— Тогда я бы попробовал переговоры, — произнёс вдруг сотник Агмунд. — Попробовал бы убить тебя на переговорах, чтобы войско лишилось командования и тысячники запаниковали. — Вот это интересный и экзотический способ, — с улыбкой произнёс Эйрих. — Чего с нами считаться, да? Мы же не совсем люди, а варвары. Подлости против варваров ведь не считаются? Слова Агмунда невольно вызвали у Эйриха череду воспоминаний из прошлой жизни. Китайцы тоже не считали степняков за полноценных людей, начав с ними считаться только после демонстрации необоримой силы. И то, были такие, что всё равно продолжали презирать монголов, даже с согнутыми спинами принося им дань… — А что если нам самим его не прирезать на переговорах, раз он такой содомит⁈ — предложил вдруг один из сотников Хродегера, Гуннвальд Красноглазый. Он был довольно редким представителем альбиносов, коих Эйрих встречал только в прошлой жизни. Кожа у него бледная, с проступающими синими жилами, глаза с красноватым оттенком, вечно носит широкополую греческую шляпу белого цвета и плотный белый плащ. Среди воинов ходит молва, что он проклят старыми богами, потому что других таких никто и нигде не встречал, но звания сотника Гуннвальд всё же добился, благодаря свирепости и напору в бою. Храбрый воин, но Эйрих не видел в нём потенциала тысячника. — Мы не можем заранее знать, что римлянин поступит именно так, — усмехнулся Эйрих и подумал. — «К тому же, на этот случай у меня есть Альвомир, который убьёт любое количество охранения римского легата». — Но как ты сам видишь его действия? — поинтересовался Саварик. — Переговоры точно будут, — прикрыл глаза Эйрих. — Я, окажись на месте врага, попробовал бы навязать честное сражение, чтобы мы вышли из своего лагеря. Или же вообще попробовал договориться. Если это точно войска узурпатора, то нам особо нечего делить, в ближайшей перспективе. Мы почти никого не потеряли, они тоже потеряли мало воинов, поэтому ещё можно договориться. Если же это войска императора, то битва неизбежна. Вот и выясним, когда они захотят поговорить. У Эйриха нет информации о том, присягнул ли II-й Британский на верность узурпатору. Скорее да, чем нет, ведь не стал бы Гонорий снимать верный легион с обороны Рейна, чтобы покарать узурпатора из солдатни, когда у него есть минимум два британских легиона буквально рядом с местом действия… Впрочем, всегда возможно недоверие к легатам, нередко предающим по совершенно надуманным поводам. Вероятность того, что II-й Британский не переметнулся к узурпатору, присутствует, и её нельзя просто так скидывать с абака. — А какой план битвы, если она всё же будет? — поинтересовался Саварик. — Мы уже знаем, что у него есть минимум две тысячи легионеров, две алы кавалерии, сагиттариев у него точно не больше шести сотен, а также неопределённое количество ополчения, — озвучил Эйрих установленное число врагов. — Это значит, что он, если битва случится в чистом поле перед лагерем, будет склонен избрать классическую стратагему центрального удара по центру нашего строя, с одновременным кавалерийским ударом по флангам. Но перед этим, разумеется, он обязательно затеет перестрелку между лучниками. — Так, — кивнул Атавульф. — А мы? — А мы будем хитрить, — ответил Эйрих. — Достанем все доступные ткани и закроем ими рогатины, которые снимем с восточной части лагеря, после чего скрытно доставим их за боевые порядки на флангах, причём так, чтобы враги этого не видели. Возможно, погрузим на телеги и привезём как будто взяли запас стрел и дротиков. — Хитровато больно… — неодобрительно произнёс присутствующий на совете Хродегер. — Они сильнее, — вздохнул Эйрих. — Иначе не победить. На войне нет места чистоплюйству. Либо хитро побеждаешь, либо честно проигрываешь. — Он, вообще-то, военный трибун похода, за ним всё равно последнее слово, — напомнил Хродегеру Совила. — Мне вот нравится эта придумка: защитим фланги от кавалерии, пусть хоть пляшут там весь бой. — В центр ставим три тысячи освобождённых, — продолжил Эйрих. — Пусть комитатский легион вязнет в них. Тем временем тысяча Хродегера, разделённая по пять сотен, управляемая наиболее способными его сотниками, выходит в наши глубокие фланги, чтобы перехватить вражеских всадников, а затем мы запустим дымы… — Опять эти дымы… — недовольно пробормотал Брана. — Чуть душу не выхаркал в прошлом бою… — Малое зло, — произнёс Эйрих. — Далее тысячи