Имя показалось Энид смутно знакомым. На минуту забыв о монетках, она посмотрела на улыбающуюся Сидони. – Кто это? – Она была хозяйкой Виль-Эрве задолго до твоего прадеда. Вы не знаете эту легенду? Энид что-то слышала от родителей, но это было давно… – Расскажешь нам? – Для начала, я приготовила паннакотту[8]. Кто хочет? Ее вкус очень подходит к легендам. Сидони отрезала два толстых ломтя паннакотты из глиняного горшка. – Вот, значит, как, вы не знаете печальную и ужасную историю Гийеметты Обержонуа? Ну, слушайте, ягнятки, слушайте… Она провела по краю горшка пальцем и облизала его. – Жили-были однажды… Гильдаз и Гийеметта Обержонуа, владельцы поместья Эскиль. И любили они друг друга безумной любовью. Они поженились и жили в красивом доме, который назывался Утёс. Гильдаз жил только ради своей Гийеметты, а Гийеметта – только ради своего Гильдаза. А еще красавица любила играть на арфе. Гильдаз подарил ей инструмент: дерево для него доставили из Венгрии, а струны – из Венеции. Гийеметта играла на арфе как ангел, и люди приезжали издалека, чтобы послушать ее. И вот однажды, в грозовую ночь в октябре, случилась трагедия. Супруг в то время был в отъезде, и полог балдахина в спальне Гийеметты загорелся. Вскоре огонь охватил всю комнату. Вспыхнула и арфа. Гийеметта хотела ее спасти, но инструмент был слишком тяжелый. Гийеметта выбилась из сил. Ветер между тем раздувал пламя. Окруженная огнем, она сгорела заживо. – Это ужасно! – прошептала Энид, вздрогнув. – Да, зато паннакотта ужасно… вкусная. Ладно, я продолжаю? Супруг, убитый горем, вонзил кинжал себе в сердце. А Утёс стал проклятым домом. Пустым. С привидениями. Никто не осмеливался в нем поселиться. Прошло пятьдесят лет, от него остались развалины. И вот настал тысяча девятьсот восемнадцатый год. Год, когда твой прадед, Эрве Верделен, простой рыбак, вернулся с войны. А что такое дом с привидениями для того, кто выжил на мировой войне, скажите на милость? Эрве ничего не боялся. Он купил дом у муниципалитета за гроши и вместе с братьями и сестрами решил его отстроить. Эту часть истории Энид знала. Эрве и его родные сами обтесывали гранитные глыбы, выпиливали балки, покрывали кровлю, обустраивали парк. Через двенадцать лет тяжкого труда Утёс стал Виль-Эрве. – Октябрь на дворе, – продолжала Сидони. – Может, Гийеметта захотела напомнить о себе? Она соскребла со дна горшка крошки, которые только одна и видела. – Не надо бы мне, – сказала она. – Как же моя фигура? Но уж очень хорошая паннакотта, правда? – Очень! – подтвердил Гулливер. – Так ты правда думаешь, что это может быть Гийеметта? Сидони рассмеялась. – Не верьте вы этим глупостям! Таких историй рассказывают уйму про все дома в округе. Не берите в голову! И она показала на горшок: – Еще по ложечке? Энид и Гулливер отказались. Сидони отрезала каждому по большому куску, завернула их в фольгу и убрала остатки на холод. – Как он назывался, этот инструмент? – спросила Энид. – Какой инструмент? – Гийеметтин. – Арфа. Но это же просто легенда. Сидони расцеловала их на прощание, и они ушли, катя за собой полную сумку. Когда они прошли метров сто, Энид сказала: – Может быть, это она – призрак… Гийеметта Обер-как-ее-там. – Я даже не знаю, как звучит арфа. – Помнишь Арпо? Того из братьев Маркс, который молчит? Вот он на ней играет. – Ага. В эту ночь Энид ждала, лежа в постели, уставившись в темный потолок. Но все было тихо. Ветер улегся. И призрак безмолвствовал. 8 Беби-ситтинг и Бой с тенью, или Смертоубийство за багет В пятницу Женевьева вернулась поздно, запыхавшаяся и взмокшая, после своего «беби-ситтинга». – Ты пасешь маленьких Десульеров? Или свору питбулей? – заметила Шарли. – Это из-за автобуса! – пропыхтела Женевьева и покраснела бы, если бы уже не была пунцовой. – Я бежала. Она поспешила наверх, чтобы избежать расспросов и принять душ. На последней ступеньке Макарони ждала Гортензия: на плече полотенце, в руке мыло, на коленях «Шейла Великая». – Ты думаешь, что сможешь воспользоваться ванной? – остановила она сестру. – Ни-ни. К нам нагрянула Дивизия БезБашенных! – Черт! Кровожадная вечеринка Беттины и ее подруг… Совсем забыла! Оставалась ванная при гостевой спальне. – Ошибка! – сказала Гортензия, читая мысли сестры. – Там сейчас Коломба. И уж извини, мы с Энид записались в лист ожидания. Женевьева ушла в свою комнату. Ничего не поделаешь. Поскольку под одеждой на ней еще была форма для «беби-ситтинга» (иначе говоря, тайского бокса), можно было продолжить тренировку. Она заперла дверь, сняла джинсы и свитер, оставшись в шортах и майке. Повязала на голову мунгкон, потрогала куанг ранг на шее, надела перчатки, которые прятала в сумке, и, встав перед зеркальным шкафом, начала бой с тенью. Отец появился в зеркале, прислонившись плечом к стенке закрытой кровати. Руки в карманах – она всегда любила эту его манеру держаться. – Не пора ли тебе им признаться, а? – Привет, Фред, – ответила она. – Что новенького? – Скажи им правду. – Как-нибудь на днях. Женевьева опустила голову, уклоняясь от прямого удара своей тени. – Скрытница, – с улыбкой прошептал Фред. Развернувшись в свинге, Женевьева увидела маму, которая искала на полке какую-то книгу. – Ты тоже здесь? – Я хотела перечитать «Остров надежды», – сказала мама. – Думала, он у тебя здесь. – Он у Шарли. – Ладно, пойду попрошу у нее. Женевьева перестала боксировать, повернулась и внимательно посмотрела на родителей: – А вы к Шарли тоже приходите? Отец улыбнулся, прижав палец к губам, обнял другой рукой жену, и оба исчезли. Женевьева всмотрелась в свою одинокую тень в зеркале. Знали бы сестры, что у нее целых две тайны! На другом конце коридора, в ванной комнате, тоже надежно запертой на засов, Беттина, Дениза и Беотэги делали пробы устрашающего макияжа к следующему четвергу. Беотэги купила серьги в виде тарантулов, Дениза наклеила татуировки летучих мышей, а Беттина примеряла линзы «змеиный глаз». – Туда надо плюнуть, чтобы пристала к глазу. – Бе-е! Ты уверена? Читала инструкцию? – Нет. Но Эвридика Саше из первого «Д»[9] всегда плюет в свои линзы для близорукости. Беттина плюнула. Линза слетела с пальца. Смеясь и визжа, девочки принялись ее искать, ползая на четвереньках по плиточному полу.