Это случилось тринадцатью годами раньше, в самом начале семидесятых. Было лето, и выдалось оно на удивление жарким. Чикатило запомнил это, потому что в кабинете стояла нестерпимая духота. Не помогали ни распахнутые настежь окна, ни работающий в полную силу вентилятор. Молодой еще Чикатило сидел перед директором школы, потел и чувствовал, что директору он почему-то не нравится. Тому было за шестьдесят, пора было отправиться на пенсию, но старик на покой не собирался, более того, от него сейчас зависела судьба Чикатило. Директор оторвал взгляд от анкеты и посмотрел на мужчину так, будто разглядывал его под микроскопом: – Техническое училище связи. Филологический факультет Ростовского университета. Университет марксизма-ленинизма при педагогическом институте. Инженер, председатель райкома физкультуры и спорта. Член КПСС с шестидесятого года. – Все верно, – поспешно и даже немного заискивающе проговорил соискатель. – А еще я внештатный корреспондент газеты «Знамя». «Для достижения мастерства, профессиональной зрелости работников современного предприятия надо учиться и учиться серьезно. Большой популярностью пользуются среди молодежи училища системы профессионально-технического образования, в которых учат варить металл и растить хлеб, водить поезда и строить новые города», – подражая диктору Левитану, процитировал он поставленным голосом свою статью и поглядел на директора с гордостью. Директора, впрочем, цитата не впечатлила. Чикатило смущенно опустил взгляд. – В армии служили? – Конечно. Связистом в ГСВГ. В Берлине. – Семейное положение? – Женат, двое детей. Директор хмыкнул. – Вы, Андрей Романович, просто человек с идеальной биографией. – Мне скрывать нечего, – улыбнулся мужчина. – Скажите, а зачем вам в педагогику? Вы же с детьми никогда не работали, – снова спросил директор, он будто чувствовал в сидящем перед ним человеке гнильцу и пытался вытащить ее наружу, но анкета у Чикатило и в самом деле была идеальной. – Дети – наше будущее, – объяснил тот. – Знаете, я много в своей жизни учился, и мне кажется, что пришла пора делиться знаниями. Время собирать камни и время разбрасывать, так сказать… – Детям вы тоже подобные цитаты приводить собираетесь? – нахмурился директор. – Нет, что вы, – смутился Чикатило. – Детям это не нужно. Детям это… коммунистическое воспитание, Макаренко… – он снова нащупал нужную мысль и продолжил уже уверенно, воодушевляясь с каждым словом: – А вообще дети про партизан любят. Я помню себя мальчишкой… – Все это очень интересно, Андрей Романович, – оборвал его директор, – но не к месту. В общем, так: сейчас лето, дети на каникулах, учителя в отпусках, потому возьму вас пока на должность заведующего учебной частью. Познакомитесь со школой, обвыкнитесь. С первого сентября переведем вас на должность учителя русского языка и литературы. А там посмотрим. Чикатило счастливо улыбнулся. Это было тринадцать лет назад. Тогда еще все были молоды и живы. * * * Стояло раннее субботнее утро. Настолько раннее, что советские трудящиеся в большинстве своем еще отсыпались после рабочей недели. Витвицкий тихонько вышел из своего номера, закрыл дверь и повернул ключ. В утренней тишине замок щелкнул будто выстрел. Капитан напружинился, боясь разбудить соседей по гостинице, но оказалось, что не все соседи спят. С другой стороны коридора послышался похожий щелчок. Виталий обернулся – по коридору от своего номера к нему вальяжно шел Некрасов: – А, Виталий Иннокентьевич. Куда это ты в свой законный выходной? – Встречный вопрос, Евгений Николаевич, – улыбнулся мужчина. Некрасов громко рассмеялся, он явно не боялся кого-то разбудить, а скорее просто не думал, что