как дожил-то до таких лет, все руки-ноги сохранив? Некоторое время ехали молча, старший время от времени понукал лошадей, младший сосал обожжённые пальцы. Я уже собралась уползти обратно к детям, как Вирток вновь вскинулся. – Дядько! А давай на меня наденем ошейник и посмотрим, смогу я в нём обращаться или нет? – Дурень, ты хоть когда-нибудь меня слушать будешь, или тебе уши нужны, чтобы за них тебя мамка таскала? – с этими словами он сильно дёрнул племянника за ухо. – Вроде никакая баба рядом подолом не машет, а ты всё равно ничего не соображаешь! Говорил же тебе – надевать в перчатках! На-де-вать! Я что-нибудь сказал про «снимать»? – А это разве не одно и то же? – от души удивился Вирток, потирая пострадавшее ухо. – Зачарованные ошейники-то! Надеть можно, снять нельзя! – Как нельзя? – парень оглянулся, бросил взгляд на волчат. – Они ж щенки совсем, им расти и расти. Если не снять ошейник, он их задушит. – За два месяца не задушит, – фыркнул Молес. – Как раз за столько корабль море переплывёт. А там уж новые хозяева сами снимут, это уж их проблема. Наше дело маленькое – зверят в ошейниках им отправить, остальное нас не касается. – Вот оно как, – протянул Вирток и примолк. Снова ехали молча, а потом Молес затянул длинную дорожную песню, племянник подхватил, а я осторожно отползла назад. Пока поют – ничего интересного я не услышу. – Они сказали, что ошейники эти жгутся, снять нельзя, – шепнула я Луки. Он в ответ кивнул и, жалобно поскуливая, повернул морду, чтобы я увидела небольшую подпалину на шерсти. Кожа, к счастью, задета не была, мех у оборотней густой, но подпалина точно указывала – не соврал Молес. Наверное, Луки пытался утешить малышку Силли и задел мордой её ошейник. Да, но я-то её обнимала. И не обожглась! Может, как-то так удачно обняла, что просто ошейник не задела? Я оглядела сестрёнку, вспомнила, как прижалась к ней практически всем своим невеликим тельцем – нет, тут невозможно не коснуться ошейника. Осторожно, самым кончиком коготка, прикоснулась к ошейнику Луки. Ничего. Брат предостерегающе взвизгнул и попытался отстраниться. – Да тише ты! – шикнула я, оглядываясь на самозабвенно горланящих мужиков. – Тут странное что-то происходит. Мне надо проверить. На этот раз я коснулась ошейника пальцем. Осторожно, на долю секундочки. Снова ничего. Прижала палец покрепче, начала отсчитывать секунды, готовая в любой момент отдёрнуть лапу – снова ничего. Хватанула всей ладонью – ошейник как ошейник. Луки, внимательно на меня глядя, согнул передние лапы и осторожно прикоснулся к своему ошейнику. Полыхнуло крохотное пламя, шерсть на лапе опалилась, слегка досталось голой подушечке. Луки зарылся носом в солому, давя скулёж. – Тише, тише, – снова повторила я, гладя братишку но макушке. – Ты уж не трогай, это ж я у нас такая неправильная, видимо, на меня и магия эта не действует. Ну-ка, дай, попробую ещё разок. На меня не действовало. Может, только на людей и оборотней зачаровано, а я-то ящерица. Но так ли уж важно – почему, главное – у меня получилось расстегнуть ошейник, а потом так же осторожно его застегнуть обратно. – Сейчас ещё рано, – пояснила я, снова надевая на братишку мерзкую штуковину, хотя так хотелось напялить её на гада Молеса. Только это ничего нам не даст, лишь хуже сделает. – Ночью, как заснут – удерём. А пока потерпите. Раз про море и корабли говорят, значит, в портовый Тонреш путь держат, а туда от нашего посёлка больше суток добираться, без ночёвки никак не обойтись. Все три волчонка кивнули, глядя на меня с надеждой. И я её обязательно оправдаю. Есть у меня мысль одна, главное, нужную травку найти, но если даже и нет – долбануть булыжником по голове спящего мужика даже хрупкая девушка в состоянии. Главное – они не догадываются, что за спиной у них не только связанные дети, но и вполне взрослая и, главное, свободная девушка. Очень злая девушка! До вечера телега останавливалась ещё