— Нет, — с трудом выговорил Сэм. — Она жива. Сейчас они в доме — и с ними Лайла! — Пошли, — высокий мужчина не раздумывая нырнул в дождь, и Сэм последовал за ним. Они начали взбираться на холм, скользя по мокрому гравию. Дыхание вырывалось из груди Сэма резкими толчками. — Вы уверены, что они там? — бросил Чамберс через плечо. — Свет нигде не горит. — Уверен, — ответил Сэм, задыхаясь. Он мог бы не тратить зря силы. Гром ударил внезапно и оглушительно, и другой звук — выше тоном — едва не потерялся на его фоне. Тем не менее, Сэм и шериф услышали его — и узнали. Лайла кричала. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Лайла взбежала по ступенькам и успела нырнуть под навес крыльца раньше, чем полил дождь. Дом оказался очень старым, и в предгрозовых сумерках его замшелые балки выглядели серыми и уродливыми. Доски крыльца заскрипели под ногами у девушки, со второго этажа донеслось хлопанье ставней на ветру. Лайла сердито постучала в дверь, не ожидая, впрочем, что ей откроют. Она знала, что внутри никого нет. Обиднее всего, что никому не было никакого дела. Им наплевать на Мэри, всем до единого. Мистер Лоуэри хочет вернуть свой деньги, а Арбогаст лишь выполняет ту работу, которую ему поручила компания. Шериф, так тот вообще думает только о том, как избежать лишних неприятностей. Больше всего, однако, Лайлу бесило поведение Сэма. Она постучала еще раз и старый дом откликнулся глухим эхом, будто застонав. Впрочем, шум дождя заглушил ответный звук, и Лайла его не расслышала. Пусть так — пусть она была взбешена, — а почему бы и нет? Больше недели выслушивать бесконечные “не волнуйся”, “успокойся”, “потерпи” — поневоле взбесишься! Если бы она прислушивалась к этим безразличным советам, она до сих пор сидела бы в Форт Уорте. Но хотя бы на поддержку Сэма имела она право рассчитывать? Нашла на кого надеяться. Нет, он был и порядочный, и даже симпатичный, в каком-то смысле, но такой медлительный и осторожный — ну, прямо настоящий провинциальный консерватор. С шерифом они были два сапога пара. Своим девизом они, наверное, выбрали лозунг: «Не рискуй». Ну, это их дело, а Лайла выбрала бы для себя другой. Тем более теперь, когда она нашла сережку. Как Сэм мог делать вид, будто ничего особенного не произошло, и отсылать ее за каким-то там шерифом? Почему он просто не взял этого Бейтса за шкирку и не вытряс из него правду? Во всяком случае именно так поступила бы Лайла, будь она мужчиной. Что ж, в одном она теперь уверилась твердо: нечего полагаться на других, которым все равно и которые хотят только, чтобы их оставили в покое. Лайла больше не могла рассчитывать на Сэма и уж тем более на шерифа. Возможно, если бы она не была так рассержена, она повела бы себя иначе, но ее уже тошнило от осторожности и бесполезных теорий. Бывали моменты, когда лучше положиться на чувства, забыв о холодном расчете. Ведь именно чувство — в данном случае, не находившее выхода раздражение — заставляло ее продолжать бесплодные поиски в номере Мэри и помогло найти сережку. А в доме она наверняка отыщет еще что-нибудь. Обязательно. И она, конечно, не совершит никаких опрометчивых поступков — вовсе нет, она сохранит голову на плечах, но разберется во всем сама, досконально. А уж потом пусть за дело берутся Сэм и шериф. Одна лишь мысль об их самодовольстве заставила Лайлу яростно дернуть за дверную ручку. Стучать можно хоть сто лет. В доме никого не было, она знала об этом с самого начала. Однако ей требовалось попасть внутрь, в чем и заключалась ее проблема. Лайла полезла в сумочку. Вспомнила бесчисленные остроты насчет того, что в дамском ридикюле можно обнаружить что