Ещё день пути, и не то он просто привык, не то действительно проползли его чуть пободрее. Совсем чуть. Бранияр не знает, почему его внутренне дёргает от этого, и он начинает искать повод прицепиться к ней, напротив, для того чтобы выбеситься и возжелать поскорее от неё избавиться. От неё, которая подозрительно смирная и не пытается бежать. Не пытается умолить его или шарахнуть по башке. Да хотя бы вон той корягой. Он не понимает, почему так. Что ей, так наплевать на себя? Устала она или что? Почему такая смирившаяся? Всё думает, почему она не пытается бежать. Почему не предлагает ему всяческих благ и просто банальных денег. Не предлагает себя, в конце концов. Почему ничего из этого? Он привык видеть от людей что-то подобное. Его это отвращает. Но почему все другие ДА, а она НЕТ? Чем ближе к селению, из которого она сбежала — хотя какое там «сбежала»? Уползла, скорее, гремя костями, — тем она мрачнее. И всё равно молчит. Он уже сам готов предложить её отпустить, если она откроет свой рот и хоть что-нибудь ему скажет. И будь он проклят, если знает почему. Просто чувствует так, и всё тут. Его внутри будто что-то скребёт. Прозорливость или предчувствие — может быть. Что-то… что-то странное. Но она молчит, и они оба, упёртые, шагают вперёд. Шагают до охранных высоких столбов, установленных ещё в чёрт-те знает какие времена, на опушке леса. Массивные, уходящие вверх, вытесанные из стволов далеко не юных дубов. И становится ему как-то не по себе. И от шелеста золочёных осенью крон, и от ветра, что то и дело проносится мимо, отвешивая ему едва ли не пощёчину за пощёчиной. Почему это место несколько дней назад казалось таким дружелюбным, а теперь едва ли не зловещим? Она всё также молчит и внимательно смотрит под ноги. Ей куда труднее продираться через заросли и переступать через поваленные стволы. Один раз даже запинается, падает, но поднимается сама, опираясь на слабо связанные кисти. Да и связанные разве?.. Так, примотанные друг к другу, и узел плёвый. Дёрни в стороны — и разойдётся. Лия выдыхает, прикрывает глаза и первой ступает на обозначившуюся поросшую тропу. Первой, не за оборотнем идёт, а сама. Возвращается назад. Первой же заходит в пустую арку без створок. Их обступают почти сразу же. Сразу же из неказистых низких деревянных домишек на улицу высыпает народ, и первое, что замечает Бранияр, что все взрослые — юных или детей нет вовсе. Большинством все седые, беззубые, а самый «юный» из общины — это мужик, с которым он разговаривал. Тому около сорока, может. Мальчишка на фоне прочих. Бранияр будто и вовсе ребёнок. Ребёнок, который всё больше и больше не разумеет, что происходит. Но отчего-то рефлекторно останавливает замахнувшуюся на девку руку. Перехватывает чужое узкое запястье и отпихивает его в сторону. — Это и есть ваш обещанный суд? — миролюбиво интересуется Бранияр. Пока что миролюбиво. — Нет, — тут же спешит его успокоить тот же мужик, — Нет, конечно, уведите пока, до вечера посидит пусть, — даже не приказывает, а так, просит кого-то из стариков, что оказываются не по возрасту прыткими, тут же хватают девку под локти и прут её куда-то подальше, в сторону одного из дальних домов. — Негоже небу видеть такие страсти, — причитает старец другой, — Ну всё-всё, расходись. Вечером всё! Вечером! — разгоняет остальных, а Бранияр, которому развернуться бы и уйти, всё стоит на месте. Провожает взглядом седой пучок и тощую фигурку. У него язык чешется спросить. Знает: не стоит. — Да что вечером-то? — спрашивает у наконец разогнавшего пожилых зевак старца и замечает, что у того и штаны такие