Наша «операция» состояла вот в чем. Возвращаясь из школы по старинной улице, на которой жил наш одноклассник Володька Струк, мы увидели в одном дворе огромную кучу всякого железа. — Вот бы нам его! Сразу бы выполнили план! — с завистью сказал я: мне было поручено организовать сбор металлолома. — Не отдадут! — сказал Володька. — Это же двор нашего пятиклассника Сергея Потапенко. А он жадина — страх! Однажды яблоко с их дерева упало на улицу. Я поднял. Так Сергей чуть собаку на меня не натравил. — А ты поговори с ним, попроси. Может, и отдаст. Зачем им этот хлам? Только мешает. Давно надо было его сдать. — Ладно, сегодня поговорю, — пообещал Володька. Сергей поначалу отказал, потом передумал и разрешил. Потребовал только, чтобы мы за эти железки окопали ему в саду плодовые деревья. Ребята согласились, и я тоже. Пока мы окапывали деревья, Оксана, как я потом узнал, смотрела телевизор, немного поиграла с куклами. Потом обошла все наши три комнаты и завернула на кухню. Села там на скамеечку и уставилась на буфет, где стояли банки с вареньем. У нас в семье все любят варенье. Поэтому мама каждый год варит его очень много. Из вишен, абрикосов, слив, клубники, смородины, малины — из всего, из чего только можно сварить. По если я, папа и мама едим варенье только с чаем, то Оксана может есть его и с какао, и с молоком, и с кашей, и даже с борщом и селедкой. Если бы ей позволили, наверно, могла бы за один присест съесть половину, а то и целую банку! Такая она сладкоежка! Оксана долго сидела и смотрела на буфет. Потом подумала: а что, если взять капельку-капелюшечку? Ну совсем немножко, пол-ложечки. Никто и не заметит… Нет, этого делать нельзя — сразу отбросила соблазнительную мысль. Мама не позволяет брать. «И почему не разрешает? — удивлялась Оксана. — Неужели ей жалко? Вон сколько наварила всякого-всякого — надолго хватит!..» Интересно, сколько всего банок на полках? Наверное, десять… Нет, не десять. Одних больших будет с десять. Может, сосчитать? Конечно, надо пересчитать. Она еще ни разу банки не считала. Вспомнила обо мне и подумала, что, наверное, я тоже не знаю, сколько у нас варенья. Когда вернусь, то она и мне скажет. Взяла стул, приставила к буфету, стала считать. Хоть в школу она еще не ходила, но считать умела хорошо. Даже складывать и вычитать немного научилась. — Одна, две, три… — перебирала руками банки. Насчитала четырнадцать. Проверила — снова четырнадцать. Больших восемь, поменьше — шесть. Потом она принялась снимать с банок пластмассовые крышки. Конечно же, не затем, чтобы поесть варенье. Не-ет! Просто ей надо же узнать, сколько какого мама наварила. В крайней банке, ясно, было вишневое, сегодня утром мама брала из нее к чаю. А в этой какое? О-о, по виду и не отгадаешь: может, тоже вишневое, а может, сливовое? И то и другое одного цвета. Нужно проверить. Она соскочила со стула, взяла ложку, снова взобралась на стул, вынула из банки большую черную сливу. Ох и вкусная, наверное!.. Но Оксана все равно есть не станет — нельзя, мама рассердится. Разве что языком лизнет — и все… И в следующей банке было сливовое. Потом открыла банки с абрикосовым, клубничным, смородиновым. Чтобы не ошибиться, Оксана из каждой черпала по ложке — проверяла… Когда проверила все банки, снова закрыла их крышками. Облизала ложку и положила в ящик буфета. Стул поставила на место. Тут как раз и я вернулся. Вошел в кухню и бросил на Оксану пристальный взгляд. Она смутилась. — Может, думаешь, я варенье брала, да? — спросила, прищурив глаза. — Так вот не брала. Я