угодно. Наверное, именно такие глупые шуточки нравились шерифу и Сэму, но в них имелось рациональное зерно. Пилка для ногтей? Нет, не пойдет. Тут Лайла вспомнила, что когда-то давно по ошибке прихватила в каком-то отеле служебный ключ. Может, он в кармашке для монет, которым она никогда не пользуется? Да, точно, вот он. Служебный ключ. Почему не просто отмычка? Неважно, сейчас ей только рассуждений на отвлеченные темы не хватало. Лайла вставила ключ в замочную скважину и попробовала повернуть. Ей удалось сделать всего полоборота. Она попыталась крутить в другую сторону. Ключ почти подходил, но в замке что-то мешало… И снова на помощь Лайле пришло раздражение. Она изо всех сил надавила на ключ, и неожиданно он сломался с сухим щелчком. Она не представляла себе, что делать дальше. В растерянности повернула дверную ручку, и дверь открылась внутрь. Она не была заперта. Лайла вошла в прихожую. В доме оказалось темнее, чем снаружи. Но где-то здесь должен быть выключатель. Нащупав его, она включила свет. Тусклая лампочка без абажура осветила истрепанные, местами отставшие от стен обои. Что это за рисунок на них — грозди винограда? Или фиалки? Бр-р-р. Будто из прошлого века. Беглый взгляд в гостиную подтвердил первоначальное впечатление, и Лайла даже не стала заходить туда. Комнаты первого этаже могли пока подождать. Арбогаст сказал, что женщина выглядывала из окна второго. Оттуда Лайла и начнет. Она не сумела найти выключатель лампочки, освещавшей лестницу, и поэтому поднималась медленно и осторожно, держась за перила. Когда она добралась до лестничной площадки второго этажа, грянул гром. От неожиданности Лайла вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Конечно, она вздрогнула от неожиданности, сказала она себе. Это вполне естественно. Разве пустой дом может кого-то напугать? Тем более, что и выключатель рядом. Включив свет, Лайла обнаружила, что стены на площадке оклеены обоями в зеленую полоску — если уж ее не напугало такое, то чего ей вообще бояться? Страх Божий, а не обои. Перед Лайлой находилось три двери. Первая вела в ванную. Такую ей раньше доводилось видеть разве что в музее — нет, поправила она себя, в музейных экспозициях не встретишь ванных комнат. Однако эту стоило туда поместить. Квадратная ванна на ножках, в которой можно только сидеть; под раковиной и унитазом трубы без сифонов; сливная ручка на длинной железной цепи, протянувшейся к самому потолку. Над раковиной висело зеркало, крохотное и рябое, за которым не было аптечки. Рядом стояла тумбочка для белья, заполненная чистыми полотенцами и простынями. Лайла торопливо просмотрела все ящики, но их содержимое рассказало ей лишь о том, что Бейтс стирал белье в прачечной. Идеально выглаженные вещи были сложены аккуратными стопками. Лайла открыла следующую дверь и щелкнула выключателем. Снова лампочка без абажура, но и ее тусклого света оказалось достаточно, чтобы сразу узнать спальню Нормана Бейтса. Комната показалась ей на удивление маленькой и тесной, а низенькая кушетка, стоявшая у стены, годилась скорее для мальчика, чем для взрослого мужчины. Наверное, Бейтс спал на этой кушетке всю жизнь, с самого детства. Постель была не убрана, простыни смяты. В углу комнаты стояла конторка, рядом с ней шифоньер: антикварное чудище с проржавевшими ручками, облицованное темной дубовой фанерой. Не испытывая ни малейших угрызений совести, Лайла принялась деловито шарить по ящикам. В верхнем оказались галстуки и носовые платки, по большей части использованные. Все галстуки были старомодного фасона, широкие. Под ними Лайла обнаружила галстучную булавку в футляре, из которого, по-видимому, ее