же латанные-перелатанные. И башмаки тоже едва держатся. — А она не рассказывала? — получает тут же встречный опасливый вопрос и равнодушно пожимает плечами: — Молчала всю дорогу. — Это хорошо. Не то прокляла бы, и всё. Не дошёл бы. Старичок дёрганый. Старичок странный. Параноит будто или еще чего. Бранияр уже не сомневается, что связался с какой-то добровольно изолировавшей себя от внешнего мира сектой. — Они, суки, хитрые, почти как люди, — последнее ему поведали заговорщическим шёпотом и привстав на носки. Последнее и удивило обортня больше всего. — Она и есть человек, — возражает с осторожным недоумением и едва не вздрагивает от вовсе не вкрадчивого крика. — Да нечисть они! Нечисть! Что первая, что вторая! — Вторая? — переспрашивает тут же и в ответ получает довольное, гордое собой и совершенно невнятное хихиканье: — Да, одну-то мы сами того, а эта вот не того. Из-за той, которую мы того… — А нормально можно? — теряет терпение сразу же, но не рискует снизойти до отрезвляющей оплеухи. Больно уж и так на него косятся местные из-за своих приоткрытых дверей, — По порядку? — Да чего непонятного-то, — удивляется старик, — Бабка ее, десятки лет тому назад из лесу дитятко принесла, тьфу, знали бы что за дите то поганое было, еще тогда в костер бы кинули! Росла как все — девка, как девка. Ага, значит, выросла, за Прохора пошла — кузнеца нашего, но он как ребенка заделал, так и слег болезный. Вот в этом тоже она виновата! Извела со свету, отродье бесовское! Мы ее как с клыками и когтями увидели… Мамочки, я чуть не помер! Понимаешь, да? Вот почему посевы не всходили! Вот почему дети болеют, а ее ребенку хоть бы хны! Ну мы ее с вилами загнали, куда ей деваться-то тут, но вот эту погань белобрысую она в реку кинула, мы не успели, течением унесло. Если бы не ты, ходить бесу по земле нашей! Спасибо тебе. Вот сожжем ее вечером и благополучие к нам вернется. Бранияр слушал и не мог понять, как он мог так облажаться? Как не увидел… Как не почувствовал!? Она добровольно шла всю дорогу на казнь за то, в чем не виновата… Он почти что предателем себя чувствует. Никогда еще не ощущал такую ярость. С усмешкой думает, что для них он тоже бес… Без особого труда справляется со всеми, кто встает на пути. Не тот противник. И дома, будто картонные. Чего стоит вынести дверь одного из дальних? Того, в чьих темных чертогах не девушка еще даже, так, девочка. Лет шестнадцать от роду. Приходит в себя только оказавшись с ней лицом к лицу. Голубые глаза все так же излучают холод, ни капли эмоций. Ну, может на самом дне капелька любопытства. Не более. — Почему ты мне не сказала? — тяжело дыша, спросил он, почти срываясь на рык. — Это важно? — и снова вопросом на вопрос, и…бесит. — Какая же ты глупая, — сгребает в объятия и прижимает к себе, — Маленькая и глупая. *** — А дальше что? — спросила я, подтянув одеяло к подбородку, — Он забрал тебя оттуда? — Ага, — хмыкнула она, — Разнес остальные пол деревни и забрал. — А в бесовках ты как оказалась? — Как бы они с Данияром не старались, а в волка я обращаться не могу, — заметила она, вздохнув, — Они хотели, чтобы я осталась в стае, но я слишком человек. Я не смогла. — Они нашли тебе дом здесь? — угадала я. — Да, — кивнула она, — Тут раньше травница жила, книги ее остались, я прочла все. — Ну, допустим, что потом-то случилось? — Я выросла, — фыркнула травница, — Из несуразной девочки стала девушкой. Ладно от деревенских ухажёров легко отделаться, но, когда на пороге появился наглый волчара с букетом цветов, мне стало жуть, как страшно. — То есть, ты отказала ему из