только считала банки и проверяла, какое в них варенье. Знаешь, сколько у нас?.. — Погоди, погоди! — прервал я ее. — А что это у тебя на лбу, на носу? — Где, где? — Оксана провела рукой себе по лицу, а оно и впрямь все было в варенье. Оксана очень удивилась, как у нее и на носу и на лбу оказалось варенье. Разве осталось с самого утра, когда пила с ним чай? Но ведь она два раза умывалась после того… — Ладно, не оправдывайся, — сказал я. — Иди еще раз умойся! Оксана ничего не ответила. С опущенной головой покорно побрела в ванную. Когда умылась, она во всем призналась мне. Попросила только, чтобы я не рассказывал об этом ни маме, ни папе. Боялась, что мама будет бранить, а папа подтрунивать над ней. Я пообещал молчать, но с условием: пусть она поклянется, что такого больше не случится. Оксана поклялась. Историю с вареньем я, конечно, скрыл от мамы. Потому что, если быть справедливым, я тоже виноват: не послушался ее и оставил Оксану дома одну. Хотя рассказать, может, и следовало. Пусть бы мама знала, какая у нее любимица доченька, и больше бы не ставила ее мне в пример: Оксана, мол, и послушнее, и вежливее, и трудолюбивее, чем я. Мама давно сказала это, а мне до сих пор обидно. А виноваты в этом груши — две и одна Однажды мы сидели с Оксаной на скамейке в сквере. Мимо нас по дорожке прошла старушка. В одной руке она несла корзинку с грушами, другой опиралась на суковатую палку. Споткнулась старушка о камешек, лежавший на дороге, и чуть не упала. А корзинку не удержала, выпустила из рук, и груши рассыпались. — Вот беда! — сокрушенно вздохнув, сказала старушка. Отбросила палкой камешек и принялась подбирать груши. Но ей, старенькой, трудно было нагибаться. И видела она плохо: шарит, шарит вокруг, пока найдет какую-нибудь грушу. Я подошел к старушке и стал показывать пальцем, где они лежат. — Вот… вот… Да не там… вот тут… — сердился я, когда старушка шарила не там, куда показывал. К нам подбежала Оксана. Но она не стала подсказывать, быстро-быстро подобрала груши в фартучек и высыпала в корзинку. — Все? — спросила старушка. — Все! — дружно ответили мы. — Спасибо, детки, за помощь. — И она протянула нам груши. — Это тебе, девочка, — старушка дала Оксане две огромные румяные груши. — А это тебе, мальчик… В руках у меня очутилась одна большая груша. Еще раз поблагодарила и пошла дальше. Мы были рады. Сразу же побежали домой рассказать маме, как помогли старушке и какие красивые груши она подарила нам. Мама тоже радовалась, что у нее такие воспитанные и вежливые дети. — Молодцы, молодцы! А потом она заметила, что у Оксаны две груши, а у меня одна. — А ты уже съел вторую? — спросила мама. — Нет, не ел, — ответил я. — Бабуся дала Оксане две, а мне только одну. — Почему же? — не поняла мама. — Не знаю… Может, потому, что Оксана девочка, или потому, что маленькая. — Нет, здесь что-то не так, — не согласилась мама. — А ну-ка расскажите по порядку, как вы помогли старушке. И мы рассказали. — Ну, вот теперь понятно, почему она тебе, Рома, только одну грушу дала, — сказала мама. — А могла бы и вовсе не дать. — Почему? — растерялся я. — А ты сам хорошенько подумай, — ответила мама и давай опять расхваливать Оксану: она, мол, и воспитанная, и вежливая, и трудолюбивая. Оксана такая, Оксана этакая!.. Ну да хватит все про Оксану да про Оксану. Надо и о других рассказать. И прежде всего, пожалуй, о своем закадычном друге. Чтоб вы знали, какой он — Игорь Клювик Товарищей у меня много — в школе, в нашем дворе и в соседних. Но больше всего я дружу с Игорем.