так ни разу и не вынимали, а также две пары запонок. Во втором ящике хранились рубашки, в третьем — носки и нижнее белье. Последний, самый нижний, был заполнен белыми бесформенными одеяниями, в которых Лайла не без труда узнала — невероятно! — ночные рубашки. Может быть, Бейтс и колпак на ночь одевал? Положительно, всему этому дому место в музее. Лайле показалось странным, что ей не попалось никаких личных вещей: ни каких-нибудь писем, ни фотографий. Впрочем, Бейтс вполне мог держать все это в конторе. Да, так, скорее всего, оно и было. Затем она заметила фотографии на стене. Их было две. Первая изображала маленького мальчика, сидевшего на пони, вторая — того же мальчика в обществе еще пятерых детей (сплошь девочек) на фоне здания сельской школы. Лайле потребовалось не меньше минуты, чтобы узнать в мальчике Нормана Бейтса. В детстве он был совсем худым. Она еще не осматривала платяной шкаф и две большие книжные этажерки, стоявшие в противоположном углу. Со шкафом она управилась быстро: там оказалось два костюма на плечиках, куртка, пальто и две пары старых, испорченных краской брюк. В карманах одежды ничего обнаружить не удалось. Две пары туфель и домашние тапочки, лежавшие на дне, завершали гардероб Бейтса. Теперь книжные полки. Здесь Лайла сначала опешила, затем озадаченно вгляделась и наконец крепко задумалась над весьма необычным подбором книг в домашней библиотеке Нормана Бейтса. «Новая модель вселенной», «Продолжение разума и сознания», «Сатанинские культы в Западной Европе», «Измерения и бытие». Книги явно не предназначались для маленького мальчика, но, с другой стороны, им нечего было делать и в комнате владельца захолустного мотеля. Лайла наскоро просмотрела корешки: анормальная психология, оккультизм, теософия. Переводы: «Ля Бас», «Юстина». На нижней полке выстроились разнокалиберные самодельные томики без названий на корешках. Лайла вытащила один наугад и раскрыла. Иллюстрация на развороте представляла собой образец откровенной садистской порнографии, граничившей с патологией. Лайла захлопнула книгу, торопливо поставила ее на место и встала. Отвращение, которое она испытала в первый момент, вскоре сменилось другим, более сильным чувством. Значит, она не ошиблась, было в этом доме что-то зловещее. То, что ей не удалось прочесть по рыхлому, тупому и невыразительному лицу Нормана Бейтса, демонстрировала — даже слишком ярко — его библиотека. Нахмурившись, Лайла вернулась в холл. Дождь продолжал яростно стучать по крыше и очередной раскат грома ударил в тот самый момент, когда Лайла открыла тяжелую темную дверь, ведущую в третью комнату. Не зажигая света, она на мгновение остановилась на пороге, вдыхая чуть затхлый сложный запах духов и — чего? Когда Лайла повернула выключатель у двери, у нее перехватило дыхание. Она попала в главную спальню — в ту, что выходила окнами на дорогу. Кажется, шериф упоминал, что Норман ничего не трогал в комнате матери с момента ее смерти, но Лайла оказалась недостаточно подготовленной к тому, что открылось ее взгляду. Она не ожидала, сделав один-единственный шаг, перенестись в другую эпоху. Однако произошло именно это: она очутилась в мире, исчезнувшем задолго до ее рождения. Потому что обстановка комнаты успела выйти из моды куда раньше, чем умерла мать Бейтса. Лайла подозревала, что подобного не существовало в природе уже, по меньшей мере, лет пятьдесят. Она ступила в мир позолоченных фигурных часов, дрезденских статуэток, надушенных подушечек для булавок, бордовых мохнатых ковриков, занавесок с кисточками, разрисованных туалетных столиков и кроватей с балдахинами. Мир кресел-качалок, фарфоровых