Атавульфа и Браны проходят под дымами и заходят в тыл связанным боем комитатским легионерам. Вашей задачей будет быстро рассечь и разбить их, полностью лишив воли к сопротивлению. На это у вас будет мало времени, потому что враг может решиться пустить в ход резервы, в которых, исходя из располагаемых сил… сложно сказать, что он оставит в резервах, но будем рассчитывать на худшее — центурия легиона, некоторое количество ополчения, сотня всадников и некоторое количество сагиттариев. После того, как станет ясно, что комитатский легион разбит, разворачивайтесь и готовьтесь встречать резерв. Что-то повторить или более развёрнуто объяснить? Против комитатского легиона, в нынешних условиях, лучше флангового охвата Эйрих ничего не придумал. Будь у него много тяжёлой кавалерии, опций было бы больше, но сейчас у него просто нечем пересилить натиск легиона, поэтому надо бить туда, где он наиболее уязвим. — Задача ясна, — синхронно ответили тысячники. — Дальше… — Эйрих вытащил из-под походного стола мешок с глиняными горшочками. — Агмунд, Саварик, у меня есть для вас и ваших сотен особое задание… / 21 апреля 409 года нашей эры, Западная Римская империя, регион Транспадана, лес Фута, поле между лесом и лагерем остготов/ Эйрих вышел к римлянам пешим. Враги спешились, поэтому было бы очень высокомерно ехать к ним на коне — это не способствует успешности переговоров. Альвомир держался справа, он был предельно серьёзен, всецело осознавая важность этой встречи. За Эйрихом шли воины из избранной сотни, самые лучшие и лучше всех, кроме Альвомира, экипированные. Римляне прибыли с сотней палатинских ауксилариев, а также с парой человек в гражданских тогах. — Кто ты такой, остгот? — грозно спросил человек в дорогостоящих доспехах на плохом готском языке. — Претор Эйрих Ларг, военный трибун остготского войска, — представился Эйрих на латыни. — А ты кто такой, римлянин? — Я не римлянин, я франк, — ответил легат на неплохой латыни. — Я — легат II-го Британского комитатского легиона, Эдобих. Что ты забыл в Италии, сопляк? — Кому ты служишь, легат? — спросил Эйрих, проигнорировав вопрос и оскорбление. — Я служу законному императору Римской империи, — прорычал Эдобих. — Как зовут твоего законного императора? — поинтересовался Эйрих. — Императором Константином III, — ответил франк. — А кому служишь ты? Это значит, что Эйриху посчастливилось столкнуться с силами узурпатора. Ещё это значит, что узурпатор рискнул пересечь Альпы и пойти на Равенну, что объясняет встречу именно здесь, перед лесом со странным названием. — Остготскому народу, — честно ответил Эйрих. — Мы не прямо уж друзья, но и не враги. Флавий Гонорий такой же враг мне, как и тебе. Нам нечего делить. — А вот и нет, сопляк, ха-ха-ха! — рассмеялся легат. — Ты у меня в руках, я в любой момент могу хлопнуть кулаком по ладони и размозжить тебя с твоим жалким войском. — Почему ты так враждебен? — спросил Эйрих слегка недоуменно. — Я разорил и убил кого-то из твоих близких? — На твоих воинах слишком много новой римской брони, чтобы я поддался на твой обман, — оскалился Эдобих. — На что ты надеялся, федератишка? — Есть люди умные, а есть те, кто мнит себя умным, — вздохнул Эйрих. — Из какой ты категории, Эдобих? Франк на римской службе недовольно поморщился, но ничего не ответил. Возможно, от него ускользнул смысл этой фразы. — Что ж, тогда встретимся на поле боя, — добродушно улыбнулся Эйрих. — Если ты не жалкий трус, то я ожидаю увидеть тебя на поле боя, а не прячущимся в своём лагере, — с усмешкой ответил на это легат и пошёл прочь. Эйрих тоже не стал задерживаться, потому что очень велик был соблазн приказать Альвомиру метнуть секиру в спину этого наглеца. Но это почти ничего не даст, потому что его войско не готово к немедленной атаке. Планируй он убийство вражеского полководца, подготовил бы войска к немедленному выдвижению. Да, в чём-то выгоднее было бы отражать наступление римлян из лагеря, но Эйрих не привык воевать от обороны. Шансы на победу в открытом поле есть, и он их реализует. Если потери будут слишком высоки, то это будет Пиррова победа и он с чистой совестью вернётся в Паннонию, для пополнения сил и запасов. С уже полученными трофеями он точно не будет выглядеть в глазах Сената проигравшим, ведь одной только данью с Патавия компенсировал все расходы на этот поход и даже более того. И это практически гарантирует, что