кто-то может спать в то время, когда он проснулся. – У ученых выходных не бывает, коллега. Я наконец-то получил разрешение на беседу с задержанными, – профессор зашагал по коридору, и Витвицкому пришлось идти следом, чтобы не прерывать разговор. – Этот майор… как его? Липягин? Он меня все завтраками кормил – то в СИЗО санобработка, то машины нет, то у них там подозрение на дизентерию… Но вот, добился! Сейчас позавтракаю – и еду. – Могу я вам чем-то помочь? – из вежливости поинтересовался Витвицкий. Некрасов остановился и посмотрел на бывшего ученика, будто прикидывая его возможности: – Пожалуй, что да. Не в службу, а в дружбу, Виталий, сбегай в гастроном, купи бутылку кефира. И саек, которые по три копейки, ну знаешь, – пару штук. Бог его знает, сколько я там пробуду, а организм свое требует! Ученый хлопнул себя по животу и рассмеялся. – Да, конечно, Евгений Николаевич. – И вот еще! Купи мне куклу. – Куклу? – опешил капитан. – Да, обыкновенную пластмассовую куклу, – как само собой разумеющееся пояснил Некрасов. – Побольше размером. Знаешь, есть такие… «Аленка», кажется, называются. – Но… – Потом объясню, – оборвал Некрасов и бодро зашагал к лестнице. * * * Не спали в свой законный выходной не только Некрасов с Витвицким. Кесаев с раннего утра работал с документами, полагая, что его никто не отвлечет. Потому на стук в дверь он удивленно приподнял бровь: – Войдите! – Доброе утро, Тимур Русланович, – на лице вошедшего Липягина возникла чуть заискивающая улыбка. – Вы уже на посту. – Мы всегда на посту, товарищ майор, – сухо ответил следователь, который подобного тона не выносил. – Вы что-то хотели? – В вашем заключении по делу «дураков»… Ну, по этим троим… Там нет рекомендации передать дело в суд. – Разумеется. Я такой рекомендации не писал. – Но все же понятно… Кесаев посмотрел на майора: дурак или ваньку валяет? – Вы, Эдуард Константинович, фильм «Вечный зов» смотрели? – А как же! – снова улыбнулся мужчина. – Два раза. – Значит, должны помнить слова, сказанные председателем колхоза Панкратом Назаровым, когда его заставляли раньше времени сев начинать. Да? Майор заметно погрустнел. По всему было видно, что кино он действительно смотрел и цитату помнит. – Так что он говорил? – уточнил Кесаев. – Что торопливость нужна в двух случаях – при ловле блох и при поносе… Но товарищ полковник! – Без но, товарищ майор. Можете идти. Пробормотав «Так точно», Липягин вышел. А Тимур Русланович задумался. С чего это майор так оживился? Распоряжение Ковалева? Или в отсутствие начальства решил инициативу проявить? Кесаев взял ручку, собираясь вернуться к прерванному занятию, но спокойно поработать с документами в это утро ему было не суждено. Затрещал телефон. Мужчина поднял черную эбонитовую трубку со старенького аппарата. – Кесаев. Слушаю. Из трубки донесся раскатистый начальственный бас. Кесаев слушал, постукивая ручкой по столу. – Да, – согласился он, когда в трубке стало тихо. – Результаты пока не обнадеживают, мы работаем… Да, конечно, отсутствие результата – тоже результат… С ростовскими товарищами? Вроде все в порядке. Сотрудничаем… Трубка снова недовольно загудела. – Вот как? – помрачнел Кесаев. – Понял. Так точно, вечером буду в Москве. До свидания. Из динамика послышались короткие надрывные гудки. Следователь медленно опустил трубку на аппарат и мрачно посмотрел на телефон. Он ожидал чего-то подобного, но не думал, что Ковалев зайдет сразу с козырей. * * * В камере для допросов не предусматривалось окон. Стены покрывала бетонная «шуба». Посередине стоял стол, перед ним стул, привинченный к полу. На стуле ерзал Шеин, искоса поглядывая на сидящего против него Некрасова.