дважды. В первый раз Мозес достал флягу и миску, в которую налил воды. – Вирток, развяжи им пасти. По очереди. Эй, зверята. Сейчас вы спокойно напьётесь и будете при этом вести себя как послушные детки. А кто попытается кусаться, воды не получит. Все всё поняли? Все всё поняли и покорно кивнули. Пока я пряталась между мешками и мысленно облизывалась – пить хотелось всё сильнее, – детей напоили. Всё же не совсем твари наши возницы, ладно, насмерть убивать не стану, просто вырублю, чтобы удрать не помешали. Потом, вновь стянув волчатам пасти, их уложили прямо на дорогу. – Мы сейчас отойдём, а когда вернёмся, чтобы рядом с каждым была лужа. Мне обоссанная солома в телеге не нужна. Кто не справится – будет бежать на верёвке за телегой, пока не обдуется. Все всё поняли? Получив кивки – ребята вели себя идеально, в ожидании побега делали всё, чтобы не злить похитителей, – оба возницы пристроились у ближайшего же дерева по той же надобности. А когда Вирток, потирая живот, нырнул в кусты, я поняла, что это мой шанс. Молнией слетела с телеги и рванула в поле на другой стороне дороги – я давно уже приметила нужные мне соцветия, недаром матушка меня с ранних лет обучала травническому делу, премудрости, которой научилась у своей покойной бабки. Магия – это, конечно, хорошо, но лишний приработок никогда не помешает. К тому времени как волчат не особо нежно кинули в телегу, я уже вновь закопалась под мешки, припрятав кое-что интересненькое под соломой. Сложновато было забираться в телегу на трёх лапах, но взять такое в пасть я не решилась. Ну да ничего, справилась. А когда уже начало смеркаться, нас, видимо, в условленном месте, дожидался оборотень на лошади. Обменявшись с Молесом приветствиями, вновь прибывший вытащил из седельных сумок чёрного волчонка и маленькую рысь. Зверята были связаны так же, как и мои ребятишки, рысь жалобно скулила, волчонок пытался огрызаться. Но Молес спокойно надел кожаные перчатки, от которых фонило магией так, что даже я почувствовала – от ошейников, кстати, ничем таким не тянуло, – и нацепил на новичков эти мерзкие штуки. Малыши отправились в телегу к моим волчатам, тот, кто их привёз, получил от Молеса кошель и, не прощаясь, скрылся в лесу по едва приметной тропке. А мы поехали дальше. Уже совсем стемнело, когда остановились на ночлег. Место было удобное, явно не первый раз используемое – поляна, лишённая подлеска, ручей, старое, обложенное камнями кострище. Вирток, подгоняемый дядькой, распряг лошадей, напоил и прицепил им на морды торбы с овсом. Молес в это время разжёг костёр и повесил на него два котелка, один для травяного отвара, в другом стал варить кулеш с солониной. Судя по размерам котелков, детей кормить никто не собирался. Вот же жмоты! Ну ничего, надеюсь, отварчика с подсунутыми мною травками, приправленными для усиления эффекта щедрой порцией магии, вы хлебнёте раньше, чем каша сварится. А нет – в мешке ещё припасы на обратную дорогу есть, я видела, голодными не останемся. К моей радости, пока каша доваривалась, мужики устроились у костра с кружками отвара и той самой коврижкой, что дала Виртоку в дорогу мать. Осталось подождать каких-то полчаса – и крепкий сон нашим похитителям обеспечен. Но не успели они и по паре глотков сделать, как раздался стук копыт. Молес быстро метнулся к телеге и набросил на зверят попону. – Тихо сидеть! Кто хотя бы пискнет – убью! Те притихли. Хоть и маленькие совсем, да не безмозглые – едет неизвестно кто, может и внимания не обратить на скулёж из чужой телеги, а кнута отведать никому не хотелось. Если бы не было шанса на побег – наверное, рискнули бы. Но точно не сейчас. К костру выехал мужчина, одетый по-городскому. Не как лорд, конечно, но добротно. Лицо замотано платком, одни глаза из-под низко надвинутой шляпы сверкают. Поперёк седла у него висел темноволосый подросток в простой домотканой одежде, обвис так, словно был без сознания.