кошечек и зачехленных кресел, набитых натуральным конским волосом. Но эта комната жила. По этой причине Лайла и ощутила себя как бы вне времени и пространства. Дом, по которому она бродила, постепенно разрушался от старости и недостатка ухода — от былой роскоши остались лишь жалкие воспоминания, — но эта комната! Заботливо подобранная мебель, продуманная планировка, любовно расставленные безделушки — все это складывалось в единое целое, полное самим собой. И повсюду царил идеальный порядок: ни пылинки на полированных панелях, каждая вещь строго на своем месте. Но, в то же время, если не обращать внимания на запах, комната не производила впечатления музейного зала со старинными экспонатами. Она казалась живой — не просто комнатой, а помещением, в котором постоянно живут. Обставленная больше полувека назад, уже двадцать лет, как лишившаяся своего последнего жильца, она принадлежала живому человеку. Женщине, которая сидела вчера у этого окна и смотрела на дорогу… Привидений не бывает, подумала Лайла. И тут же нахмурилась, пораженная тем, что нуждается в подобных напоминаниях. И все же в этой комнате ощущалось дыхание жизни. Лайла подошла к высокому шкафу. Внутри все еще висели ряды платьев, жакетов и плащей, хотя многие уже начали терять форму: глажка пошла бы им на пользу. Несколько коротких юбок, модных четверть века назад. На верхней полке нарядные шляпки, платки, пара-другая шалей, которыми сельские женщины любили прикрывать плечи и голову. Внизу, поближе к задней стенке, имелся глубокий пустой отсек, предназначенный, судя по всему, для чемоданов и сумок. И больше ничего. Лайла направилась к туалетному столику, намереваясь осмотреть безделушки, которыми он был уставлен, но остановилась у кровати. Вышитое вручную покрывало смотрелось очень красиво и Лайла не удержалась от искушения потрогать его. Но тут же отдернула руку. Покрывало было аккуратно подвернуто в ногах, и выровнено по бокам параллельно полу, однако с четвертой стороны — в голове — ткань лежала неровно. Этот край тоже был подвернут, но небрежно, кое-как: из-под него даже виднелась подушка. Как будто кровать застилали в спешке… Лайла резко сорвала покрывало вместе с одеялом. Показалось серое, испещренное мелкими коричневыми пятнышками белье. И на подушке, и на простыни отчетливо проступало углубление, как будто кто-то недавно лежал здесь. Вмятина повторяла очертания человеческого тела, а в самом ее глубоком месте — в центре подушки — коричневые пятнышки были рассыпаны особенно густо. Привидений не бывает, снова заверила себя Лайла. Но этой комнатой совсем недавно пользовались. Спал тут явно не Норман Бейтс — у него имелась собственная кушетка, — однако кто-то лежал в этой постели, кто-то ходил по комнате, выглядывал в окно. Если этим кем-то была Мэри, то где она сейчас? Лайла могла перевернуть комнату хоть вверх дном, повыбрасывать все вещи из ящиков, обыскать первый этаж. Но все это, скорее всего, ничего не даст. Она должна была вспомнить что-то важное, постоянно ускользавшее у нее из памяти. Где Мэри? И тут она вспомнила. Что говорил шериф Чамберс? Кажется, что вчера Бейтс возился в лесу за домом, запасался дровами. Дрова предназначались для печи. Да, именно так. А печь должна стоять в подвале… Лайла развернулась, выскочила из комнаты и сломя голову слетела вниз по лестнице. В открытую входную дверь со свистом врывался ветер. Дверь не закрывалась, поскольку в замке застрял служебный ключ, который сломала Лайла. В тот момент она рассердилась, вспомнив о найденной сережке, но, на самом деле, лишь пыталась таким образом скрыть свой страх. Она боялась думать о том, что