страха? — уточнила я. — Не хотела я замуж, — тихо проговорила она, — Тогда прошло уже три года, и я все еще… переживала смерть родных. Не хотела ничего… А Бранияр такой упертый и… — И? — я сгорала от нетерпения. — И вспомнила из книг, про очень редкий цветок, ты даже не представляешь, насколько редкий, — проговорила она, прикрыв ладонью глаза. — Ты что, послала его за цветком? — удивилась я, приподняв с недоумением бровь. — Это значило, что ему придется многим пожертвовать… Волку в одиночестве трудно выжить, тем более зимой. Тем более там, где растет этот цветок…Я была уверена, что он отступит. А он… — А он…? Она молча вытянула руку в сторону окна и указала на цветок на подоконнике. Из земли тянулся тонкий стебель с листочками, а на верхушке, как у одуванчика, шарик из маленьких цветочков. Мне мерещились там искорки… — Вот это ты попала, — согласилась я, — Отправляя молодца туда не знаю куда, принести то, не знаю, что, царь тоже не думал, что он вернется, — хмыкнула я, — Когда свадьба? Глава 7 — Ну не вешай нос, — протянули рядом и аккуратно подсунули чашку с ароматным мятным чаем, — В этом нет ничего сложного. — Спасибо, — тихо проговорила и взялась за изогнутую ручку чашки, что-что, а чай и правда сказочный и отказываться от него глупо. Оказывается, в мои баронские обязанности входит не только управлять жизнью вверенных мне территорий, но и совершать свадебные обряды. Мне об этом Борислав сказал всего два дня назад и за эти два несчастных дня я уже всех задергала. Ну, не представляю я себя в роли дамы из ЗАГСа, а Борислав мне уже и здоровую книгу приволок, в которую записываются все, кто женился или родился. Я сначала попыталась отбиться от новых обязанностей, типа священник нужен и все такое, но в этом мире все не так, как у нас, что мне популярно и разъяснили Лия с Бориславом. Священники в церквях венчают только особ царской крови, бояр и всякую знать, до простых людей снисходят редко, да и то больше с нравоучениями, а уж о появлении священника в деревне я могу даже не мечтать. — Легко тебе говорить, — я посмотрела на Данияра и тут же мою голову дернули обратно, — Ты вон какой большой, тебя выступлениями на публику не напугать. — Да не вертись ты, — зашипела Лия, вновь дернув мою голову в нужное положение, — Заплету криво, пойдешь как с сеновала. Тяжело вздохнув, я проследила взглядом за тем, как оборотень достал из печи чугунок с картошкой и поставил его на стол. Готовила я обычно сама, хотя и от даров крестьян не отказывалась, особенно если пирога ягодного принесут или курочку жареную. Вот и сейчас на моем столе красовались запеченная утка, всякие соленья и грибочки, а картошечка заняла свое почетное место в центре стола рядом с теплым еще хлебом, принесенным старостой. Жена Борислава — мастерица печь всякие вкусности, а уж хлеб у нее выходит вообще сказочный. Душистый, мягкий, с хрустящей корочкой, такой с утреца, да с молочком м-м-м… Красота и объедение. — Неужели ты за столько времени не привыкла к селянам? — удивился Данияр, — Чего бы тебе перед ними робеть? — Когда-то я уже выступала, — вспомнила я свои все защиты рефератов и экзамены, — Так переволновалась, что икала, а вдруг завтра тоже самое случится: о. о…объявляю ва…ва. вас му…му…мужем и же. же…женой! — Может тебе настоички? — предложила травница, — Успокаивающей, а? — А веселящих травок у тебя нет? — грустно спросила я, разглядывая косы в протянутом мне зеркале. — Я же не шаман, — фыркнула Лия и отобрав зеркало, отнесла “парикмахерские” принадлежности наместо. — А где твой брат? — я точно помнила, что в дом они вместе заходили.