Она встала в облаке кудряшек и юбок и вышла за дверь. Кто такая Дебора Керр? Я опустила глаза на кремовую карточку: ЗОЛТАН ЛЕРМОНТОВ школа драматического искусства тело, пространство, жест, голос Второй раз за пару дней мне советуют учиться на актрису… Знак? В конце концов, может быть, мне все-таки суждено стать Зулейхой Лестер из «Купера Лейна». Постаравшись не сесть в один автобус с сестрами, Гортензия вышла на остановке одна. Но вместо того чтобы свернуть в Атлантический тупик к дому, она пошла напрямик через ланды к своей любимой нише в скале. Бросив рюкзак на холодную траву, она хотела было сесть, но ее остановил возглас: – Эй! Я тебя вижу! Гортензия на коленках подползла к краю. Пятнадцатью метрами ниже, у кромки отлива, стояла Мюгетта и махала ей обеими руками. Ее запрокинутое лицо смеялось. Гортензия отметила, что она без пальто. – Тебе не холодно? – крикнула она. Но ветер отнес ее вопрос вдаль. Мюгетта приложила ладонь к уху. Гортензия повторила. С тем же результатом. Тогда она решила спуститься по гранитным ступенькам. – Ты, наверно, окоченела, – сказала она, добравшись до пляжа. Мюгетта была в свитере и брюках, но босиком на холодном песке, без куртки, без шарфа. – Мне не холодно. – В тот раз ты сказала, что тебе всегда холодно. И даже добавила: «Теперь». – Когда как. Ты из коллежа? – Ммм, – промычала Гортензия. Она думала, не снять ли ей пальто из солидарности, как вдруг Мюгетта побежала к лужице теплого ила своей странной походкой, подпрыгивая на одной ножке и крича что-то, чего Гортензия не поняла. Потом она вернулась, все так же подпрыгивая: – Слабо? – Что – слабо? – заволновалась Гортензия. – Искупаться! Она смеялась, но, похоже, не шутила. – Ну ты даешь! Это в ноябре-то! Море лизало скалы с шипением лимонада. – Только ножки помочим. – Какой ужас. Здесь даже в июне никто не купается. Кроме норвежских туристов. – Когда же вы купаетесь? – Три дня в августе. Мюгетта бросила на нее такой же взгляд, как в прошлый раз, – взгляд из-за непроницаемой завесы. – Этим летом, – сказала она, – я буду Мёрт-и-Мозель. Больше не там. – Ты хочешь сказать, здесь? – Здесь. Везде. Нигде. Мюгетта почесала переносицу и решительно заявила: – Я искупаюсь. И пошла к кромке воды, где пузырилась пена, точно пух над камнями. – Как сахарная вата! – засмеялась Мюгетта. Волна захлестнула ее. Темно-зеленые брюки намокли и почернели. Гортензию зазнобило. – Вернись! Холодный ветер с моря чуть не сбил ее с ног. Гортензия сняла ботинки, носки, положила их на камень подальше от воды, закатала брюки и осторожно направилась к Мюгетте. – Вернись, – взмолилась она. – Ты совершенно… Иль-и-Бордель! – Не так уж холодно, когда привыкнешь. Лицо у Мюгетты было бледно-голубое. Гортензия схватила ее за локоть и потащила на сухой песок. Мюгетта не противилась. Обе упали на песок. Мюгетта стучала зубами. – Возьми мое пальто, – сказала Гортензия. Мюгетта закуталась в него и сделала из рукава марионетку. – Унылое у тебя пальто. Ты всегда носишь темно-синий? – Не всегда. Я купила его после смерти родителей. – Глупо, – сказала Мюгетта. Она снова потерла переносицу и спросила: – Когда они умерли? – Почти два года назад. – Они болели? – Автомобильная авария. – Ну и глупо носить темно-синий. Розовый, желтый, в цветочек – это не помешает тебе думать о них. – Знаю. Тебе надо домой. Ты тоже вся синяя. – Не темно-синяя, надеюсь. Она засмеялась. – А неплохо у тебя получилось – «Иль-и-Бордель»… – Что у тебя была за болезнь? И тут сверху, с утеса, раздался голос. Обе девочки задрали головы. К акая-то фигура бегом спускалась по ступенькам. – Зербински, – прошептала Мюгетта. – Питбуль? Но когда сиделка подошла к ним, Гортензия очень удивилась. Зербински была тоненькой молодой женщиной с добрыми черными глазами и танцующей походкой. На ней были белый пуловер и вельветовые брюки гранатового цвета. – Добрый день, – поздоровалась она с Гортензией, которая поспешно вскочила на ноги. Сиделка повернулась к Мюгетте – та отвернулась от нее – и протянула ей оранжевый дафлкот, который держала в руках. – Пойдем домой? – сказала она. Несмотря на вопросительную интонацию, это был приказ. Она подала Мюгетте обе руки, и та ухватилась за них, чтобы подняться.