произошло с Мэри, поскольку знала, что именно произошло. Но боялась она не за себя, а за Мэри. Бейтс захватил ее сестру целую неделю назад — может быть, он пытал ее, может, вытворял с ней то, что делал мужчина на иллюстрации в этой ужасной книге… Он пытал ее до тех пор, пока не узнал про деньги, а потом… Подвал. Она должна отыскать подвал! Лайла миновала полутемную прихожую и оказалась на кухне. Нащупала выключатель и испуганно отшатнулась от какого-то зверька, наблюдавшего за нею с полки. Но это оказалось всего лишь чучело белки с дурацкими глазками-бусинками, стеклянно поблескивавшими в свете лампы. Она не ошиблась, лестница в подвал начиналась здесь. Лайла нетерпеливо пошарила по стене, и ее рука наткнулась на очередной выключатель. Внизу загорелась лампочка. Казалось, ее тусклое и неверное свечение просачивается из преисподней. Будто аккомпанируя стуку каблучков девушки, прогремел гром. Голая лампочка свисала с потолка на длинном шнуре, мерно раскачиваясь перед огромной печью. Лайла завороженно подошла к тяжелой чугунной дверце. Ее била нервная дрожь, она призналась себе в этом — теперь она могла признаться в чем угодно. Какой же дурочкой она была, явившись сюда в одиночку. И будет еще большей дурой, если сделает то, что собиралась. Но она должна это сделать — ради Мэри. Должна открыть эту дверцу и посмотреть на то, что — она была уверена — находится внутри. Господи, а если там еще пылает огонь, что, если… Однако печь оказалась холодной, из нее не повеяло жаром. В темном пространстве, открывшемся за дверцей, не было ни пылающих дров, ни углей — не было вообще ничего. Лайла заглянула внутрь, но даже не потянулась за кочергой. Пепла на дне, и того не было. Если только печь недавно не вычистили, ею не пользовались с самой весны. Лайла отвернулась. Увидела несколько старомодных корыт для стирки, а за ними, у стены, рабочий стол и стул. На крышке стола выстроилась батарея бутылок, лежали плотницкие инструменты, а также набор странно изогнутых ножей и иголок. Многие иголки были насажены на шприцы. За всем этим высилась гора чурбачков, толстой проволоки и обломков какого-то белого вещества, определить которое она затруднилась. Один из кусков побольше показался Лайле похожим на гипс, который ей накладывали на сломанную ногу, когда она была еще девочкой. Приблизившись к столу, она озадаченно и с тревогой посмотрела на коллекцию ножей. И тут она что-то услышала. Сначала ей показалось, что это приглушенный гром, но мгновение спустя сверху донесся скрип, и она все поняла. Кто-то вошел в дом и на цыпочках пробирался по прихожей. Может быть, это Сэм отправился на ее поиски? Тогда почему он не окликнул ее по имени? И зачем ему понадобилось закрывать дверь в подвал? Потому что кто-то закрыл ее, а вслед за этим Лайла услышала, как повернулся ключ в замке. Осторожные удаляющиеся шаги. Тот, кто запер дверь, вернулся в прихожую, начал подниматься на второй этаж. Она была заперта в подвале. И отсюда не было выхода. Ни выхода, ни укрытия. С верхней площадки лестницы весь подвал просматривался, как на ладони. И скоро по этой лестнице спустится кто-то. Теперь Лайла была уверена в этом. Если бы она могла куда-то спрятаться, тому, кто будет искать ее, пришлось бы спуститься вниз. И тогда Лайла могла бы попытаться проскользнуть у него за спиной. Лучше всего притаиться прямо под лестницей. Укрыться ворохом бумаги или какой-нибудь тряпкой… Оглядев подвал, она заметила плед, висевший на дальней стене. Большой индейский плед, старый и истрепанный. Она подошла и дернула за угол. Ткань затрещала и соскочила с гвоздей, которыми была прибита. Лайла увидела дверь.