Сенат захочет ещё. А то, что отсрочил поддержку Алариха… это воинская Фортуна — никогда не знаешь наперёд, как сложится. Последним аргументом, играющим определённую роль в решении Эйриха, был престиж. Победа над врагом в открытом поле будет всяко лучше победы из укреплённого лагеря из положения обороняющегося. Злые языки потом не будут говорить, что Эйрих бы проиграл, атакуй он врага в чистом поле. Это имеет репутационное значение, поэтому он оставит минимум места сомнению в его компетентности. — Выводите войска и стройте согласно плану, — приказал Эйрих, заехав в лагерь. Приготовления к бою заняли где-то час с лишним. Наверное, легат Эдобих был рад, что «взял на слабо этого сопляка». Но это он ещё не знает, что для него приготовлено в недалёком будущем. Римляне решили не упускать возможности разбить варваров в открытом сражении, где легат Эдобих чувствовал своё превосходство, поэтому их подразделения были выстроены в соответствии с уже предвиденной Эйрихом классической стратагемой, привычной римским полководцам. Она всегда срабатывает против варваров, в девяти случаях из десяти, поэтому причин не применить её против очередных варваров легат не увидел. — Агмунд, Саварик, действуйте! — приказал Эйрих. Две сотни всадников уехали на юг и на север, с особым заданием, практически одновременно с тем, как в наступление тронулись римские войска. Кавалерия Эйриха, как и всегда, находилась в резерве, за основным войском, а вот две алы римлян поехали на фланговый обход, в полном соответствии с выбранной легатом стратагемой. Поперёд легиона выбежали лучники, вставшие в рассыпной строй и начавшие обстрел. — Щиты к небесам! — приказал Эйрих, поднимая щит. — Стрелки! Стреляй! Вражеский обстрел нанёс некоторые потери, но и в ответ враг получил немало убитых и раненых. Стрелы аркобаллист летят по более пологой траектории, поэтому рассыпной строй римских сагиттариев имеет меньше значения и терпит от них больше потерь. Перестрелка заняла всего восемь залпов, потому что Эдобих скомандовал сагиттариям отступление. Стрелки скрылись в строю движущихся легионеров, а затем построились за ними. — Стреляйте по легиону! — приказал Эйрих. Стрелы начали падать на воздетые щиты комитатских легионеров, среди которых бородачей было не меньше, чем в войске остготов. Из-за того, что легион двигался, было отлично видно, сколько именно потерь наносил обстрел. Десятки выбывали из строя ранеными и убитыми, но это не могло остановить движение грозной силы. — Рогатки! — скомандовал Эйрих, когда кавалерия врага уже достигла опасной близости к флангам. Всё идёт в соответствии с планом врага, но враг не знал, что всё идёт по плану Эйриха. Воины сняли с телег замаскированные рогатки, так и не замеченные или замеченные и неверно интерпретированные противником. В паре шагов от строя фланговых тысяч уже были глубоко вбиты в землю колья с верёвками — этими верёвками и повязали рогатки внатяг, чтобы врезавшаяся в них кавалерия не смогла вдавить опасное дерево в строй остготов. Приказ есть приказ, поэтому кавалеристы бросили в остготов дротики, после чего пошли в атаку. Левофланговая ала атаковала чуть позже, чем правофланговая, но это не имело значения, так как о последствиях атаки друг друга они не знали и узнать не могли. А в тот момент, когда первые всадники повисли на рогатках, в движение пришли «фаланги Эйриха», то есть полутысячи Хродегера, не участвующего в сегодняшней битве, вооружённые кавалерийскими контосами. «А может, действительно стоит возродить сариссофоров?» — подумал Эйрих. — «Фаланга неуязвима при лобовом противостоянии, но малоподвижна, а за все активные действия придётся отвечать кавалерии, а у меня с этим дела лишь чуть лучше, чем у римлян…» Пикинёры, как самые дисциплинированные войска Эйриха, чинно обогнули свалки из коней и людей, развернулись, опустили пики параллельно земле и начали свои атаки во фланги кавалерийских ал римлян. Долго это безобразие продолжаться не могло, уж больно убойно контосы поражали ничем не прикрытые спины всадников, поэтому ещё не затронутые губительными наконечниками противники развернули коней и поехали прочь. «Примерно покрошили… большую часть», — прикинул Эйрих, увидев, что обе алы римлян панически отступают. Полутысячники зашли за строй и встали за тремя тысячами освобождённых рабов, которые только-только столкнулись с комитатскими легионерами.